«Твои уже вселились? А меня спросить забыли?» — сердце ухнуло в пятки, когда я увидела в своей гостиной будущую свекровь. За неделю до свадьбы вся семья жениха без предупреждения переехала в мой коттедж и начала устанавливать свои порядки. Моя дочь-подросток тут же стала для них девочкой на побегушках, а её комната — трофеем для властной свекрови. Жених только мямлил: «Потерпи, это же мама». Но я не собиралась терпеть. Когда на кону оказалось счастье моего единственного ребёнка, я поняла, что готова сжечь все мосты, даже если придётся остаться одной.
***
«До свадьбы ещё неделя, а твоя мать с сестрой и братом уже вселились в мой коттедж?!» — слова вырвались сами собой, когда я, еле удерживая в руках пакеты с продуктами, застыла на пороге. Внутри, в моей гостиной, развалившись в моём любимом кресле, сидела Тамара Павловна. Её самодовольное лицо не выражало ни капли смущения.
Дмитрий, мой без пяти минут муж, выскочил в прихожую с глупой, восторженной улыбкой. Он схватил у меня пакеты, чмокнул в щёку и затараторил, будто сделал мне лучший подарок в жизни.
— Анечка, любимая, сюрприз! Мои приехали помочь! Представляешь? Решили не тратиться на гостиницу, я и позвал их сюда. Дом-то большой!
Я смотрела на него, и внутри всё сжималось от дурного предчувствия. Мой дом. Место, которое я проектировала, строила, в которое вложила все свои сбережения и душу после тяжёлого развода. Моя крепость. И в неё вот так, по-хозяйски, без спроса, вторглись чужие люди.
— Дима… ты… ты серьёзно? Ты не мог меня предупредить? Посоветоваться?
— А что советоваться? — искренне удивился он. — Это же моя семья! Скоро и твоя. Мы же почти муж и жена. Что моё — то твоё, что твоё — то наше! — он подмигнул, но мне было не до смеха.
В этот момент с лестницы, ведущей на второй этаж, донеслись голоса его сестры Карины и брата Стаса. Они обсуждали, достаточно ли «приличные» у меня шторы.
— Дима, постой. А где ты их всех разместил? У нас всего одна гостевая спальня.
— Ну, Стас парень простой, он в гостевой. А мама с Кариной… они решили, что им будет удобнее в комнате Маши. Она такая светлая, просторная…
Кровь отхлынула от моего лица. Он сказал это так просто, так буднично, будто речь шла о перестановке стульев. Выселить мою дочь. Мою Машу, для которой её комната была целым миром, убежищем от всех подростковых бурь.
— Ты в своём уме? — прошептала я, чувствуя, как начинают дрожать руки. — А Маша? Ей куда деваться?
— Ну что ты сразу кипятишься, Ань? — нахмурился Дима. — Ничего с ней не случится. Поживёт недельку-другую на диване в кабинете. Ей даже полезно, будет меньше в своём компьютере сидеть. Мама так сказала.
«Мама так сказала». Эта фраза прозвучала как приговор. Я посмотрела в его глаза и впервые увидела там не любящего мужчину, а послушного сына своей матери. Человека, для которого моё мнение и чувства моей дочери не значили ровным счётом ничего.
В этот момент в гостиную вошла и сама Тамара Павловна. Она смерила меня тяжёлым взглядом, от которого захотелось съёжиться.
— Анна, хватит стоять в дверях. Проходи, невестка. Порядок будем наводить. А то у тебя тут не дом, а проходной двор какой-то.
Она улыбнулась, но её улыбка была холодной и колючей. И я поняла: это не просто визит. Это было вторжение. И битва за мой дом и мою жизнь только начиналась.
***
Первый же ужин превратился в персональный ад. Тамара Павловна, едва сев за стол, скривила губы, попробовав мой салат.
— Слишком много майонеза, Анна. Это вредно для фигуры и для желудка. Мой Дима такое не ест. Я завтра сама всё приготовлю, покажу, как надо кормить твоего мужчину.
Я промолчала, сжав под столом кулаки. Дима лишь виновато пожал плечами, мол, ну ты же знаешь маму. Нет, я не знала. Я видела эту женщину пару раз на нейтральной территории, и она казалась мне обычной ворчливой пенсионеркой. Я и представить не могла, какой монстр скрывается за этой маской.
