Ветер гнал по пустынной деревенской улице пожухлые листья и обрывки старых газет. Надя стояла перед обшарпанным зданием, сжимая в руках аккуратно упакованную коробку с подарком. Золотистая бумага нелепо блестела на фоне облупившейся штукатурки.
Над входом криво висела вывеска: «Дом культуры “Маяк”». Буква «К» держалась на одном-единственном шурупе и раскачивалась, как маятник обречённости.
Из полуоткрытой двери доносилась фальшивая музыка — что-то между застольными шлягерами и самодеятельной попсой — и чей-то пьяный хохот, переходящий в кашель.
Надя нахмурилась, оглядываясь по сторонам. Деревня выглядела вымершей. Покосившиеся дома с заколоченными окнами, проржавевшая детская площадка, ни единой живой души.
«И ради этого я ехала три часа? Что вообще происходит?»
Она сделала глубокий вдох и толкнула дверь.
***
Всё началось три недели назад, когда на её телефоне высветился незнакомый номер.
— Надя! Надюша! Это же ты? — голос в трубке звучал восторженно и чуть театрально. — Узнаёшь? Герман! Герман Алексеевич!
Надя помнила его смутно — эксцентричный однокурсник с режиссёрского факультета, который пятнадцать лет назад носил чёрную водолазку даже летом и цитировал Арто направо и налево. После выпуска они виделись всего пару раз на общих встречах, а потом жизнь развела их в разные стороны.
— Герман? Привет… — она не скрывала удивления.
— Надя, у меня грандиозная новость! — он говорил так, будто объявлял о ре во лю ции. — Я наконец-то открываю собственную театральную студию! Настоящую, альтернативную, вне системы! И я приглашаю тебя на закрытую премьеру нашей первой работы. Ты же понимаешь театр. Ты оценишь.
Надя почувствовала лёгкое любопытство. Последние годы она работала в провинциальном культурном центре, где её главной обязанностью было составление отчётов о проведённых мероприятиях. Творчество давно ушло на второй план, уступив место бюрократии и бытовой рутине.
— Когда это? — спросила она осторожно.
— Через три недели, в субботу. Торжественная презентация студии, премьера этюда, фуршет. Приезжай обязательно! Будет наш курс, старые друзья. Как в добрые времена!
Что-то в его голосе было настолько искренним, что Надя согласилась почти сразу.
В следующие дни она даже загорелась идеей. Она вспомнила, как когда-то мечтала о собственных постановках, о смелых экспериментах. Может быть, это будет интересно? Может, даже полезно — завести новые контакты, окунуться в творческую атмосферу.
Она зашла в дизайнерскую лавку и купила дорогую венецианскую маску — белую, с золотыми узорами, символ театра и перевоплощения. Аккуратно упаковала в красивую коробку. Это будет идеальный подарок для человека, открывающего театральную студию.
***
В субботу утром Надя отправилась в путь. Адрес, который прислал Герман, вёл не в город, как она ожидала, а в дальнюю деревню с труднопроизносимым названием Красный Лог.
— Ради творческого одиночества, — написал он в сообщении. — Подальше от городской суеты. Настоящее искусство рождается вне мейнстрима.
Добираться пришлось с тремя пересадками: электричка, автобус, потом ещё местная маршрутка, которая тряслась по разбитой дороге. На последнем участке пути не было даже асфальта — только грунтовка и колеи.
Надя смотрела в окно на угрюмые перелески, заброшенные фермы, покосившиеся столбы. С каждым километром её настроение портилось.
«Может, он действительно создал что-то необычное, — пыталась она себя убедить. — Арт-резиденцию, экспериментальное пространство. Сейчас это модно».
Но когда маршрутка высадила её на пыльной обочине возле указателя «Красный Лог, 2 км», сомнения усилились.
Она шла пешком по пустынной дороге, мимо заколоченных домов. Деревня явно у ми рала — старые огороды заросли бурьяном, крыши провалились, из труб не шёл дым.
