Иногда мне кажется, что вся моя жизнь устроена чересчур… банально. Знаете, из тех мелодрам, что по телевизору гоняют днём напролёт: сидишь на кухне, рассасываешь чёрствый кусочек жизни, а за стеной кто-то опять кого-то предаёт. Вот только сам ты оказываешься в главной роли и сценарий, странное дело, ни разу тебя не спрашивает, готов ты к такой “кинематографичной” реальности или нет.
Павел. Пятьдесят один, однушка на окраине, дочь взрослая — живёт далеко. Жена… была. Лариса три месяца назад заявила, что уходит. Так, между делом, на кухне, когда я мыл посуду. До сих пор помню, как её голос дрогнул — будто бы не она говорит, а кто-то за её спиной команду даёт:
— Паш, нам надо всё по-честному. Я ухожу к другому.
Постановка, ей-богу… А может, я всегда так думал, чтобы не рвать себе сердце? Вот она ушла — и пусто в квартире, шаги её стихли, занавески пахнут её духами… а я впервые в жизни не знаю, о чём думать. За окном весна, снег ещё не дорос до асфальта, и всё кажется — начнётся новая жизнь. Только вот для кого…
— Знаешь, Пашка,— сказал Витька из соседнего подъезда,— твоя-то уже с новым по парку топает!
Сначала я даже не понял. Перепутал её фигуру среди толпы, смешал с чьей-то другой спиной. Но потом — да, Лариса. Рядом высокий — знакомый мне слишком хорошо профиль, лицо, от которого когда-то воротил нос. Игорь. Мой старый знакомый… и старый должник. С этим словом у меня внутри будто что-то клацает.
Лариса словно расцвела — все вокруг замечают, какая она стала лёгкая, живая. В магазине женщины обсуждают:
— Вот это да, и глаза горят, и наряды новенькие… Повезло!
А у самого меня — как ворох колких воспоминаний за пазухой. Только одному мне известно, ЧЕМ на самом деле “лучше” оказался Игорёк. Именно передо мной когда-то клялся, что отдаст всё “до копейки” — но сгинул вместе с тридцатью тысячами, кусками доверия и, кажется, с частью моей уверенности в людях.
В тот вечер, когда я об этом впервые всерьёз задумался — сидел в тишине, медленно пил чай и слушал, как стучат по подоконнику капли дождя. Мысли путались. Дурак я или просто слишком доверчивый? А Лариса… Лариса теперь с ним. Чистая, новая страница и никакой тяжести за плечами. Только почему-то щемит не сердце — жжётся что-то другое, глубже. Может, не из-за неё вовсе?
Соседи тоже не дремлют, конечно. На лавке:
— А видал, Паш, как твоя улыбается? Там теперь мужик, что надо!
А я делаю вид, что не слышу.
Наверное, так и проходит первая глава: в быту, в разговорах через стенку, в тени старых обид. Я жду — а вдруг Лариса объявится, скажет что-то, что перевернёт всё назад. А может — и не жду. Просто живу, осваиваю одиночество и уроки прошлого.
Старые долги и новые встречи
Когда судьба шутит, у неё особое чувство юмора. Она легко сталкивает тебя в магазине именно с тем, кого хочешь забыть больше всего. А потом ещё добавляет змеиное шипение сплетен — чтобы, не дай бог, ты остался спокоен.
Я и не думал, что встречу Игоря так скоро. Шёл, щурясь от солнца, вдоль продуктового — всё, что нужно, уместил в два пакета. И вдруг — шаги сбоку, резкая тень. Сердцем чувствую: вот он, этот момент.
— О, привет, Павлуш! — голос до неприличия радостный, словно перед ним старый приятель. Слово «привет» давит на нерв, как морось на слепой глаз.
Вот удивительно: у Игоря всегда хватало наглости. Ни злости, ни тени раскаяния — будто не брал он тогда у меня деньги, не просил в долг среди ночи, не уезжал потом без звонка.
— Давно не виделись! Слыхал, как у тебя дела-то обернулись? — хмыкает.
— Всё нормально, — отвечаю. Глаза убираю. Ладони вдруг вспотели. Не хочется скандалов — да и зачем? Время, говорят, лечит. Только что оно лечит, если внутри затаилась заноза?
Игорь смотрит оценивающе, почти с улыбкой:
— Кстати, видел Лару недавно. Как она только на всё решилась, а? Хорошая женщина, твоя Лариса…
В груди стынет что-то леденящее.
