Часть 1. ОНА В ОТЧАЯНИИ
Наш дом пах свежей выпечкой и уютом. Я только что достала из духовки черничный пирог, дети, семилетняя Маша и пятилетний Егор, радостно топали вокруг, предвкушая угощение. За окном медленно спускались осенние сумерки, а в гостиной, в моем любимом вязаном пледе, сидел муж Максим. Идиллия.
Все рухнуло в один вечер, с одним телефонным звонком Максиму.
— Лена, ты не против, если Алина поживет у нас пару недель? — его голос был напряженным. — С ней случилась беда. Сергей выгнал ее с маленьким ребенком на улицу. Она в отчаянии.
Алина — его коллега из отдела маркетинга. Я видела ее пару раз на корпоративах — хрупкая блондинка с глазами, полными неземной грусти. Всегда улыбчивая, всегда немного печальная.
— Конечно, давай поможем, — сказала я тогда, заглушая внутренний тревожный звоночек. Я же жена «хорошего парня». Максим, который тащил на себе чужие проекты, подвозил соседей с пробитым колесом и кормил всех бездомных котов в округе. Его доброта была его суперсилой. И моим проклятием.
Первые дни прошли в суете. Алина с трехлетним Артемкой заняли гостевую комнату. Алина была олицетворением благодарности.
— Леночка, ты просто ангел! — прижимала она к груди чашку с кофе, оставляя на стекле отпечатки своей помады. — Макс, я не знаю, что бы без вас делала.
Она звала его Максом. Не Максимом, как я, а коротко и как-то по-свойски. Он отзывался.
Через время срок в пару недель начал размываться. Пирог, который я пекла для семьи, Алина первая разрезала и раздавала детям, разливая чай, как радушная хозяйка. Мой плед внезапно оказался на ее плечах. А ее сын, Артемка, милый, но гиперактивный мальчик, сломал коллекционную машинку Егора, подаренную дедом.
— Он же ребенок, Лена! — сказал Максим, когда я попыталась выразить свое недовольство. — Он не специально. Представь, в какой ситуации они.
Ситуация. Это слово стало оправданием для всего. Для ее косых взглядов на меня, когда я обсуждала с мужем планы на выходные. Для ее «случайных» прикосновений к его руке, когда она передавала соль. Для того, как она сидела на моем месте на кухне, пока я готовила ужин.
Дом больше не пах уютом. Он пах чужими духами и напряжением.
Часть 2. ОН БУДЕТ МОИМ
А сегодня я зашла в детскую и увидела, как Артемка с силой бьет мою старую фарфоровую куклу, память о моей бабушке, о стену. У куклы отлетела рука.
— Артем, нельзя так делать! — крикнула я, выхватывая искалеченную игрушку.
Мальчик расплакался. В дверях, как по щелчку, появилась Алина.
— Лена, что ты делаешь? Он просто играл! — ее глаза наполнились фальшивыми слезами.
За ней стоял Максим. Его лицо было искажено гримасой непонимания.
— Опять ты придираешься к ребенку? Он же не понимает, что так нельзя! Им негде жить, ты хочешь выгнать их на улицу?
Что-то во мне щелкнуло.
— Да, хочу! — мой голос прозвучал хрипло и громко, заглушая плач Артемки. — Я хочу, чтобы она ушла! Сегодня же! Я не могу больше находиться в своем доме с чужой женщиной, которая смотрит на моего мужа, как на свою собственность.
— Лена, о чем ты? — Максим смотрел на меня, будто я говорила на иностранном языке. — Она в отчаянии! У нее не осталось ничего! — его голос дрожал от гнева.
— А у нас что осталось, Максим? — я почти выкрикнула эти слова. — Наш уют? Наш покой? Наш брак? Ты так занят спасением всего мира, что не видишь, как наш собственный мир рушится!
Мы стояли друг напротив друга, как враги. Дети испуганно притихли в гостиной. Алина, вся в слезах, прижимала к себе сына, но в ее глазах, брошенных на меня поверх головы Максима, я увидела не боль, а холодный, торжествующий блеск. И этот блеск обжег меня сильнее, чем любая ссора.
В тот вечер Алина, рыдая, собрала вещи и уехала к подруге, о которой «внезапно» вспомнила. Максим не разговаривал со мной весь вечер. Он смотрел в окно на темный город, а я смотрела на его спину и понимала: что-то сломалось безвозвратно.
На следующее утро он молча ушел на работу. А я, автоматом собирая детей в школу, нашла в гостевой комнате, под кроватью, кусочек бумаги. Визитка. Я уже хотела ее выбросить, но мой взгляд упал на оборот. Там, каллиграфическим почерком, было написано: «Макс будет моим».
Сердце ушло в пятки. Этот клочок был оставлен здесь не случайно. Для кого? Для меня? Чтобы доделать то, что ей не удалось разрушить вчера?
Я не стала звонить Максиму с криками. Вместо этого я сфотографировала визитку и отправила ему в мессенджер с одним вопросом: «Это то самое отчаяние?»
Ответа не было несколько часов. Это время было похоже на ожидание приговора. Я боялась, что он снова встанет на ее сторону, обвинит меня в подставе.
Часть 3. ДОБРОЕ СЕРДЦЕ
Но когда он вернулся, лицо его было серым и очень усталым. Он не смотрел мне в глаза.
— Лена, — он сел на стул в прихожей, опустив голову. — Она сказала, что у нее есть ко мне чувства. Еще на той конференции в прошлом месяце. Я отшил ее, сказал, что у меня есть семья. Я думал, на этом все закончилось. Я не знал, что она способна на такое.
— А ее муж? Сергей? — спросила я, и голос мой дрогнул.
— Он не выгонял ее. Они в разводе уже полгода. Она солгала.
В комнате повисла тишина. Горечь и злость душили меня. Но сквозь них пробивалось другое чувство — облегчение. Правда была на моей стороне. Он это знал.
— Максим, твое доброе сердце — это твоя лучшая черта, — сказала я тихо. — Но она же делает тебя слепым. Ты не видишь разницы между теми, кому действительно нужна помощь, и теми, кто пользуется твоей добротой, чтобы манипулировать.
Он поднял на меня глаза. В них было столько стыда и раскаяния, что моя обида начала таять.
— Прости, — прошептал он. — Прости, что не услышал тебя. Прости, что позволил этому случиться в нашем доме.
Он не оправдывался. Он просил прощения. И в этом был наш шанс.
Я не сказала «ничего страшного». Но я протянула ему руку. Он взял ее, и его ладонь была теплой и знакомой. Мы сидели так молча, пока за окном не стемнело.
Ее спланированная атака провалилась. Но она оставила после себя выжженную землю нашего доверия. И теперь нам предстояло долго и терпеливо засевать ее заново. Вместе.