Карина, будущая золовка, всё это время разглядывала мою дочь Машу, как насекомое под микроскопом.
— А что это у тебя волосы синие? — съязвила она. — Ты в каком-то панк-ансамбле выступаешь? И эти дырки на джинсах… Мама, посмотри, какой кошмар.
— Ничего, мы её отмоем и причешем, — авторитетно заявила Тамара Павловна. — К свадьбе будет выглядеть как приличная девушка, а не как пугало огородное.
Маша вжала голову в плечи, её лицо залилось краской. Она бросила на меня умоляющий взгляд.
— Не смейте так говорить с моей дочерью! — взорвалась я. — Она выглядит так, как ей нравится!
— Вот поэтому она так и выглядит, что ты ей всё позволяешь! — отрезала Тамара Павловна. — Распустила девку! Одна растишь, вот и получай! Ничего, мы из неё человека сделаем. Будет у нас шёлковая.
Дима кашлянул, пытаясь сменить тему.
— Мам, ну хватит. Аня, Маша, давайте лучше поедим. Мамин суп — просто объедение!
Он вёл себя так, будто ничего не произошло. Будто его мать и сестра только что не унизили моего ребёнка за моим же столом. После ужина цирк продолжился.
— Машенька, иди-ка сюда, — властным тоном позвала Тамара Павловна. — Посуду помоешь. Нечего без дела сидеть. И нам с Кариной чайку организуй. Да покрепче.
Маша застыла, растерянно глядя на меня. Обычно мы мыли посуду по очереди или вместе, но это было не приказание. Это было требование прислуги.
— Она устала, я сама всё сделаю, — попыталась я спасти ситуацию.
— Не надо! — отрезала свекровь. — Пусть привыкает к женским обязанностям. А то вырастет такой же белоручкой, как и ты.
Я подскочила, готовая высказать всё, что думаю, но Дима схватил меня за руку.
— Ань, успокойся. Прошу тебя. Ну что такого? Помоет посуду, не развалится. Не создавай конфликт на пустом месте.
Я посмотрела в его глаза и поняла страшную вещь: для него это действительно было «пустое место». Он не видел унижения. Он не видел боли моей дочери. Он видел только желание своей мамы, которое было для него законом. Маша, молча сглотнув слёзы, начала собирать тарелки. И в этот момент я почувствовала, как между мной и Димой пролегла первая, но очень глубокая трещина.
***
Следующие дни были пыткой. Мой дом перестал быть моим. Тамара Павловна командовала всем: от меню на ужин до температуры воды в бойлере. Карина вела себя как избалованная принцесса, оставляя за собой горы грязных чашек и разбросанной одежды. Стас целыми днями лежал на диване, требуя, чтобы ему приносили еду к телевизору.
А Маша… моя девочка угасала на глазах. Она заперлась в тесном кабинете, который раньше служил мне рабочим местом, и почти не выходила. Я видела, как она ночами плачет в подушку. Она отвечала односложно, избегала моего взгляда. Я понимала, что она винит не только их, но и меня. За то, что я это допустила.
Мои попытки поговорить с Димой заканчивались скандалами.
— Аня, ты преувеличиваешь! — кричал он. — Это моя семья! Они приехали на нашу свадьбу! Ты должна радоваться, а ты устраиваешь истерики!
— Радоваться чему, Дима?! Тому, что твою мать бесят мои шторы, а сестра считает мою дочь уродкой?! Тому, что они превратили мой дом в свой личный отель «всё включено»?!
— Они просто такие люди ! Они хотят как лучше! Мама просто пытается тебя научить быть хорошей женой!
— Мне не нужны такие уроки! — срывалась я на крик. — Мне нужна поддержка моего будущего мужа, а не ещё один командир в юбке!
Всё было бесполезно. Он был слеп и глух. Или не хотел видеть и слышать.
Развязка наступила на третий день их «гостевания». Я зашла в кабинет к Маше с чашкой её любимого какао. Она сидела на диване, обхватив колени, и смотрела в темноту за окном.
— Машунь, выпей горячего. Тебе станет легче.
