Рассказ основан на реальных событиях
Поместье Игнатьево, 1916 год
– Глашка, а Глашка, – заливаясь хохотом, воскликнула Ульяна, – этот месье Кристоф Пенье хоть красив?
– Да как же он может быть красивым, он ведь в отцы Глашке годится, – с усмешкой возразила её сестра Настя.
Глаша посмотрела на младших сестер и покачала головой. Что толку ругаться с ними – всё равно виноватой она останется. Чуть что, побегут же к матушке своей жаловаться.
А мать их, Мария Владимировна Дубовская, дама резкая, на расправу скорая. Девушки, что в поместье служат, знают, как тяжела рука хозяйки. Глашу-то она, конечно, не тронет, а вот запереть в комнате без еды и питья, может. Или делом каким неприятным занять.
***
Незаконную дочь своего супруга Григория женщина сразу невзлюбила. Не была обузой ей Глаша. Да и отец девчонку не баловал – с чего бы мачехе ревновать?
Но в первую же встречу почувствовала молодая жена острую неприязнь к нескладной несимпатичной девчушке, которая с любопытством поглядывала на неё.
Глашу воспитывала бабушка, Надежда Дубовская, мать Григория. Она привила незаконнорожденной внучке хорошие манеры. Девочка занималась с гувернанткой, которая говорила на французском. К семи годам Глаша одинаково свободно владела двумя языками – родным и языком, на котором говорят французы.
Бабушка и других учителей нанимала внучке. С малых лет девчонка обучалась грамоте, рисованию, занималась музыкой, танцами. Прилежной в учении была Глаша, ко всему старание проявляла.
Особенно способной к верховой езде внучка оказалась. А в конюшне, что бабушке её принадлежала, готова была дни и ночи проводить. Очень уж любила лошадей.
Это и покорило сердце помещицы. Ни сын её Григорий, ни младшие внучки, что в законном браке появились, бабушкиной страсти к лошадям не разделяли.
– Подрастешь – самую красивую лошадь тебе подарю, – пообещала Надежда Дубовская внучке, гладя её по темной курчавой голове.
– Правда? – воскликнула девочка, и глаза её засияли от радости.
Залюбовалась на мгновение Надежда внучкой. Так-то Глаша внешне полностью в мать свою пошла, бывшую крепостную, что Фёклой звали. И рослая такая же, руки-ноги длинные, шея мощная, лицо грубое.
А вот глаза эти – ну просто дар Божий. Серо-зелёные, яркие. В них будто огонек зажигался, когда девочка удивлялась чему-то или радовалась.
– Правда, – кивнула Надежда, – а как помру, тебе конюшня перейдет. Все лошадки до единой твоими будут.
– И Рысь? – восторженно произнесла Глаша.
Помещица усмехнулась. Кто знает, сколько осталось ей на этом свете? А всё ж своих лошадей она намеревалась пережить.
– Если жива к тому времени будет, то и её получишь, – ответила Надежда, думая в тот момент о том, что надо бы наследством незаконной внучки заранее озаботиться.
В тот же вечер помещица Дубовская села писать завещание. Много листов ушло на описание ее имущества и распределения, кому что достанется.
По обычаям тех времен пригласила к себе Надежда двух свидетелей – уважаемых людей, что по соседству жили. Домашнее завещание законной силой в полной мере обладало, если такие свидетели имелись.
Но через неделю все ж перестраховаться Надежда решила. Поехала в город, никому ничего не сказав, отдала завещание нотариусу, а с него выпись ( устар. «Выписка») соответствующую получила.
Дорога домой долгая была. И пока везла Надежду карета в родное поместье, ударилась женщина в воспоминания.
***
– Ты брюхатая что ли, Фёкла? – воскликнула Надежда, свою молодую служанку.
Всегда расторопная была Фёкла да ловкая. Сама рослая, руки сильные, глаза шустрые. Что угодно поручишь ей – вмиг сделает.
