Людмила Аркадьевна закончила разбирать продукты, принесенные из магазина. День выдался длинным, и тяжесть полиэтиленовых пакетов отозвалась ноющей ломотой в спине.
Она аккуратно расставила банки с консервами в кладовке, рассыпала крупы по стеклянным банкам, подписанным ее ровным почерком.
Привычка к порядку и экономии была ее вторым я. Женщина заварила чай в своем любимом, толстостенном фарфоровом чайнике и села у окна, глядя на старый тополь во дворе, чьи листья уже начинали желтеть по краям.
Тишину нарушил звонок в дверь. Людмила Аркадьевна не ждала гостей. Она посмотрела в глазок и увидела дочь.
Евгения стояла, уткнувшись в экран смартфона, ее палец быстро скользил по стеклу. Открыв дверь, мать шагнула назад, пропуская дочь в прихожую.
— Заходи, Женя. Чай как раз заварился, — приветливо произнесла пенсионерка.
Евгения, не поднимая глаз от телефона, прошлепала каблуками по коридору и бросила сумку на стул.
— Мам, привет. Мне некогда чаи распивать, я всего на минуточку. У нас с Сергеем сегодня был сумасшедший день, — устало произнесла девушка.
Она, наконец, оторвалась от экрана и прошла на кухню, окинув ее беглым взглядом.
Людмила Аркадьевна молча налила ей чай, поставила чашку на стол. Однако Евгения не прикоснулась к ней.
— Мы сегодня объезжали новые жилые комплексы в “Приозерном”, — начала она, принимая деловой, отчетный тон. — Те, что за рекой. Ты не представляешь, какие там виды! Панорамные окна от пола до потолка, прямо на сосновый бор и озеро. А во дворе — детская площадка с самым современным покрытием и паркинг. Одним словом, идеальный вариант для семьи с ребенком. То, что мы искали.
— Здорово, — осторожно произнесла мать, сделав глоток горячего чая. — Я рада, что вы нашли подходящий вариант.
— Да, но есть нюанс, — Евгения сделала драматическую паузу, глядя прямо на мать. — Без твоей помощи, конечно, мы не справимся. Первоначальный взнос такой огромный, почти два миллиона. Нам катастрофически не хватает. Мы все просчитали.
Людмила Аркадьевна медленно поставила чашку на блюдце. Стук фарфора о фарфор прозвучал неожиданно громко на тихой кухне.
Женщина посмотрела на дочь, на ее дорогой деловой костюм, на идеальный маникюр и на новую сумку, лежавшую на стуле.
Эта сумка, как мысленно прикинула Людмила Аркадьевна, стоила как два ее месячных пенсионных пособия.
— Женя, — медленно проговорила она. — Ты в курсе, что я свою ипотеку на эту квартиру закрыла только пять лет назад? Я двадцать лет, с тех пор как твой отец ушел, выплачивала ее одна. Каждый месяц, без просрочек. И на твою свадьбу я отдала тебе все, что копила на свой отдых у моря.
— Мам, не начинай эту песню про свадьбу, — Евгения махнула рукой, словно отгоняя досадную помеху. — Это же несравнимо! Все так делают! Все нормальные родители стремятся дать детям лучший старт. Мы же не на яхту клянчим, а на квартиру, на будущее твоих внуков! Хочешь, чтобы твоя будущая внучка или внук в тесноте, в нашей старой однушке, росли? В районе, где даже детский сад за три километра?
Слово “нашей”, брошенное в адрес квартиры, которую Людмила Аркадьевна после переезда из деревни в одиночку ремонтировала и два десятилетия выплачивала, повисло в воздухе, как немая издевка.
— Какая именно помощь тебе нужна? — спросила мать, и ее голос прозвучал странно отстранено, будто она спрашивала о погоде.
— Ну, полтора миллиона. Мы, в принципе, можем взять недостающее через потребительский кредит, но проценты там просто грабительские. А ты ведь получила наследство от тети Кати? — сразу оживилась девушка. — И у тебя там какие-то накопления есть, ты говорила. Мы же не навсегда, а всего на три-четыре года. Вернем все до копейки, я тебе слово даю.