Она медленно повернула голову. Её глаза были красными и опухшими.
— Мама, мне не станет легче. Никогда. Пока они здесь.
— Потерпи, солнышко. Ещё несколько дней. После свадьбы они уедут.
Маша горько, беззвучно рассмеялась.
— Ты правда в это веришь? Они не уедут. Эта женщина… Тамара Павловна… она сегодня заявила, что после свадьбы продаст свою квартиру и деньги вложит в «наш общий дом». Чтобы сделать тут «божеский вид». Она сказала это мне, мама. Мне. Будто я пустое место.
Я замерла. Этого Дима мне не говорил.
— А Карина… она сказала, что раз уж я всё равно живу в кабинете, то после свадьбы и дальше тут останусь. А в моей комнате она себе сделает гардеробную.
Слова дочери били наотмашь. Это был уже не просто бытовой конфликт. Это был план по захвату территории. По выживанию нас из нашего собственного дома.
— Мама… — Маша посмотрела мне прямо в глаза, и в её взгляде была отчаянная решимость. — Я больше не могу. Я не буду так жить. Если ты выйдешь за него замуж… Я клянусь, я в тот же день соберу вещи и уеду к папе. Я уже позвонила ему. Он сказал, что заберёт меня в любую минуту.
Она произнесла это тихо, но каждое слово прозвучало как выстрел. Это был не детский каприз. Это был ультиматум от самого родного человека на свете. И я поняла, что у меня больше нет выбора. Вернее, он был. И он был очевиден.
***
Внутри меня будто что-то оборвалось. Весь вечер я ходила как в тумане. Я смотрела на Диму, который весело обсуждал с матерью рассадку гостей на банкете, и не понимала, как я могла полюбить этого человека. Как я могла быть такой слепой?
Он был чужим. Совершенно чужим человеком, который сидел в моём доме и вместе со своей семьёй планировал, как будет перестраивать мою жизнь и жизнь моей дочери, не считаясь ни с кем.
Ночью я приняла решение. Я дождалась утра. Мне нужен был холодный рассудок, а не ночные эмоции. Я дождалась, пока его «дорогая семья» укатит в город — Тамара Павловна вдруг решила, что их привезённые наряды «слишком простые для столичной свадьбы», и потащила Карину со Стасом по магазинам. Дима остался дома, сославшись на срочный рабочий звонок, и это было мне на руку.
— Дима, сядь, — сказала я, когда мы остались одни. Мой голос был спокойным, но внутри всё дрожало от напряжения.
— Ань, я надеюсь, это не очередная сцена ревности к моей маме? — устало протянул он, наливая себе кофе.
— Это не сцена. Это конец, — тихо ответила я. — Свадьбы не будет.
Он поперхнулся кофе и уставился на меня.
— Что? Ты… ты шутишь? Анечка, это из-за вчерашнего? Ну, погорячилась мама, с кем не бывает. Ты должна понимать, она волнуется…
— Нет, Дима, это не она погорячилась. Это я прозрела. Я не выйду замуж за человека, который позволяет унижать моего ребёнка. Который ставит мнение своей мамы выше счастья и спокойствия своей будущей жены и её дочери.
Он побагровел.
— То есть, я должен был пойти против родной матери?! Из-за капризов твоей избалованной девчонки?! Да, она моя мать! И я всегда буду на её стороне, потому что она плохого не посоветует! Она жизнь прожила!
— Вот и живите с ней свою жизнь! — мой голос сорвался на крик. — А в мою не лезьте! Я хочу, чтобы к обеду ни тебя, ни твоей семьи в моём доме не было. Собирайте вещи и уезжайте.
— Ты… ты меня выгоняешь?! — его глаза округлились от изумления и ярости. — Меня?! Из нашего будущего дома?! Да ты… да ты кто такая вообще? Разведёнка с ребёнком! Ты должна быть благодарна, что я на тебя посмотрел! Что я готов был принять твою дочь!
Каждое его слово было как пощёчина. Но боли уже не было. Была только холодная, звенящая ярость.
— Вот и найди себе не «разведёнку». Без «ребёнка». А теперь вон отсюда. Ты и вся твоя семейка. У вас три часа. Потом я меняю замки.
