Я смотрела, как Зинаида Аркадьевна переставляет банки в кухонном шкафу, и чувствовала, как внутри что-то сжимается. Она приехала к нам в гости три недели назад. Временно, как она сама сказала. У неё в квартире делали ремонт — меняли трубы, красили батареи. Игорь, конечно, согласился сразу:
— Мам, ты что, куда же ты пойдёшь? Конечно, приезжай!
Я не возражала. Честно, не возражала. Свекровь — она всё-таки родная для него женщина. Ну поживёт недельку-другую, подумала я тогда. Переживём как-нибудь.
Но недели превратились в три. А вчера, когда я увидела, что моя любимая чашка с лавандой стоит теперь на самой верхней полке, куда я даже дотянуться не могу, я почувствовала, что терпение кончается.
— Зинаида Аркадьевна, — позвала я, стараясь говорить спокойно. — А почему чашки переставлены?
Она обернулась, улыбнулась мне той своей улыбкой, от которой всегда становилось не по себе. Будто я маленькая девочка, которая не понимает очевидных вещей.
— Танечка, так удобнее же! Я сразу увидела, что порядок на кухне неправильный. Высокие банки должны стоять внизу, а лёгкие — наверху. Это элементарная логика.
Элементарная логика. В моём доме. В моей кухне, где я прожила десять лет и сама знаю, где что удобнее держать.
— Мне было удобно по-другому, — сказала я тихо.
— Ну что ты, милая, просто привыкни. Увидишь — намного практичнее получилось.
Она снова повернулась к шкафу, и я поняла: для неё разговор закончен. Решено. Сделано. И обсуждать тут нечего.
Я вышла из кухни, чувствуя, как горло сжимается от обиды. Села на диван в гостиной, уткнулась лицом в ладони. Господи, ну почему так получается? Почему я не могу просто сказать ей: хватит? Почему боюсь показаться грубой, невоспитанной, злой?
Игорь приходил всегда за полночь. Устраивался за стол, жевал молча что-нибудь из холодильника, даже не спрашивал, как мой день прошёл. Потом просто уходил спать, и я слышала, как он падает на кровать, даже не раздеваясь толком. А я сидела на кухне одна, и Зинаида Аркадьевна крутилась рядом — то тарелку помоет, то протрёт что-то, то начнёт рассказывать про соседку тёти Люды, которая, видите ли, неправильно солит огурцы.
Она всё больше осваивалась. Вот уже и фартук мой надевала, не спрашивая. И ложки мои раскладывала по-своему. И даже цветы на подоконнике переставила — мол, им там света больше.
Однажды вечером она как-то особенно радостно засуетилась:
— Игорёк, иди сюда скорее! Я котлетки сделала, как ты любишь!
Он зашёл на кухню, сел. Она сразу начала выкладывать ему на тарелку — одну, вторую, третью. Я стояла у раковины, мыла чашку, и смотрела на это всё как в тумане. Будто меня тут нет. Будто я просто тень какая-то.
— Мам, хватит, — пробормотал Игорь. — Таня обычно мне меньше кладёт…
— Ой, да ладно тебе! Танюша молодец, конечно, но она же не знает, как ты на самом деле любишь. А я тебя всю жизнь кормлю, я-то знаю.
Знает. Всю жизнь кормит.
Я положила чашку в сушилку и вышла. Сердце билось так, что в висках стучало.
Дня через три я пришла домой раньше обычного — отпустили с работы пораньше. Открываю дверь — а там голоса, смех. Захожу в гостиную, а там сидят четыре тётки незнакомые, кофе пьют, что-то обсуждают. На столе моя скатерть красивая расстелена — та самая, праздничная, что мама на свадьбу дарила. И чашки стоят из сервиза, который я берегла.
— А, Танечка! — Зинаида увидела меня и широко улыбнулась. — Вот, подруги мои приехали! Мы тут посидели немножко, давно не виделись. Я Игорю утром говорила.
Игорю говорила. Не мне. Ему.
— Здравствуйте, — сказала я и пошла на кухню.
Там был полный разгром. Посуда грязная стоит горой, на столе крошки, варенье открытое, ложки липкие. Я прислонилась спиной к холодильнику. Закрыла глаза. Дышать стало трудно.
