— Алин, ты не забыла, что завтра Пасха? — Глеб вошёл на кухню, хлопнув дверью чуть громче, чем обычно.
На кухне пахло ванилью и апельсиновой цедрой. Алина стояла у плиты в тёплом свете лампы, с рукавами, закатанными до локтей, и деревянной ложкой в руке. Она мешала крем для пасхального кулича, сосредоточенно следя, чтобы не свернулся.
Она обернулась через плечо и чуть улыбнулась, но улыбка тут же исчезла:
— Нет, не забыла. Думала, в этом году дома отпразднуем. Спокойно. Без суеты, без марш-бросков и критики.
Глеб снял куртку, бросил на стул, почесал затылок, словно не слышал или делал вид, что не слышал. Потом понизил голос:
— Мама просила, чтобы ты пришла помочь Оксане. Там дел полно: куличи, яйца, мясо, салаты. Она сказала, что одной сестре не справиться…
Алина положила ложку на стол с резким звуком, как ставят точку.
— Глеб. — Голос был тихим, но с холодком. — И ты согласился? За меня?
Он пожал плечами:
— Ну… я сказал, что, наверное, придем. Она рассчитывает. Мы ведь семья, Алин.
Из детской раздался стук и радостный визг — двойняшки снова прыгали на кроватях, как на батуте. Следом за звуками послышался грохот: явно что-то упало, но не разбилось. Алина вздрогнула, быстро взглянула в сторону комнаты, но осталась стоять.
— А дети? Я их куда дену? Или как, по-твоему, я должна помогать и следить за ними одновременно?
Она вытерла руки о фартук и нервно поправила волосы.
Глеб отвёл взгляд, словно его ослепил свет.
— Мама сказала, что они посидят с ними.
— Ох, ну конечно, — Алина громко выдохнула, закатив глаза. — Прямо вижу, как Инна Борисовна играет в прятки с пятилетними гиперактивными тор педами. Помнится, на Новый год они тоже «посидели» с детьми, пока я рубила оливье и отмывала духовку после их «шедевра».
Глеб не сразу нашел, что ответить.
— Ты ведь понимаешь, что мама обидится, — произнёс он наконец, будто извиняясь. — Для неё это важно.
Алина выпрямилась, глядя прямо на мужа:
— А для меня что, не важно? Я хочу праздник без нервов. С детьми, дома. Без твоей сестры и матери, у которых ко всему претензии. Я не железная, Глеб.
Алина посмотрела на Глеба и воспоминания о прошлогоднем празднике накатили внезапно, как морская волна.
***
Тогда всё тоже начиналось “дружно и по-семейному”.
Уже с утра Алина с Глебом метались по квартире, укладывая всё нужное в пакеты — кастрюли с домашней ветчиной и картофелем, форма с запечённым мясом, кулич, упакованный в пищевую плёнку, и ещё теплые булочки.
На пороге дома свекрови их встретили запах из кухни, шум, визг детских голосов и стук ложек по столу. Было похоже на праздник, пока…
— О, пришли! Алин, раздевайся и сразу на кухню. Вон лук, нож, доска — режь. Свеклу на салат, потом рыбу доготовим, — бодро проговорила Инна Борисовна, даже не поздоровавшись по-человечески.
Оксана, младшая сестра Глеба, прошмыгнула мимо в халате, с телефоном, приклеенным к уху. Её трое детей уже завоевали детскую и начали громить квартиру. Один из них бросил мяч в стеклянную вазу. Звон был громкий, крик — ещё громче.
Алина вздохнула и пошла на кухню. Несколько часов Алина стояла у плиты, в жаре, с раскрасневшимися щеками и обожженной рукой. Никто не подошёл помочь. Никто даже не предложил налить ей воды.
Глеб в это время присматривал за детьми, пока свекровь в гостиной “вспоминала молодость” под полусладкое вино, а Оксана бегала с телефоном, делая сторис с фразами: “Дом — полная чаша”, “Семья — это всё”.
Днем Алина еле живая опустилась на табурет и с удовольствием выпила чай — пустой, без сахара, просто чтобы отдышаться. Но вместо благодарности, услышала от Инны Борисовны:
— Пасха удалась, но куличи у тебя получились сухие и низкие. Надо было дольше тесто вымешивать. И масла побольше в следующий раз клади. Ты как-то халтурно к этому отнеслась, Алина. У меня такие всегда пышные, как облака. А у тебя они — как кирпичи.