— Ты пожалеешь! — прошипел он, хватая со стола ключи от машины. — Ты ещё приползёшь ко мне, будешь в ногах валяться, но будет поздно! Моя мама была права, ты просто использовала меня!
Он вылетел из дома, хлопнув дверью. Я подошла к окну и смотрела, как его машина с визгом срывается с места. А потом медленно сползла по стене на пол и разрыдалась. Но это были слёзы не горя, а освобождения. Я сделала это. Я выбрала нас с Машей.
***
Через час они вернулись. Все вместе. Их машина влетела во двор, подняв тучу пыли. Я уже ждала их. Я отправила Машу к подруге, чтобы она не видела этого уродливого финала.
Дверь распахнулась так, что чуть не слетела с петель. Первой в дом ворвалась Тамара Павловна. Её лицо искажала гримаса ненависти.
— Ах ты гадина! — завизжала она с порога. — Решила моего сына на улицу выставить? Думала, мы промолчим?!
— Это мой дом. И я попросила вас его покинуть. Вежливо, — холодно ответила я, стоя посреди гостиной. Я чувствовала себя генералом на поле боя.
— Вежливо?! — подхватила Карина, вставая рядом с матерью. — Ты отменила свадьбу за три дня! Ты опозорила нас на весь свет! Мы уже всем родственникам рассказали! Что мы им теперь скажем?!
— Скажите правду. Что мой дом и моя дочь оказались для меня важнее, чем ваш сын и брат. Хотя нет… это я выбрала дочь. А он выбрал свою маму. Так что всё честно.
Дима стоял позади них, бледный и жалкий. Он не решался посмотреть мне в глаза.
— Аня, одумайся! — наконец выдавил он. — Давай не будем рубить с плеча. Ну, погорячились все. Давай ты извинишься перед мамой, и мы всё забудем. Свадьба, банкет, всё оплачено!
Я рассмеялась ему в лицо.
— Извиниться? Я? За то, что защищала своего ребёнка в своём же доме? Дима, ты либо окончательно сошёл с ума, либо всегда был таким. Собирайте вещи. Ваше время вышло.
— Да мы никуда не уйдём! — взвизгнула Тамара Павловна. — Это и дом нашего сына! Он тут будущий хозяин! Ты не имеешь права!
— Документы на дом показать? — язвительно спросила я. — Он оформлен на меня. И куплен на мои деньги задолго до знакомства с вашим сыном. Так что права я имею. Если вы не уйдёте по-хорошему, я вызову полицию. И напишу заявление о незаконном удержании имущества и угрозах.
Упоминание полиции подействовало отрезвляюще. Стас, который до этого прятался за спинами женщин, дёрнул Диму за рукав.
— Дим, поехали отсюда. Не надо скандала.
Тамара Павловна бросила на меня испепеляющий взгляд.
— Ты ещё наплачешься, змея подколодная. Останешься одна со своим «прицепом», никому не нужная. Будешь локти кусать, да поздно будет.
Она развернулась и пошла наверх, нарочито громко топая по лестнице. Карина и Стас последовали за ней. Дима остался стоять передо мной.
— Аня… я же люблю тебя… — прошептал он.
— Любил бы — не позволил бы этому случиться, — отрезала я. — Иди. Помогай маме собирать чемоданы.
Он смотрел на меня несколько секунд, в его глазах мелькнуло что-то похожее на отчаяние. Но потом он опустил голову и поплёлся наверх. Маменькин сынок до мозга костей. Я победила. Но победа была горькой.
***
Они собирались шумно и зло. Сверху доносились хлопанье дверцами шкафов, ругань Тамары Павловны и плаксивые причитания Карины. Я сидела в кресле и просто ждала. Каждая минута казалась вечностью. Я боялась, что они что-нибудь разобьют или испортят напоследок.
Через полчаса они начали спускаться с чемоданами. Тамара Павловна шла впереди, с гордо поднятой головой, как свергнутая королева. Проходя мимо, она остановилась и процедила сквозь зубы:
— Чтоб ты сгнила в этом доме одна.
Я не удостоила её ответом. Я просто смотрела на дверь. Карина шмыгнула мимо, бросив на меня полный ненависти взгляд. Стас что-то пробубнил себе под нос и выскользнул на улицу.
