— Лёвушка, милый, сможешь съездить в “Метро”? Мне для салата не хватает креветок и зелени, — мама Дарины, Елена Сергеевна, поправила идеальную укладку и протянула ему список покупок, написанный аккуратным почерком школьной учительницы. — И пармезан закончился. Знаешь, тот, который в отделе итальянских сыров, не в нарезке, а головкой.
Лёва сложил список вчетверо и сунул в карман джинсов.
— Конечно, съезжу. Что-то ещё?
— Нет-нет, всё, — улыбнулась Елена Сергеевна. — Дариночка, дай мужу денег из моего кошелька. Там в коричневом отделении.
Дарина молча достала купюры, протянула мужу.
— Спасибо. Я скоро, — Лёва мягко улыбнулся жене, словно извиняясь за то, что оставляет её на пару часов.
Дверь за ним закрылась. Елена Сергеевна выждала десять секунд, прислушиваясь к звуку лифта, и её лицо изменилось. С губ исчезла доброжелательная улыбка, глаза сузились.
— Опять потащился как миленький, — она фыркнула, высыпая в фарфоровую супницу остатки мармелада. — “Конечно, съезжу”. Тридцать пять лет мужику, а воли никакой. Тюфяк.
Дарина молча мыла чашки, погрузив руки в мыльную пену. Она не оборачивалась.
— Даш, ну сколько можно? — мать вздохнула с деланным терпением. — Пятый год замужем, а что изменилось? Всё корпит над своими схемами, всё отказывается от нормальной работы. Отец его — кто? Замминистра! А этот — “я сам, я сам”. Гордый такой. А что толку-то? Где квартира? Где нормальные деньги? Когда детей заводить собираетесь?
Дарина повернулась, вытирая руки кухонным полотенцем.
— Мам, давай не сейчас.
Елена Сергеевна возмущённо всплеснула руками:
— А когда? Годы идут! Тебе вон уже тридцатник стукнул. Думаешь, он когда-нибудь разбогатеет со своим этим… электронным мусором? Да никогда в жизни! Сидел бы сейчас в тёплом кресле, если б не гонор глупый.
Это был не первый такой разговор. Не десятый. Даже не сотый. Пять лет они жили втроём в трёхкомнатной квартире Елены Сергеевны — «пока не встанете на ноги». Пять лет Лёва работал над своим проектом — программным обеспечением для экологического мониторинга. Пять лет Елена Сергеевна ждала, что зять «образумится» и пойдёт по проторенной дорожке отцовских связей.
И пять лет Дарина молчала, стискивая зубы, боясь обидеть мать и боясь разочаровать мужа. Она всё больше замыкалась, превращаясь в тень, в невидимку, которая скользит по дому, стараясь не задеть ничьих чувств.
— Вот Маринкин муж — понимает, как жить надо, — продолжала мать, открывая холодильник и придирчиво изучая содержимое. — Два года назад женились, а уже и квартира, и машина, и на море каждые полгода. А всё почему? Потому что головой думает, а не принципами.
Дарина вспомнила Маринкиного мужа — рыхлого, вечно потного человека, который смотрел на окружающих оценивающим взглядом аукциониста. «Сколько ты стоишь? А ты? А вот этот?» Она не хотела такого мужа. Но с каждым днём всё труднее было помнить, почему она выбрала именно Лёву — принципиального до упрямства, верящего в честный труд так, словно на дворе не двадцатые годы двадцать первого века, а какой-нибудь советский фильм.
— Мам, Лёва просто… он по-другому смотрит на вещи, — тихо сказала она, доставая из шкафа формы для салата.
— По-другому, — передразнила Елена Сергеевна. — Ну и как, нравится тебе такая жизнь? В тридцать лет жить с мамой, экономить на всём, слушать его бредни про «дело, которое изменит мир»? Даш, я всё понимаю — любовь, романтика. Но ты же взрослый человек. Пора смотреть правде в глаза: он неудачник. Упёртый, самовлюблённый неудачник.