Вечером, когда все разошлись, я решила, что надо поговорить. Нельзя больше молчать.
Зашла в спальню. Игорь лежал на кровати, в телефон уставился.
— Игорь, слушай, давай поговорим. Мне правда нужно.
— М-м-м, — он даже глаз не поднял.
— Игорь!
— Ну что? — он всё-таки оторвался от экрана, посмотрел на меня. И в глазах его была такая усталая раздражённость, что я сразу поняла: не хочет он этого разговора.
— Твоя мама… она…
— Что мама? — он сел, лицо стало жёстче. — Таня, ну она же просто хочет помочь.
— Помочь?! — голос мой сорвался, я сама не ожидала. — Игорь, да она тут всё переставила! Гостей привела, даже не спросив! Она ведёт себя так, будто это её квартира!
— Это моя мать, — он встал с кровати. — Ты что, хочешь, чтоб я её выгнал на улицу?
— Я хочу, чтоб ты понял: это мой дом тоже! Я имею право…
— У неё ремонт, Таня. Ещё неделя, максимум две, и она уедет.
— Ты то же самое говорил три недели назад!
Мы поругались. По-настоящему. Игорь ушёл на диван спать, дверью так хлопнул, что стёкла задребезжали. А я легла и долго смотрела в потолок. Слёзы текли сами, я их даже не вытирала.
С утра встала разбитая. Голова болела, глаза опухшие. Вышла на кухню — а там Зинаида уже орудует. Яичницу жарит, сок наливает в стаканы.
— Танечка, садись, покушай, — она повернулась ко мне и улыбнулась так, будто ничего вчера не было.
Я молча налила себе кофе и ушла в комнату. Есть не могла — кусок в горло не лез.
Весь день на работе я думала об одном: что же делать дальше? Терпеть? Как долго? До какого момента? Пока совсем не сойду с ума?
Вернулась вечером — и обомлела. Половина моей посуды упакована в коробки. Стоят у стены в коридоре, аккуратненько сложены.
— Зинаида Аркадьевна, — позвала я, стараясь дышать ровно. — Это что?
— А, это! — она вышла, руки о фартук вытерла. — Танюша, я порядок навела. У вас же столько всего, просто некуда девать. Посуды на пять семей хватит. Я лишнее убрала, место освободила в шкафах.
Лишнее. Моя посуда — лишняя.
— Верните всё обратно, — сказала я тихо, но так, что голос задрожал.
— Да зачем тебе столько-то, Танечка? Это же пыль собирать только!
— Верните. Всё. Сейчас же.
Что-то в моих глазах заставило её отступить. Она моргнула, кивнула.
— Ну ладно, ладно, раз ты так переживаешь… Я ж хотела помочь только.
Помочь. Всегда она хочет помочь.
Вечером я сидела в комнате и ждала Игоря. Понимала, что сегодня должен быть разговор. Последний.
Он пришёл около девяти. Я вышла в коридор, остановила его взглядом.
— Садись. Нам надо серьёзно поговорить.
Он сел, вздохнул. Видно было, что устал, что не хочет ссор. Но я уже не могла остановиться.
— Я больше не могу так жить, Игорь. Твоя мать тут распоряжается, как у себя дома. Не спрашивает ни о чём. Меняет всё, что ей захочется. Приводит людей. Выбрасывает мои вещи.
— Таня, она же не выбрасывала…
— Я не позволю твоей маме распоряжаться моей квартирой, как своей! — я даже не заметила, как начала кричать. — Слышишь меня? Это моя жизнь! Мой дом! И если ты не можешь это понять…
Я замолчала. Слёзы полились так, что слова застряли в горле.
Игорь смотрел на меня, растерянный. Потом тихо произнёс:
— Она… она просто такая. Привыкла везде командовать. Но она ж не специально.
— Мне всё равно, специально или нет. Я не должна это терпеть в своей квартире.
— И что мне делать? Мать родную выставить?
— Поговори с ней! Объясни, что тут мои правила тоже есть. Что она гостья. Что нельзя просто брать и всё менять, не спросив.
Он кивнул. Но я видела — не верит он, что это поможет.