Мать служанки крепостной была у Дубовских, к ней тоже почёт имелся. Надежные слуги, расторопные и неленивые всегда на вес золота считались. И когда крепостное право отменили, даже мысли у неё не было уйти от Дубовских. Фёкла, считай, в доме барском и родилась. Любила всей душой хозяев, преданностью к ним глубокой отличалась.
Опустила глаза служанка, краской залились тяжелые щеки. Попыталась живот втянуть, да куда уж втянешь-то?
– Простите, барыня, – прошептала Фекла, и огромная прозрачная слеза покатилась по крупному лицу.
– А чего ноешь? – насмешливо произнесла Надежда. – Радоваться надо. Да и раньше, чего не сказала? Не заставляла б тебя ведра тяжелые носить, Прасковья путь теперь этим занимается.
Глянула Фёкла на хозяйку то ли испуганно, то ли виновато. Насторожилась Надежда. Ох, что-то не то, не чистое тут дело.
Похолодело на душе у женщины. Сколько историй слышала она, когда барин со служанкой покувыркается, а на свет дитятко появляется. Неужто Вася, муж её любимый, глаз на Фёклу положил да обрюхатил?
– Признавайся, кто отец? – нахмурив брови и повысив голос, спросила Надежда.
Задрожала Фёкла, затряслась, будто лист осиновый. А полные губы зашептали что-то торопливо – то ли молитву, то ли просьбу о прощении.
Сердце Надежды выпрыгнуть из груди готово было. Будто ледяная рука обхватила его изнутри и сжала. Значит, её Васенька… Вот уж правду люди говорят, что когда муж много моложе жены, рано или поздно бегать по чужим койкам начнет.
Много лет прожили они в браке душа в душу. Наглядеться ж друг на друга не могли. Пятерых дочерей родили, а намного позже и мальчонка на свет появился. Вот уж младшему Гришеньке шестнадцать стукнуло, а между мужем и женой всё ж согласие да любовь.
– Смотри на меня, змея ты эдакая! – сквозь зубы прошипела Надежда. – И всю правду говори мне. От барина брюхо нагуляла?
– Простите меня, барыня, – кивнула Фёкла и разрыдалась. Она упала в ноги к хозяйке и принялась целовать кончики её туфель.
Надежда брезгливо отодвинулась. Ей самой хотелось зареветь, Фёклу она любила будто дочь родную, тяжелой работой не нагружала, подарки всегда дарила. И чем та её отблагодарила?
«На что только Васенька мой позарился», – с горечью думала женщина, хотя знала она, конечно, ответ. Молодость… Это ведь то самое богатство, которое не купишь на за что на свете. И юная мордашка, даже не очень симпатичная, всегда желаннее, чем холёное лицо дамы в годах.
– Простите меня, барыня, – зарыдала Фёкла, – я ж говорила нашему Гришеньке, что негоже это, пряталась он него. А он ведь мне проходу не давал!
Надежда непонимающе взглянула на служанку. Гришенька? При чем тут её сын? Он же мальчонка совсем – шестнадцать же ему только. Ребенок!
И тут только поняла хозяйка, о чем твердит служанка. И хотя ничего хорошего в этой ситуации не было, словно камень упал с плеч Надежды. Еще и гордость мелькнула – вот ведь какой молодец Гриша-то, ребеночка сумел заделать! Но что теперь делать?
– Вставай, глупая, – произнесла Надежда, поднимая служанку с колен. В душе зашевелилась жалость к бедняжке, потому обняла она её, по голове растрепанной погладила.
– Прости-и-и-и, барыня, – не унималась Фёкла, до глубины души расстроенная тем, что случилось. И барыню рассердила, да и молодой барин злиться будет.
– Ну полно тебе убиваться, – строго ответила Надежда, успокоившись, – что уж толку слёзы лить? У нас с тобой сейчас и без того хлопот прибавится. Теперь тяжкую работу делать нельзя, беречь себя надо.
Вскинула Фекла на хозяйку глаза свои огромные. Это что ж, о ней заботиться будут? И трудом тяжким не станут изводить, чтобы ребеночка не стало? Увидев, насмешливую улыбку в глазах хозяйки, девица снова зарыдала, сопровождая слезы протяжным завыванием.