Лариса стояла у стола, вытирая руки о полотенце, когда услышала, как в коридоре зазвонил мобильный мужа. Обычно Иван разговаривал спокойно, неторопливо, но сейчас его голос стал странно глухим, настороженным. Она прислушалась, слова были неразборчивы, но интонации говорили громче любого текста.
– Да, Рит, – вздыхал он. – Понимаю… Ладно. Заберём… У нас-то… стабильность… Удобнее будет… Да, поговорю с Ларисой… Всё, давай.
Он положил телефон, провёл ладонью по вспотевшему лбу и застыл, будто не решаясь шагнуть в кухню. Но Лариса сама вышла ему навстречу. Руки сложены на груди, губы сжаты тонкой линией, он уже знал этот её взгляд.
– Давай, рассказывай, – сказала она ледяным голосом. – Что там опять придумала твоя сестрица?
Иван глубоко втянул воздух, будто собираясь нырнуть.
– Рита сказала… что у нас стабильность. И матери будет удобнее у нас и лучше.
Лариса даже не заметила, как резко отодвинула стул, он ударился о стену. Она покраснела, вспыхнув, как спичка.
– Конечно, лучше! – почти выкрикнула она. – Твоя сестрица два раза в год по заграничным курортам разъезжает, отдыхает! А у нас… У нас даже нет возможности на дешёвой турбазе провести неделю. И куда ты, интересно, привезёшь свою мать? На люстру её подвесим?
Иван виновато почесал затылок.
– Я думал… из детской письменный стол вынести.
– А где по-твоему дети будут уроки делать? – Лариса уже почти не говорила, а шипела.
– На кухонном столе…
Каждое слово мужа падало, как капля масла на огонь. Щёки Ларисы налились жаром, дыхание стало резким. Она смотрела на Ивана и постепенно понимала: всё давно решено в телефоне, в разговорах, куда её не допускают.
– Так, значит, вы уже всё обсудили? – спросила тихо, но так, что Иван вздрогнул. – Сестра, сын… А я тут так… мебель подвину, да?
– Да ты что, Лар… – муж попытался улыбнуться, но получилось жалко. – Мы же семья. Я хотел сказать…
– Хотел, но не сказал, – перебила она. – Сестрица у тебя одна, золотая. А мы? Мы вчетвером в двушке. И где мы твоей матери кровать поставим?
Иван опустил глаза, будто разглядывая трещинку в линолеуме.
– Ну… поставим… куда-нибудь.
Лариса смотрела на него и чувствовала, как внутри поднимается волна бессильной злости. Вот он, её муж, хороший, добрый, мягкий до бесхребетности. И вот она, его сестра, которая всегда знала, какую кнопочку нажать, чтобы Ваня бросился исполнять.
Сколько раз уже так было? И каждый раз Лариса терпела ради семьи и детей. Ради того самого «счастья», которое так и не находило места в их тесной двухкомнатной клетушке.
Но сегодня терпение треснуло.
– Знаешь что, Ваня, – сказала она, медленно выпрямляясь, – я больше не собираюсь быть последней, кого ставят в известность. Твоя сестра хочет устроить удобную жизнь себе, пусть устраивает. Но не за счёт наших детей. И уж тем более не за мой счёт.
Он молчал, потому что сказать было нечего.
Ночь тянулась бесконечно. Лара, как называл её Иван дома, то ложилась на диван в гостиной, то вставала, проходила пару кругов по комнате, прислушивалась к тишине, которая давила сильнее, чем разговор, услышанный вечером. На кровать к мужу она идти не хотела. Было что-то особенно обидное в том, что он за спиной у неё решал вопросы, которые касались всех, но обсуждал их лишь с одной, своей всесильной сестрицей.
Ближе к двум часам ночи она ушла на кухню, налила стакан холодной воды и села за стол. Сидела, прижав ладони к вискам, пытаясь отпустить мысли, но они, напротив, становились только громче.
Не прошло и пяти минут, как тихо заскрипела дверь. Иван вошёл босиком, осторожно. На его лице читалась тревога, будто он боялся не то что сказать, а даже дышать рядом с женой.
Он подошёл сзади, обнял её, положил голову ей на плечо. Обычно от такого прикосновения сердце у Ларисы оттаивало. Но сейчас она сидела неподвижно, не отвечая, не отвергая, просто вынося молча.
– Лар… – его голос был тихим, виноватым. – Ты не думай… Я не просто так… Это не моя прихоть.
– Серьёзно? – она чуть повернула голову, но глаза его забегали. – А чья же?
Иван тяжело вздохнул.
– Ритка сказала, что… если мать возьмём к себе, она будет помогать деньгами и немалыми. Мать она обеспечит полностью. И нам… поможет. Ты же знаешь, у неё сейчас эти… мужики меняются. С каким-то Вовкой там живёт. А он категорически против, чтобы её мать жила с ними. Ну вот она и… предложила. У нас стабильность, дети. И… ей проще.
Лариса выпрямилась, отстранилась от его рук.