Наконец она увидела здание клуба — единственное, что хоть как-то напоминало общественное место. Серое, двухэтажное, с облезлой краской и треснувшими окнами.
Её сердце ухнуло вниз.
***
Переступив порог, Надя попала в другой мир — мир запустения и сюрреализма.
Просторный зал был пуст и заброшен. Пыль лежала толстым слоем на старых деревянных скамейках, с потолка свисали голые лампочки на проводах, занавес на сцене провис и местами порвался. Пахло спиртом, сыростью и старым деревом.
Посреди зала, на потёртом линолеуме, стояло несколько человек — все в верхней одежде, потому что отопления явно не было. Они переминались с ноги на ногу, недоумённо переглядываясь.
Надя узнала некоторых — бывшие однокурсники. Десять человек, не больше.
— Надюша! — из-за кулис вынырнул Герман.
Надя замерла. На нём был блестящий атласный халат цвета морской волны, подпоясанный золотым шнуром. На голове — берет. Он выглядел как карикатура на просветлённого режиссёра.
— Друзья! — воскликнул он театральным жестом, распахнув руки. — Сейчас вы увидите настоящую ре во лю цию театра! Но сначала… помогите мне внести реквизит!
«Реквизит» оказался тремя огромными сумками из ближайшего магазина, набитыми доверху какими-то свёртками.
Гости молча переглянулись. Кто-то вздохнул. Двое парней покорно пошли помогать.
Надя подошла к бывшей однокурснице Лене, которая стояла в углу, кутаясь в пуховик.
— Ты понимаешь, что происходит? — прошептала Надя.
— Ни малейшего понятия, — ответила Лена устало. — Я тоже думала, что будет нормальное мероприятие. А тут…
Герман вернулся, волоча за собой сумки. Радостно объявил:
— Так! Сейчас быстренько накроем стол, и начнём! У нас грандиозный вечер!
Он начал выкладывать на шаткий стол содержимое сумок.
Надя смотрела, как застывшая.
Пакет дешёвых сосисок. Два пластиковых контейнера с магазинным салатом, явно купленным по акции. Батон белого хлеба. Коробка дешёвого вина. И термос, из которого Герман торжественно плеснул в пластиковые стаканчики мутную жидкость.
— Творческий эликсир! — объявил он. — Чай с травами. Для вдохновения.
Кто-то нервно хихикнул.
Надя почувствовала, как внутри неё что-то сжалось. Она оглядела это убожество — грязный клуб, жалкий «фуршет», растерянных людей в пуховиках — и впервые за весь вечер поняла:
Её обманули.
Никакой театральной студии нет. Никакой премьеры не будет.
Она приехала сюда зря.
А Герман, сияющий в своём нелепом халате, уже доставал телефон и объявлял:
— А теперь, друзья мои, главное! Каждый из вас прочитает импровизированный монолог. О своих страхах, мечтах, неудачах. Я буду снимать. Это станет основой нашего документального спектакля!
Надя похолодела.
Она сжала в руках коробку с дорогой маской и поняла — её позвали сюда не как гостя.
Её позвали как материал.
***
Герман методично проходил по кругу, тыча телефоном в лица гостей, как микрофоном на допросе. Кто-то нервно смеялся, кто-то бормотал невнятные фразы про «поиск себя» и «жизненные обстоятельства». Атмосфера становилась всё более гнетущей.
Наконец он остановился перед Надей.
— А теперь ты, Надюша, — его голос зазвучал мягко, почти по-отечески. — Расскажи нам. Расскажи, почему у тебя не получилось в театре.
Надя вздрогнула.
— Что?
— Ну ты же хотела быть режиссёром. Мы все помним твои амбиции. А где ты сейчас? — он наклонился ближе, камера телефона смотрела ей прямо в лицо. — Почему всё пошло не так? В чём была проблема?
Кровь ударила ей в виски.