Лёва вёл машину медленно, вглядываясь в мокрый от недавнего дождя асфальт. В багажнике лежали креветки, пармезан, зелень, шампанское и букет мелких хризантем для Дарины — её любимые цветы. Последние полгода были тяжёлыми: инвесторы отказывались от проекта один за другим, пришлось заложить машину, чтобы закрыть кредит.
Но сегодня пришло письмо от крупной экологической компании. Их заинтересовала его разработка, они хотели встретиться, обсудить детали, возможно — приобрести лицензию. Впервые за долгое время забрезжила надежда.
Он не спешил рассказывать об этом Дарине. Слишком много раз за последние годы ему казалось, что вот-вот — и прорыв. Слишком много раз надежда оборачивалась разочарованием. Он не хотел снова видеть в её глазах этот потухающий свет.
Когда-то, на третьем курсе, Дарина смотрела на него восторженно. Она влюбилась в его убеждения, в его веру в то, что можно построить что-то настоящее без сделок с совестью. Она была первой, кто искренне верил в его идеи — задолго до того, как он написал хоть строчку кода.
Сейчас этот свет почти угас. Она всё чаще молчала в ответ на его рассказы о проекте. Всё реже спрашивала, как идут дела.
А может, думал Лёва, паркуясь возле дома, это просто усталость. Пять лет они живут с тёщей, экономят на всём, постоянно чувствуют себя кому-то обязанными. Это выматывает. Особенно Дарину — она всегда была чувствительной, ранимой. Он должен был обеспечить ей другую жизнь, дать собственный дом, возможность не считать копейки.
Лёва взял пакеты с продуктами и букет. Сейчас он отдаст всё Елене Сергеевне, а вечером, когда они останутся вдвоём, откроет шампанское и расскажет о письме. О том, что, возможно, их жизнь скоро изменится.
Входную дверь он открыл своим ключом. В прихожей было темно, но из кухни доносились голоса. Лёва хотел было окликнуть их, но что-то — интонация, обрывок фразы — заставило его замереть.
— …совершенно не понимаю, как ты можешь жить с таким человеком, — голос Елены Сергеевны звучал резко, без той медовой мягкости, которую она обычно включала в его присутствии. — Неудачник, которому плевать на собственную жену.
— Не говори так, — голос Дарины звучал устало, словно эта фраза давно превратилась в бессмысленный ритуал.
— А как ещё говорить? Как назвать мужчину, который пять лет не может обеспечить семью? Который отказывается от нормальной работы ради каких-то призрачных идей? Который позволяет жене жить с матерью в тридцать лет? Это — эгоизм чистой воды!
Лёва замер, боясь пошевелиться. Он знал, что должен либо уйти, либо обозначить своё присутствие. Но не мог сделать ни того, ни другого. Ноги словно приросли к полу.
— Дашенька, посмотри правде в глаза. Он — пустое место. Ничтожество. Все эти сказки про “своё дело” — просто прикрытие. Он просто не способен на большее.
Наступила пауза, и Лёва услышал вздох. Вздох, который он узнал бы из тысячи — так вздыхала Дарина, когда соглашалась с чем-то, что ей не нравилось.
— Мам, я устала. Ты права, наверное. Я не знаю, что делать.
Пакеты выскользнули из ослабевших пальцев. Что-то разбилось — кажется, бутылка шампанского. Звук разлетелся по квартире, как выстрел.
— Лёва? — Дарина выглянула из кухни, и её лицо побледнело, когда она увидела мужа, стоящего в полумраке прихожей. — Ты… ты давно здесь?
Он смотрел на неё, как будто видел впервые. Красивая, хрупкая женщина с испуганными глазами — его жена. Та, которая только что согласилась, что он — ничтожество. Пустое место.
— Достаточно, — тихо ответил он.
В кухонном проёме возникла Елена Сергеевна. На её лице уже не было раздражения — только заученная приветливая улыбка.