Людмила Аркадьевна молча поднялась из-за стола. Ее движения были медленными, точными.
Она прошла в свою комнату, где стоял старый советский гарнитур, купленный еще в браке с мужем.
Женщина достала из ящика комода небольшую деревянную шкатулку, инкрустированную перламутром — память о сестре Кате.
Внутри лежало несколько распечатанных банковских выписок и пожелтевшее свидетельство о собственности на деревенский дом, который она уже продала.
Женщина вернулась на кухню и протянула документы дочери.
— Вот, посмотри сама. Выписка со счета. Тетя Катя оставила мне семьсот тысяч, плюс сто тысяч я выручила с продажи её дома. Я их не трогала, копила на операцию: колено, — Людмила Аркадьевна указала на свою правую ногу. — Оно меня изводит уже года три. Врач в поликлинике сказал, что нужно менять сустав, иначе к шестидесяти пяти годам я буду с тростью ходить. По квоте операцию назначили только через два года, поэтому я откладывала на платную, а эндопротез и операция в хорошей клинике — это как раз около миллиона. И вот мои накопления — триста двадцать тысяч. Это на похороны, Женя, чтобы ты не тратилась, когда меня не станет, чтобы все было достойно. И немного на черный день. Всего, как ты видишь, чуть больше миллиона. И это все, что у меня есть. Вся моя финансовая подушка.
Евгения бегло, с профессиональным видом просмотрела бумаги. Ее лицо, такое оживленное минуту назад, стало каменным. В уголках губ залегла тонкая складка недовольства.
— Мам, ну можно же взять кредит на операцию?! — воскликнула она, откладывая выписку. — Есть же медицинские кредиты! А эти деньги — они сейчас решают все! Они — наш шанс переехать из этой трущобы в нормальное жилье! Мы как-нибудь найдем, чем восполнить разницу. Ты только дай, что есть. Это же инвестиция в наше общее будущее!
Людмила Аркадьевна взяла со стола свои документы. Она сделала это медленно, будто они были вылиты из свинца.
Мать не посмотрела на дочь. Она развернулась и так же медленно пошла обратно в свою комнату.
Пенсионерка положила выписки обратно в шкатулку и закрыла крышку. Людмила Аркадьевна вернулась на кухню, подошла к раковине, где стояла немытая с утра кастрюля, и включила воду.
Она взяла в руки губку, капнула на нее моющее средство и начала методично, сантиметр за сантиметром, оттирать дно кастрюли от пригоревшей каши.
— Мам, я с тобой разговариваю! — голос Евгении зазвенел, и в нем появились металлические нотки. — Ты что, вообще не хочешь нам помочь? Ты не хочешь, чтобы у твоих внуков было светлое будущее?
— Разговор окончен, — проговорила Людмила Аркадьевна, глядя на струю воды. — Я сказала свое решение.
Дочь постояла еще с минуту, ее дыхание стало учащенным. Затем она резко, почти по-девичьи, топнула ногой, схватила свою сумку и, не сказав больше ни слова, выскочила из кухни.
Через секунду хлопнула входная дверь, и стекло в буфете слегка звякнуло. Пенсионерка продолжила стоять у раковины.
Только через пару минут она выключила воду, вытерла руки и подошла к окну. Внизу, на парковке, она увидела, как ее дочь, не оборачиваясь, села в свой новый хетчбэк, резко тронулась с места и исчезла за поворотом.
На следующий день, отработав смену в местной библиотеке, где она подрабатывала библиографом, Людмила Аркадьевна поехала не домой.
Женщина села на автобус и отправилась в центр города. Она вышла у большого стеклянного здания главного офиса банка.
Внутри было прохладно и шумно. Она взяла талон электронной очереди и села ждать, глядя на бегущие строчки курса валют на электронном табло.
Когда высветился ее номер, женщина подошла к стойке с молодой операционисткой.
— Я хочу сделать перевод, — сказала Людмила Аркадьевна и продиктовала реквизиты частной клиники, которые она заранее нашла и записала в свою старую записную книжку.