— Герман, я не буду…
— Надя, не зажимайся! — он перебил её, голос стал настойчивым. — Ты же всегда чувствовала себя неуверенной. Скажи это на камеру. Это важно для искусства! Для правды! Мы все здесь проходим через катарсис, через честность перед собой!
Вокруг стояла тишина. Гости отвели взгляды, словно надеясь, что их минует эта чаша.
Надя почувствовала, как внутри неё что-то оборвалось — тонкая нить терпения, которую она держала весь вечер.
— Хватит, — её голос прозвучал тихо, но твёрдо.
— Что? — Герман моргнул, не ожидая отпора.
— Я сказала — хватит! — Надя резко выхватила у него телефон из рук.
Он отшатнулся, ошарашенный.
— Надя, ты что…
— Кто дал тебе право? — она шагнула к нему, сжимая телефон так, что побелели костяшки пальцев. — Кто дал тебе право вторгаться в чужую жизнь под видом творчества? Устраивать дешёвую психотерапию для своих больных амбиций?
Герман попытался улыбнуться, но улыбка вышла неуверенной.
— Надя, ты просто не понимаешь замысел. Это арт-практика, это…
— Это манипуляция! — голос её звенел в пустом зале. — Ты позвал нас сюда не на премьеру. Не на встречу друзей. Ты позвал нас, чтобы использовать. Чтобы выжать из нас эмоции для своего жалкого проекта. И назвал это искусством!
Она оглядела притихших гостей.
— Настоящие друзья так не поступают. Настоящие творцы не строят карьеру на унижении других людей.
Надя швырнула телефон на стол — тот звякнул о пластиковые стаканчики — и подняла коробку с подарком.
— Вот. Держи свою маску. Она тебе больше нужна, чем мне.
Она положила коробку рядом с жалкими остатками «фуршета» и развернулась к выходу.
Герман стоял, открыв рот. Гости молчали. Кто-то одобрительно кивнул ей вслед. Лена даже попыталась шагнуть вперёд, но остановилась на полпути, не решившись.
Никто не последовал за ней.
Надя толкнула дверь и вышла в ночь.
***
Холодный вечерний воздух обжёг лицо. Надя жадно вдохнула — полной грудью, словно всплыла после долгого погружения.
Деревня тонула в сумерках. Вдалеке мерцали огни одинокого фонаря, звёзды проступали на потемневшем небе. Где-то лаяла собака.
Она пошла по грунтовой дороге, не оглядываясь. Дорога назад будет долгой — маршрутка давно ушла, придётся идти до трассы пешком, потом ловить попутку или ждать последний автобус. Но ей было всё равно.
На душе было странно — облегчение смешивалось с горечью, злость — с освобождением.
Надя поняла, что приехала сюда не ради Германа. Не ради театра. Она приехала ради себя — чтобы окончательно убедиться, что прошлое больше не держит её. Что те люди, те связи, те иллюзии о «старой дружбе» и «общих корнях» давно умерли.
И это была правда. Жестокая, но освобождающая.
Она осознала: творчество — это не прикрытие для эгоизма. Не манипуляция. Не способ выжать из людей то, что тебе нужно, называя это «честностью» и «катарсисом».
Настоящее творчество требует уважения. К себе. К другим.
Позади, в клубе, доносился хаотичный смех и музыка — фальшивая, надрывная, как последняя попытка Германа удержать праздник, который рассыпался.
Надя усмехнулась и ускорила шаг.
***
Через неделю она сидела в маленьком уютном кафе в центре города. За окном моросил дождь, на столике перед ней дымилась чашка капучино. Ноутбук был открыт на странице с заявкой.
«Программа поддержки начинающих режиссёров. Набор преподавателей для курса “Основы театральной постановки”».
Надя улыбнулась и начала печатать.
Она больше не хотела быть актрисой в чужой пьесе. Не хотела доказывать что-то Герману, однокурсникам или призракам прошлого.
Она готова была писать собственную историю — на своих условиях, без манипуляций и фальши.