— А яйца почему такие блёклые? — подхватила золовка, вертя в руках пасхальное яйцо. — Я в интернете видела, как красиво можно сделать с помощью луковой шелухи и листьев.
— Морковку в салат ты нарезала крупными ломтями, это непозволительно для праздника, — продолжала свекровь, указывая пальцем на миску с оливье. — У меня же всё должно быть идеально.
Алина снова глянула на свои руки — тонкие, с заметным ожогом, который остался от плиты того вечера. Тогда она промолчала. Только в ванной потом тихо всплакнула, когда укладывала детей.
И вот теперь всё должно было повториться.
Когда она сказала Глебу о своем решении, ее голос был твёрд.
— Я не поеду, — сказала она тихо, но без сомнений. Говорила и себе, и ему.
Глеб замер:
— Алина, мама сказала, что, если ты не приедешь, она не справится. Там все на тебя рассчитывают…
— Она всегда так говорит, — перебила она. — А потом я одна на кухне, а они с салфетками на коленях, обсуждают, что я неправильно порезала картошку.
Он молчал. Просто молчал. Как всегда, когда не знал, на чью сторону встать.
— Не хочешь — не надо, — наконец выдавил он. — Но мама обидется.
Алина почувствовала, как внутри закололо. Это знакомое чувство — когда ты вроде бы и права, но виновата. Когда тебе не хочется быть злой, но выбора тебе не оставляют.
Она повернулась, достала форму с тестом и начала аккуратно смазывать её яйцом.
— Мы останемся дома, — сказала спокойно. — Без свекрови. Без обвинений. Только мы. А ты, как хочешь.
***
Утро Пасхи началось раньше обычного. За окном светило солнце — то самое первое весеннее, еще не греющее, но уже обещающее что-то тёплое и новое. Алина проснулась от голосов детей — двойняшки шептались у её кровати, держа в руках свои раскраски с яйцами.
Вчерашнее решение не ехать к свекрови давало странное чувство — не вины, нет, а легкости. Как будто выдохнула после долгого напряжённого бега.
В ванной хлопала дверь — Глеб собирался. Он умылся, надел глаженую белую рубашку и долго что-то перекладывал в прихожей, будто не решался уйти.
— Завтракать будешь? — спросила Алина, поправляя дочке волосы.
— Не успею, — ответил он, застёгивая ремень на часах. — Мама просила к девяти.
Алина подошла к нему. Обняла, прижавшись лбом к его груди. Он нерешительно положил руки ей на плечи, и это прикосновение было натянутое, чужое.
— Всё будет нормально, — сказала она спокойно. — Поздравишь всех от нас. И не забудь забрать контейнер с куличом, он на подоконнике.
— Хорошо… — он поцеловал её и вышел, глухо хлопнув дверью.
Они с детьми остались втроём. На этот раз всё было по-другому. Без команд, без замечаний, без «мало изюма» и «слишком бледная корочка».
Алина залила холодной водой десяток яиц и начала их варить. Потом достала краски и наклейки — сын и дочка обожали украшать яйца. На кухне снова зазвучал детский смех.
— Мам, смотри, у меня принцесса! — Саша вертела в пальцах ярко-розовое яичко с короной.
— А у меня наша семья! — гордо заявил Ярик, показывая на своё яйцо с рожицами. — Вот это ты, вот папа, а вот я и Саша. А вот… бабушка Инна.
Алина чуть не поперхнулась чаем, но сдержалась, только кивнула:
— Очень похоже. Особенно усы.
— У бабушки нет усов! — завизжала Саша.
— Это символические усы, — серьёзно пояснил Ярик. — Как у начальников!
Алина улыбалась. Это и был настоящий праздник.
Потом они пекли пасхальные кексы с изюмом, дети помогали. Ярик разбил яйцо мимо миски, Саша насыпала слишком много сахара, Алина только смеялась: «Будут кексы сюрприз!».
Пока выпекались кексы, Алина заняла подготовкой дома к празднику. Обеденный стол поставила прямо в гостиной, на ковре разложила подушки. На стол она постелила льняную скатерть, а поверх неё разложила сшитые салфетки с пасхальными зайцами — сшила по выкройке из журнала, ночью, пока все спали. На каждой салфетке был пришит маленький цветной помпон — хвостик зайца.