— Она теперь не моя.
Молчание вьётся между нами, густое, вязкое, как сырой воздух ранней весны. Мимо проходит бабушка с сумкой-тележкой, гремит, словно напоминая: всё это — осколки, которым не суждено стать снова целым.
Вечером вспоминал тот разговор. Лариса… Как мало я на самом деле о ней знал! Какая она теперь с ним? Что нашла такого, чего не было во мне? Или она просто устала быть “хорошей женой”, платя за чужие долги своим сердцем и временем?
Соседка Валя шепчет в подъезде:
— Павел, ты только держись… Слышь, мне эта Лариса твоя и дела чужие не особо интересны, но этот новый её — мутная личность! Такой всегда на новом месте без гроша, а взгляд — сразу видно…
Отмахиваюсь, хотя неприятный холодок гуляет по спине.
На следующий день случается новая встреча. Причём не случайная — Игорь будто ждал меня. Мы стоим у почтовых ящиков, между нами — тёплая весенняя пыль, как вещество памяти.
— Ты, наверное, обижаешься,— начинает Игорь, кокетливо кривя губы.— Давненько, конечно, всё это было, сам понимаешь.
— Понимаю, — коротко отвечаю.
— Денег вот только не вернул бы сейчас, если что, — добавляет вдруг совсем другим тоном.
Какой же всё-таки… — в голосе моём появляется усталость, надеюсь, он это слышит.
— Лариса твоя хороший человек, будет у неё всё хорошо. Со мной не пропадёт.
Где-то внутри что-то взрывается. Не злость даже — отчаяние какое-то. У Ларисы перед глазами висела мягкая завеса счастья, а ведь она и не подозревает, что “идеал” её — человек, о котором я молчу по старой глупой привычке. Может, стоило бы тогда крикнуть? Рассказать всем? Или… просто отпустить? Снова. Как раньше…
Я долго метался между этими мыслями по ночам. На подоконнике выстроились пустые кружки: чай-кофе-чай… Как будто выбирая между откровенностью и молчанием, между желанием защитить Ларису от ошибок и каким-то пустым упрямством: пусть сама разберётся, взрослая ведь.
За вещами Лариса пришла через неделю. Заглянув украдкой, словно в чужую жизнь.
— Привет,— тихо сказала,— я только пару платьев и фото…
Я молча кивнул и ушёл на кухню. Слышал, как она шуршит, как кидает на кровать вещи.
— Паша, я… не хотела так вот сразу… просто…
Не договорила. Я тоже молчал. Иногда, чтобы не взорваться, надо стиснуть зубы и молчать ещё крепче.
Как пахнет её духами в коридоре. Привычное: немного жасмина, немного обмана. Она уходит, не хлопая дверью.
Тот вечер — один из самых тяжёлых. С абсолютной тишиной в квартире и гулом обид внутри себя. Я всё ещё не знал: нужно ли мне Ларису защищать, или защищать себя от неё?
Тайны, которые никуда не исчезают
Странно — годы идут, люди взрослеют, а самые простые вопросы остаются без ответа. Почему так трудно предупредить другого о беде? Почему родным — сложнее всего сказать горькую правду? Я всё чаще ловил себя на том, что ищу объяснения не для Ларисы, а для самого себя. Неужели дело в гордости? Или страхе быть посмешищем? А может — просто не хочется ещё раз пройти по тем же граблям…
Прошло время. Город жил, как всегда, своей медленной, упрямой жизнью. У подъезда смеялись соседки, в автобусах обсуждали политику и погоду, только в моём доме стояла… пауза.
Однажды вечером застал у себя на пороге Лару. Вся в суете, в глазах тревога.
— Привет, Паша… Мне только альбом и паспорт, обещаю не задержу…
Лицо потемнело — усталая, губы обветрились. Кутается в платок — весна ведь, только ветер всё ещё зимний.
— Всё хорошо? — спросил я на автомате.
Она замешкалась:
— Да… то есть… Конечно. Просто погода утомляет…
— Ты на Игоря зла не держи, — прокашлялась она, вспомнив именем, будто речь про старого соседа.— Он хороший человек, не верь слухам, Паша…
Я смотрел на эту женщину, которая когда-то умела хохотать в голос и подпевать во все плёнки из коллекции. Сейчас в её взгляде — ни веселья, ни уверенности. Игорь крутился где-то рядом в её телефоне, в её планах, но в душе — покоя не было.