— Лёвушка, что случилось? Ты разбил что-то?
Он не ответил. Просто развернулся, оставив пакеты и цветы на полу, и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Зажёгся свет, и вместе с ним пришла головная боль. Лёва поморщился, пытаясь сфокусировать взгляд на часах. Три ночи.
— Допился? — голос Дарины звучал холодно.
Он сидел на кухне в полной темноте, перед ним стояла бутылка виски — почти пустая. Лёва не помнил, сколько выпил. Не помнил, как добрался до дома. Помнил только, как бродил по улицам, пытаясь осознать услышанное.
— Почему? — спросил он, и его голос прозвучал хрипло, надломлено.
Дарина стояла в дверях, скрестив руки на груди. Красивая и неприступная, как статуя.
— Почему — что?
— Почему ты не сказала мне? Что ненавидишь эту жизнь. Что считаешь меня… — он не смог заставить себя повторить слова тёщи.
— Я не говорила этого.
— Ты согласилась с ней. Я слышал.
Дарина отвела взгляд.
— Лёва, сейчас три часа ночи. Ты пьян. Давай поговорим утром.
— Нет, — он ударил кулаком по столу, и бутылка покачнулась. — Сейчас. Я хочу знать правду. Хоть раз — правду.
Что-то изменилось в её лице. Маска спокойствия треснула, и за ней проглянуло что-то отчаянное, загнанное.
— Какую правду ты хочешь услышать? — её голос дрожал. — Что я устала? Что мне надоело быть между молотом и наковальней? Что я не знаю, как защитить тебя от её слов, и не знаю, как защитить себя от твоего… твоего упрямства?
— Упрямства?
— Да! Пять лет, Лёва! Пять лет мы живём на птичьих правах. Пять лет я слушаю её шпильки. Пять лет ты отказываешься от нормальной работы, которую мог бы получить в любой момент. Из-за каких-то… принципов!
Он смотрел на неё, не узнавая. Это была не его Дарина — девушка, которая когда-то сказала: “Я верю в тебя. Верю, что честность и талант — это не пустой звук”.
— Я делаю то, во что верю, — тихо сказал он. — То, что считаю правильным.
— Правильным для кого? — она почти кричала. — Для тебя? Для твоего эго? А как насчёт меня? Как насчёт нашей семьи? Нормальные люди не живут так, Лёва! Они не отказываются от помощи, когда она есть. Они не ставят гордость выше благополучия близких.
— Значит, вот как ты это видишь? Гордость? — он покачал головой. — Я не хотел быть тем, кто получил всё по блату. Не хотел жить в квартире, которую выбил мой отец. Не хотел быть назначенным на должность, которую не заслужил. Мне казалось, ты понимала это.
— Понимала! Когда мне было двадцать пять, и вся жизнь казалась бесконечной возможностью. Когда будущее было где-то там, далеко. Но оно наступило, Лёва. И что в нём? Где наш дом? Где наши дети? Где та жизнь, которую ты обещал?
Слова били, как камни. Лёва смотрел на жену, видя в ней чужого человека. Может, она права? Может, он действительно всё это время гнался за призраками, пока реальность ускользала сквозь пальцы?
— Я мог бы рассказать тебе кое-что, — тихо сказал он. — О проекте. Есть инвестор, который…
— Я не хочу больше слышать о проекте! — оборвала его Дарина. — Каждые полгода появляется какой-то мифический инвестор. Каждые полгода ты говоришь: “Скоро, уже скоро”. Я больше не верю в эти сказки, понимаешь?
Лёва встал, пошатнувшись. Голова кружилась, но мысли стали неожиданно ясными.
— Я понимаю. Теперь понимаю.
Он прошёл мимо неё, задев плечом дверной косяк. В комнате достал спортивную сумку и начал складывать вещи — только самое необходимое. Дарина стояла в дверях, наблюдая.
— Что ты делаешь?
— Ухожу, — просто ответил он.
— Куда?
— Не знаю ещё. К Олегу, наверное. Или в хостел.