Ярик и Саша носились вокруг стола с пластиковыми яйцами, устраивая «пасхальные гонки». Один шарик ударялся о ножку стула, другой — подлетал к плинтусу. Саша шлёпнулась на пол, захохотала, а потом восторженно указала на компот, который Алина только что поставила на стол.
— Мама! А это что за банка с ленточкой? — она ткнула пальцем в банку с розовым напитком.
— Это клубничный компот, помнишь, мы летом замораживали ягоды? — Алина поставила банку в центр и поправила на ней тонкую атласную ленту.
— Как в мультике! — закричал Ярик и закружился на месте.
К обеду стол был накрыт: кулич, крашеные яйца, булочки с изюмом, мясная нарезка, свежая зелень, фрукты. Без десяти двенадцать включила телевизор — началось пасхальное богослужение. Впервые за многие годы Пасха ощущалась как праздник, а не как марафон на выносливость.
После еды они легли на ковёр, на мягкие подушки, и Алина читала сказку — про зайца и цыплёнка, которые искали потерянную крашенку. Дети смеялись, замирали в нужных местах и потом, под конец, тихонько заснули, положив головы ей на плечи. Она осталась лежать, гладя каждого по волосам, и думала, как давно не чувствовала себя вот так — просто мамой, просто дома, просто счастливой.
***
Вечером, когда в дверь вошёл уставший Глеб, дети накинулись на него с криками: «Папа! У нас была суперПасха!» .
Глеб был бледнее обычного, на рубашке появились складки, а под глазами залегли тени. Он поставил сумку у двери и прошёл на кухню. Алина стояла у мойки, мыла посуду, насвистывая мелодию из мультфильма, что смотрели дети.
Он молча сел за стол и посмотрел на улыбающихся детей, на лёгкий праздничный беспорядок в доме.
— Ты была права, — сказал он наконец. — Там снова было как всегда.
Алина повернулась, не прекращая вытирать руки полотенцем.
— Что именно? — спросила спокойно, не упрекая, не торжествуя.
— Гора еды, мама в команде с Оксаной “подай-принеси”. Я приехал, а они уже наперебой жаловались, как всё тяжело, и ты “бросила их в беде”. И тут же велели мне идти чистить яйца и нарезать зелень. Кулич у них не получился, обрадовались, что я привез “нормальный, как в прошлом году”. Я даже не успел присесть.
Он замолчал. Алина поставила кружку перед ним, обняла за плечи.
— А у нас был хороший день, — тихо сказала она.
Глеб посмотрел на жену. Его лицо было уставшим, но в нём появилось что-то ещё — облегчение, может быть. Или сожаление. Или всё сразу.
— Я ду рак, — сказал он.
Алина только улыбнулась и поцеловала его.
— Главное, что ты пришёл.
***
На следующий год никто не поднимал тему, где и с кем праздновать. Всё решилось само собой — без давления, без «положено», без «а как же родня».
Алина и Глеб накрыли стол дома. Не пафосно — просто, но с душой. Кексы, свежий хлеб, пара салатов, варёные яйца. Дети надели свои «праздничные» футболки с зайцами, Алина вытащила весёлые салфетки с прошлого года. За столом все смеялись, вспоминали, как Ярик в прошлом году пытался съесть сырое яйцо, а Саша насыпала слишком много сахара в тесто.
— А помнишь, как мы спали на ковре прямо в одежде после сказки? — хихикала Саша, ковыряя кекс.
— Помню, и как потом я проснулся, а ты мне всю щёку фломастером разрисовала, — Ярик рассмеялся.
После завтрака они оделись и пошли в парк. Дети взяли с собой бумажного змея, которого Алина помогала клеить накануне. Он взвился в небо с первого же броска, и Ярик закричал от восторга:
— Он летит! Он правда летит!
Глеб кормил уток, сидя на берегу, а Алина с Сашей ели мороженое — липкое, сладкое, капающее на ладони. Никто никуда не спешил. Никаких обязанностей. Никаких свекровей с инструкциями и золовок с селфи.
Только солнце, весна и их семья — такая, какую они сами выбрали.