Вот ведь смешно: появление Игоря всколыхнуло во мне не ревность, а желание защитить. Да-да, уберечь её от повторения собственного сценария.
В один из дней путь пересёк вновь Игоря — случай не случайный, как сейчас понимаю. Вышли из магазина почти одновременно.
— Эй, Паш,— хлопнул по плечу, будто лучший друг.— Не переживай, мужика понять можно. Сам через это проходил.
Я только плечами пожал. Его улыбка — полупьяная, хитрая.
— Ты жене только не мешай, Пашок, ладно? Я её люблю, и у нас вообще всё взрослое, сам понимаешь.
Холодно. Внутри всё сжимается, как от сквозняка. Слишком много «любви» — это я уже привык к таким словам.
— Лариса для меня дорога,— сказал, посмотрел прямо в глаза.— Смотри сам.
— Ну-ну, — отмахнулся он и скрылся за углом.
Чувство тревоги вползало в дом как промозглый туман. Звонки от Ларисы — всё реже. Короткие, как рваные строки:
— Паша, привет. Всё в порядке, потом перезвоню.
И в другой раз:
— Ты не торопишь меня с разводом… спасибо.
Я понял: её уводят далеко, а самого меня оставляют на берегу с неряшливыми мыслями и усталой совестью.
Через пару недель звонит дочь:
— Папа, когда приедешь? Тут весело, малыши по тебе скучают!
Я обещал. И вдруг — остановился: а ведь у меня жизнь ломается, а там, за тысячи километров, кто-то верит, что я всё ещё сильный и нужный…
И тут — новое известие. Доходит молва:
— Лариса деньги ищет. Слышал? Ей Игорь на бизнес насулил, а теперь, говорят, пропал. Язык у сплетниц быстрый.
В голове — звон. Одно к одному: снова долг, снова надежды, снова исчез. Холодное предчувствие — будто всё зимой пахнет.
Что делать? Бежать к ней? Сказать всю правду — или окончательно замкнуться в себе?
И вот тогда я понял: всё, что не решишь сам — выйдет тебе же боком. Прятать слова бессмысленно.
Пора говорить.
Новая спокойная свобода
В тот день, когда Лариса уехала, я впервые позволил себе просто посидеть… ничего не делать. Не гнать мысли по кругу, не перебирать, что и где я сделал не так. Сидел у открытого окна: пахло пылью и набухшей землёй. Слышал, как дети вопят во дворе — так, будто никакой печали никогда не существовало.
Удивительно: мне не было тоскливо. Было… пусто, но не глухо. Точно выдохнули из глубины — и стало легче.
Я перебрал пару старых фотографий. На одной — Лариса в молодости, смеётся, щурится на солнце. Мы оба — совершенно другие. Не чужие, но… далёкие, как старый трамвайный звон на остановке, которую ты уже проехал.
Через неделю я позвал дочь — просто так, «посоветоваться». Она ответила радостно, без догадок в голосе.
— Приезжай, пап, у нас тут весна и блины!
Я собрал вещи быстро, без нервов. Из вещей: свитер, джинсы, фотоальбом — старый, но значимый.
Уезжая, не обернулся. Подъезд казался чужим, соседи махали тихо — никто не спросил, почему Ларисы не видно.
В новом городе всё дышало иначе. Дети дочери тащили меня на качели. Собака прыгала у ног.
Вечером мы сидели за столом — шумно, по-домашнему.
— Пап, ты теперь у нас поживи!
Я смотрел на родных и понимал: вот она, другая жизнь. Без мучительной ревности, без тоски по утраченной молодости. Найди для себя место — и пусть дальше будет проще!
Лариса несколько раз звонила. Не с упрёками, не с просьбами — просто говорила о погоде, делилась рецептами. Я слушал — и не ощущал боли.
— Спасибо тебе, Паша, — сказала она напоследок. — За правду. За то, что не добил.
Я тоже сказал спасибо. За года, за путь, за её выбор — который оказался моим освобождением.
Похоже, самое главное — не мстить. Не тянуть за собой старые ошибки, не оставлять себе роль жертвы. Я отпустил не только Ларису и Игоря, но и себя.
Теперь живу. Просто живу, как могу: с детьми, с собаками, у окна, за горячим чаем. Иногда слышу по телефону:
— Папа, мы тебя любим!
— Я тоже, доченька, тоже…