— Лёва, сейчас середина ночи!
— Я знаю, который час.
Она смотрела на него растерянно, словно не верила, что он действительно уйдёт. Лёва затянул молнию на сумке и выпрямился.
— Что мне сказать?.. Что я хочу, чтобы ты остался? — в её голосе звучала горечь. — Что я передумала? Что всё будет как прежде?
— А ты этого хочешь? — спросил он тихо.
Дарина молчала. В этой тишине был ответ — более ясный, чем любые слова.
— Прощай, — сказал Лёва, проходя мимо неё.
— И это всё? — её голос догнал его уже в прихожей. — Пять лет — и просто “прощай”?
Он обернулся и посмотрел на Дарину — в последний раз, как оказалось.
— Это не я решил, что пять лет ничего не значат.
Дождь припустил с новой силой, когда Лёва вышел из здания. Шесть месяцев прошло с той ночи, когда он собрал вещи и ушёл из квартиры тёщи. Шесть месяцев, изменивших всё.
Бракоразводный процесс прошёл быстро и без эксцессов. Делить было нечего — только воспоминания, но их в суде не учитывают. Он отдал Дарине машину, которую выкупил из залога, и освободил её от всякой ответственности по проекту.
Проект… Жизнь полна иронии. Через неделю после развода пришло подтверждение — компания не просто заинтересовалась его разработкой, они решили приобрести контрольный пакет, оставив ему долю и должность технического директора. Сумма, которую они предложили, превышала всё, о чём он мог мечтать.
Теперь у него был свой кабинет в стеклянной высотке, команда разработчиков и перспективы роста. Проект стремительно развивался, привлекая новых клиентов.
У входа в офисный центр Лёва столкнулся с молодой женщиной в ярко-красном плаще.
— Извините, — автоматически сказал он, отступая.
— Ничего страшного, — улыбнулась она. — Ужасная погода, правда?
— Да, не самая приятная.
Он раскрыл зонт, собираясь идти дальше, но женщина вдруг спросила:
— Простите, вы случайно не знаете хорошего кафе поблизости? Я первый день в этом районе.
Лёва улыбнулся:
— Знаю. В соседнем здании отличная кофейня. Я как раз собирался выпить кофе перед встречей. Могу показать, если хотите.
Она благодарно кивнула, и они пошли вместе под одним зонтом. Случайная встреча, обычный разговор — но что-то в этом моменте казалось Лёве правильным. Может быть, впервые за долгое время.
Дарина стояла у окна, глядя на мокрую улицу. Из кухни доносился голос матери — она говорила по телефону с подругой, обсуждая очередные новости.
— Представляешь, Томочка, этот хлыщ теперь директор какой-то компании. Машину себе купил, квартиру снимает в центре. И это тот самый, который пять лет сидел у меня на шее! Повезло, видать, — она рассмеялась. — Дашка, конечно, локти кусает. Да кто ж знал, что так выйдет? Он же всегда был ноль без палочки.
Дарина не слушала. Она смотрела на проезжающие мимо машины и думала о том, что ей тридцать один, она снова живёт с матерью, работает в той же компании на той же должности. Жизнь словно остановилась, замерла в аквариумном оцепенении.
Иногда она представляла, что было бы, если бы она тогда остановила его. Сказала: “Останься. Давай попробуем ещё раз”. Поверила бы — не в мифических инвесторов, а в него самого, в его упорство, в его ценности. Могло бы всё сложиться иначе?
Но она не остановила. А сейчас, спустя полгода, уже не было смысла гадать. Дарина отвернулась от окна и пошла на кухню — помогать матери с ужином, слушать её бесконечные монологи, жить дальше в этом призрачном доме, где время остановилось.
Снаружи, за окном, спешили куда-то люди. Среди них, возможно, был и Лёва — теперь уже навсегда чужой, идущий своей дорогой. Дорогой, по которой она могла бы идти рядом, если бы только нашла в себе силы поверить.