Последним шёл Дима. Он тащил два больших чемодана. Он остановился передо мной, и его лицо было несчастным и растерянным.
— Аня… ну зачем ты так? Мы же могли быть счастливы.
— Мы? Или ты и твоя мама? — спросила я. — Дима, счастье не строится на унижении других. Тем более на слезах ребёнка. Ты этого так и не понял.
— Но что мне было делать?! Это же мама!
— А это моя дочь! — я встала, подходя к нему вплотную. — И я всегда выберу её. Всегда. Уходи, Дима.
Он постоял ещё мгновение, будто на что-то надеясь. Потом тяжело вздохнул, его плечи опустились. Он развернулся и молча пошёл к выходу.
Я закрыла за ним дверь и повернула ключ в замке. Потом ещё раз. Потом задвинула щеколду, которую мы установили для дополнительной безопасности. Я прислонилась к двери спиной и медленно сползла на пол.
Тишина. В доме воцарилась абсолютная, звенящая тишина. Впервые за четыре дня. Не было слышно ни командного голоса Тамары Павловны, ни хихиканья Карины, ни бормотания Стаса.
Я сидела на полу в прихожей и плакала. Я оплакивала не Диму. Я оплакивала свою мечту. Мечту о полной семье, о надёжном мужском плече, о том, что у Маши будет отчим, который станет ей другом. Всё рухнуло. Но сквозь слёзы я понимала, что это было не крушение, а очищение. Я снесла прогнивший фундамент, чтобы потом построить что-то новое. Настоящее.
***
Когда слёзы высохли, я встала. Я прошла по дому, как по своей отвоёванной территории. Гостиная с разбросанными подушками. Кухня с грязными чашками, которые они оставили. И комната Маши… Бывшая комната Маши. Дверь была распахнута, на кровати валялись какие-то обёртки.
Я зашла внутрь и распахнула окно настежь. Морозный ноябрьский воздух ворвался в комнату, выгоняя чужой, приторно-сладкий запах духов Карины. Я стояла у окна и дышала. Глубоко. Свободно.
Через час вернулась Маша. Она вошла тихо, опасливо, будто боясь кого-то встретить.
— Мам? — позвала она из прихожей.
— Я здесь! Всё в порядке! — крикнула я.
Она вошла в гостиную и увидела меня одну. Её взгляд метнулся по комнате, и она всё поняла без слов.
— Они… уехали?
— Уехали. Навсегда.
Она смотрела на меня несколько секунд, а потом бросилась ко мне на шею. Она не плакала. Она просто прижалась ко мне всем телом, и я чувствовала, как уходит напряжение, которое сковывало её все эти дни.
— Спасибо, мамочка, — прошептала она мне в плечо.
— Это тебе спасибо, — ответила я, гладя её по волосам. — Спасибо, что открыла мне глаза.
В тот вечер мы устроили праздник. Мы выбросили всё, что напоминало об их присутствии. Я сняла со вешалки свадебное платье — роскошное, белое, мёртвое — и запихнула его в мусорный мешок. Я отвезу его в салон позже. Или сожгу. Я ещё не решила.
Мы заказали самую большую и вредную пиццу, включили на полную громкость Машину «сатанинскую» музыку и танцевали посреди гостиной. Мы смеялись так, как не смеялись уже очень давно.
Поздно вечером, когда Маша уже уснула в своей, снова принадлежащей только ей комнате, я сидела на кухне с чашкой чая. Телефон завибрировал. Неизвестный номер. Я ответила.
— Анна? Это Дима. Я с другого номера… Аня, я всё понял. Я был идиотом. Я поговорю с мамой, я всё улажу… Дай мне шанс. Пожалуйста.
Я молчала, слушая его жалкий, надломленный голос. А потом спокойно сказала:
— У тебя был шанс, Дима. Ты его использовал, когда промолчал. Прощай.
Я нажала отбой и заблокировала номер. На душе было удивительно легко. Да, я осталась одна. Но я не была одинокой. У меня была моя дочь. У меня был мой дом. И у меня была я сама — женщина, которая смогла защитить свой мир. И это было важнее любой свадьбы.