– То есть… – её голос дрогнул от злости. – Маргарита прислушивается к мнению своего очередного сожителя, а ты к словам жены – нет? Потрясающе, Ваня. Просто блеск.
Он поник.
– Ну что ты начинаешь… Я же для нас… – начал было он, но она перебила:
– Для нас? Да если бы ты думал о нас, ты бы сначала поговорил со мной. Ты вообще представляешь, что тут будет? Пятеро человек на сорока квадратных метрах. Ступить негде. Мы уже вчетвером дышим друг другу в затылок. А теперь ещё и твоя мать…
Иван, словно не слыша её возмущения, продолжил объяснять, будто надеясь, что логика всё исправит:
– Ну ты раскинь мозгами. Деньги ж свободнее будут. Мы сможем… и отдыхать. И мальчишкам ноутбук нормальный купить, а то этот уже зависает каждую неделю. Ты же сама говорила…
Она рассмеялась.
– Конечно, главное, новый ноутбук. А то, что я дома буду как селёдка в банке, это не важно. Да и ты? Ты же с работы приходишь уставший, а теперь ещё мать… Это ж не игрушка, Ваня.
Он присел рядом, снова попытался взять её за руку.
– Лар… Я знаю, что тяжело. Но я же не прошу, чтобы ты за матерью ухаживала одна. Я всё возьму на себя. Я сын, мне и положено. А её… ну куда её? В дом престарелых? Ты же сама сказала бы, что я нелюдь.
Лариса закрыла глаза. Внутри всё клокотало: обида, тревога, злость и… что-то ещё. Ведь бросить мать он действительно не мог, и она это знала.
Иван шептал ей в ухо:
– Всё будет нормально… Ты увидишь.
Она молчала. Потому что не верила ни одному его слову. И потому что ощутила себя в этой семье не женой, не партнёром, а кем-то вроде мебели, которую молча переставляют по желанию гостей.
И только под утро, перед тем как уснуть на пару часов тревожного сна, она подумала:
Пусть привозит. Пусть. Только пусть сам и вытаскивает последствия из этой ямы.
Через два дня Лариса всё-таки сказала «ладно». Не потому, что согласилась душой, нет. Просто поняла: спорить бессмысленно. Решение уже принято, и её мнение в этой истории никого по-настоящему не интересует. Пусть будет так, как хочет Иван. Пусть на своей шкуре почувствует, что значит «всем удобно».
Сама же она в сиделки не набивалась. Да и не собиралась. Мать – его, и ухаживать за ней будет он. А у Ларисы своих забот выше крыши: готовка, уборка, глажка, постоянные уроки с детьми. Спасибо тем, кто придумал стиральные и посудомоечные машины, хоть какой-то островок спасения в бесконечных хлопотах.
В пятницу вечером весь дом стоял на ушах. Перестановка началась сразу после того, как Лариса вернулась с работы. Муж заранее приготовил отвёртку, передвинул шкафы, снял полку. Детская мгновенно превратилась в склад вещей, и эмоций.
Сыновья, оба, как по команде, взбунтовались.
– Мы не будем на кухне уроки делать! – возмущался старший, пыхтя так, будто его заставляли переселяться в подвал. – Там шумно! Там вечно кто-то ходит!
– Лучше на подоконнике, – подхватил младший и действительно забрался туда, махая ногами.
Лариса смотрела на это всё и чувствовала, как щеки пылают от того, что на их жизненное пространство вторглись чужие решения.
Односпальную кровать, купленную по дешёвке с «Авито», втиснули в детскую так, что развернуться стало невозможно. Теперь, чтобы пройти к окну, нужно было боком, почти боком скользить между кроватями, как по узкому туннелю.
– Ну всё, – выдохнул Иван, выпрямляясь. – Поместилась. Нормально ведь?
Лара только усмехнулась. Нормально? У них теперь и шагу свободного нет. В этой комнате выросли оба мальчика. Здесь стояли их столы, их конструкторы, их коробки с сокровищами. Теперь же комната превратилась в проходную, набитую мебелью, как чемодан, который пытаются закрыть, сидя на крышке.
Она молча перебирала выброшенные из стола учебники, пытаясь хоть как-то ликвидировать хаос, когда почувствовала, что на глаза подступают слёзы от того, что никто даже не попытался её пожалеть. Ведь всё это и на её плечах тоже. И, как всегда, именно она будет разруливать возникающий бардак.
Ближе к ночи, когда мальчишки улеглись, Иван подошёл к ней в прихожей, где она складывала в ящик отвертки.
– Лар, ну не дуйся. Мать… возраст… Ей действительно лучше с нами.
Она не посмотрела на мужа, только ровно произнесла:
– Я ничего не говорю. Привози. Только знай: ухаживать за ней будешь ты.
Он хотел что-то ответить, но промолчал. И правильно сделал.
Потому что в глубине души Лариса уже решила: если ему так удобно быть хорошим сыном, то пусть будет. А она больше не собирается быть тем человеком, что тянет на себе всё, пока остальные играют в благородство.
Пусть каждый получит своё. Пусть увидит, как живётся впятером в тесной двушке, где воздух и терпение заканчиваются одновременно.