— Сумма? — улыбчиво спросила работница банка.
— Семьсот пятьдесят тысяч рублей, — четко произнесла пенсионерка.
Девушка несколько раз посмотрела на нее, затем отстучала что-то на клавиатуре и распечатала квитанцию.
Людмила Аркадьевна подписала ее своим размашистым почерком. Она совершила авансовый платеж за свою будущую операцию. Теперь путь назад был отрезан.
Когда она вышла из банка, на ее простой кнопочный телефон пришло СМС: “Мама, я очень расстроена и не понимаю тебя. Я думала, мы одна семья и можем друг на друга положиться в трудную минуту. Оказывается, я ошиблась”.
Людмила Аркадьевна прочла сообщение, удалила его и опустила телефон в сумку.
Она не стала отвечать. Вместо этого женщина зашла в агентство недвижимости “Ваш дом”, что располагалось в соседнем с банком здании.
Ее встретила риелтор, женщина примерно ее возраста, с умными, уставшими глазами и седыми, аккуратно уложенными волосами.
Ее звали Тамарой Васильевной. Людмила Аркадьевна изложила ей свою просьбу:
— Я хочу оформить дарственную на свою квартиру, на дочь Евгению.
Тамара Васильевна кивнула, доставая бланки: “Правильное решение, Людмила Аркадьевна, чтобы избежать проблем с наследством и налогами. Многие так делают”.
— Но я хочу оформить ее с одним условием, — продолжила Людмила Аркадьевна, глядя в глаза риелтору. — Право собственности перейдет к ней только после моей смерти. До тех пор я сохраняю за собой право пожизненного проживания в этой квартире, право прописывать и выписывать кого угодно, и, главное, право распоряжаться ей по своему усмотрению, вплоть до продажи. Это возможно?
Тамара Васильевна внимательно посмотрела на нее, и в ее взгляде мелькнуло понимание.
— Да, конечно, — спокойно ответила она. — Это абсолютно законно и является распространенной практикой. Составляется соответствующий договор дарения с обременением. Вы будете единоличной и полноправной хозяйкой до конца. Дочь станет собственником лишь после того, как вступит в права наследства.
— Именно то, что мне надо, — подтвердила пенсионерка.
Когда все документы были подготовлены, Людмила Аркадьевна пригласила Евгению и Сергея к нотариусу.
Дочь была слегка озадачена, но, слушая сухие, юридически выверенные формулировки нотариуса, она кивала, и на ее лице проступало выражение облегчения и удовлетворения.
— Вот видишь, мама, — сказала она, когда они вышли из прохладного кабинета на теплую улицу. — Ты все же приняла разумное решение. Мы теперь спокойны за твое будущее. Ты всегда под нашей защитой. А на первоначальный взнос, так и быть, мы найдем деньги сами.
— Да, — коротко ответила Людмила Аркадьевна, поправляя прядь волос. — Теперь мы все спокойны.
Она не стала объяснять дочери, что ее “разумное решение” было продиктовано не заботой о их спокойствии, а холодным, расчетливым инстинктом самосохранения.
Теперь ее крыша над головой была неприкосновенна. Никто не мог бы принудить ее к продаже, выселению или каким-либо манипуляциям с единственным и главным активом.
Вечером того же дня Людмила Аркадьевна достала с верхней полки книжного шкафа большой картонный альбом с фотографиями.
Она долго смотрела на снимок, где маленькая Женя, лет шести, с разлетающимися белыми бантами и счастливой, беззубой улыбкой качалась на качелях.
Эти качели Людмила Аркадьевна, тогда еще молодая и полная сил, собственноручно смастерила и повесила на старой яблоне на их даче.
Пенсионерка провела пальцем по пожелтевшей, чуть потертой на сгибе фотографии.
Это вложение — ее любовь, ее время, ее силы — было настоящим, безвозвратным и, как оказалось, безвозмездным.
И она уже ничего не могла изменить в настоящем. Женщина закрыла альбом и аккуратно поставила его на место.
Потом она пошла на кухню, включила свет и достала из холодильника кастрюлю с вчерашней гречневой кашей – пора было ужинать.