В субботу после обеда Лариса услышала, как на лестничной площадке хлопнула дверь, послышались тяжёлые шаги и мужской голос Ивана:
– Мам, аккуратнее, тут ступенька…
Она вытерла руки о фартук, глубоко вдохнула и вышла в коридор. В дверях стояла Раиса Степановна, вовсе не сгорбленная старушка, как рассказывала золовка, а бодрая женщина лет семидесяти, с ясными глазами и крепко сжатыми губами. Она оглядела тесный коридор, крючки с куртками, кроссовки в углу и нахмурилась.
– Ну здравствуй, Ларочка, – сказала, но особенной теплоты в голосе не было.
– Проходите, – ответила Лариса, отходя в сторону. – Сейчас я вам чай поставлю.
Свекровь прошла, чуть склонив голову, словно измеряла глазами каждый сантиметр жилья. В кухне она села за стол, опираясь на сумку, и, стоило Ларисе поставить перед ней тарелку с супом, сразу спросила:
– А кровать-то где? Покажешь?
Лара молча кивнула и повела её в детскую. Раиса Степановна вошла, оглядела пространство, где теперь кровать стояла почти впритык к двум детским, и пробормотала:
– А говорили… что у Ивана простор. Хоромы, говорили…
Она обернулась к сыну, который уже пытался как-то приободрить мать:
– Мам, ну тут… временно тесновато. Сейчас и мальчишки привыкнут…
– А мне-то где привыкать? – чуть повысила голос мать. – Я что, в проходной лежать буду? Тут повернуться нельзя.
Лариса молча наблюдала. Внутри у неё ничего не дрогнуло. Пусть сами разбираются.
К вечеру, после лёгкого ужина, Раиса Степановна вдруг сказала:
– Иван, отвези меня домой или к Рите.
Лариса застыла с мокрым полотенцем в руках, Иван удивлённо моргнул.
– Мам, ну что ты… Разве плохо? Мы же рядом. И Лара всё покажет…
– Да здесь… – свекровь махнула рукой, – ни покоя, ни места. Дети вон бегают. Кухня маленькая. В туалет очередь. Я ж не в гостиницу приехала, а жить. А жить надо так, чтобы человек не мешал и его не мучили.
Ваня всплеснул руками:
– Мам, ну Ритка же вечно в командировках! Кто там за тобой смотреть будет? А тут – я, Лара, внуки. И тебе веселее.
– Веселее… – протянула Раиса Степановна, смотря на комнату, где в крошечном пространстве стояли три кровати. – Да тут от веселья крыша поедет. Дочка мне рассказывала, что у тебя тут места… вагон. А сама… – она покачала головой. – Сама приврала, значит, как всегда.
Лариса отвернулась, чтобы свекровь не увидела её кривой усмешки. Ничего нового, золовка умела приукрашивать, когда ей это было выгодно.
Переночевать Раиса Степановна всё же согласилась. Улеглась, аккуратно поправив одеяло, но глаза её долго оставались открытыми, потому что дом спал тревожно. Мальчишки шептались в тишине, Иван ворочался на диване, Лариса сидела на кухне и перебирала ложки, чтобы заглушить собственные мысли.
Утром всё решилось. Раиса Степановна позвонила дочери.
–Ритуль, я к тебе перееду. Забери меня.
Голос Маргариты был сухой, чужой:
– Мам, я не дома, не знаю, когда приеду. Ты привыкай у Вани.
– Не дома? – переспросила мать.
Лариса, вчера проходя мимо супермаркета, краем глаза заметила знакомую машину, в которой сидела Ритка рядом с новым ухажёром. Ни в какую даль она не уезжала.
Раиса Степановна посмотрела на Ларису и поняла без слов. Губы её дрогнули, но слёзы она не позволила себе.
Она медленно села на стул, сцепив руки.
– Значит… – произнесла тихо. – Дочке я не нужна.
Иван бросился утешать:
– Мам, ну что ты такое говоришь? Я рад, что ты у нас…
– Рад, – резко перебила мать. – Только некуда мне у вас… Тут люди и так друг у друга на головах сидят. Лара… – она подняла глаза на невестку. – Спасибо тебе за ужин. Но жить вам так нельзя. Вы и сами задыхаетесь.
Она поднялась, взяла сумку.
– Иван, отвези меня домой. В свой дом, родной. Старенький, зато просторный и тихий. Там я никому не помешаю. И меня никто не выгонит.
Ваня попытался было спорить, но мать подняла ладонь.
– Я поживу, сколько мне отпущено. А таскать меня по чужим квартирам не надо. Я сама ещё на ногах. И сама о себе позабочусь.
Лариса стояла в дверях, не вмешиваясь, ощущая странное, тихое облегчение.
Когда дверь за ними закрылась, в квартире стало пусто и по-настоящему тихо. Будто она впервые за много дней смогла вдохнуть полной грудью.
Она прошла в детскую, оглядела тесно сдвинутые кровати, и мысль сама собой пришла:
Теперь всё можно вернуть обратно.