На другой день Игорь всё-таки попробовал. Я слышала, как он с ней на кухне разговаривал:
— Мам, ну так нельзя. Это же Танина квартира тоже…
— Игорёк, да я ж добра хочу! Ты же сам видишь, какой бардак тут был. Я навожу порядок, а она обижается!
— Мам, это её вещи…
— Вот всегда так! Я для вас всё делаю, а вы меня ещё виноватой делаете! Знала б — не приехала бы вообще!
Голос её дрожал. Плакала она. И я сразу поняла: Игорь сдастся. Не выдержит материнских слёз.
Так и вышло. Он пришёл ко мне, виноватый весь.
— Таня, ну она же расстроилась…
— А я? — спросила я. — Игорь, а как же я? Мои чувства тебе не важны?
— Важны, конечно. Но это ж мама моя.
— А я кто тебе?
Он промолчал. И этого молчания хватило.
Ночью я не спала. Лежала, смотрела в темноту. Думала: неужели так и буду жить? Как чужая в собственном доме? Молчать, терпеть, глотать обиды?
Утром встала рано. Достала сумку, начала собирать вещи. Позвонила Лене:
— Лен, можно к тебе приеду? Дня на три-четыре. Мне надо уехать.
— Давай, конечно. Что случилось-то?
— Потом расскажу. Сейчас не могу.
Написала записку, положила на стол: «Уехала. Вернусь, когда смогу здесь дышать нормально».
У Лены я провела четыре дня. Она ничего не спрашивала, просто была рядом. Мы гуляли, сидели на кухне до ночи, пили вино. И мне полегчало.
Но я понимала — убегать вечно не получится. Надо возвращаться и решать.
Когда я открыла дверь своей квартиры, было тихо. Игоря не было — на работе. Зинаиду не слышно. Я прошла в спальню — и остановилась как вкопанная.
На моей кровати, под моим одеялом, спала свекровь.
— Зинаида Аркадьевна, — позвала я.
Она открыла глаза, зевнула, потянулась.
— А, Танюша, приехала? Я прилегла тут, в гостиной жарко было. А у вас прохладнее, окна на север смотрят.
Прохладнее. В моей постели. На моей кровати.
Я развернулась, пошла в комнату, вытащила чемодан из шкафа. Руки тряслись, но я открыла его, начала складывать одежду. Свитера, джинсы, бельё. Косметичку, документы.
— Ты что делаешь? — Зинаида стояла в дверях.
Я молчала. Укладывала вещи одну за другой.
Игорь вернулся часам к восьми. Я уже стояла в прихожей. Чемодан рядом. Куртка на мне.
Он увидел меня — и лицо его стало белым.
— Таня, ты… куда ты?
— Не знаю ещё. Посмотрю.
— Стой, давай поговорим…
— Игорь, ты меня не слышишь. Совсем не слышишь. Я больше не могу.
Он схватил меня за руку:
— Если уйдёшь, я не знаю, что будет. Таня, ну не надо.
Я посмотрела на него. На этого человека, которого любила десять лет. С которым хотела до старости вместе быть.
— Я не уйду, — сказала я медленно. — Это вы уйдёте. Либо ты, либо она. Потому что жить втроём я больше не буду. Не могу. Не хочу. Выбирай.
Слёзы текли по лицу, а я даже не вытирала. Стояла, смотрела на него.
Он молчал. Смотрел то на меня, то в сторону кухни, где стояла его мать — бледная, с перекошенным лицом. Потом тихо сказал:
— Мам, пойдём. Поговорим.
Я осталась в коридоре. Слышала их голоса — сначала тихие, потом громче. Зинаида кричала, плакала. Игорь говорил жёстко, и впервые за всё это время я услышала, что он не сдаётся.
— Мам, я должен был это сделать раньше. Но струсил. Прости меня.
— Игорь, ты её выбираешь?! Родную мать бросаешь ради…
— Мама, замолчи! — он повысил голос, и я вздрогнула. — Таня — моя жена. Это её дом. И я дал тебе зайти слишком далеко. Это моя вина. Но сейчас я всё исправлю.
Тишина. Долгая, страшная тишина.
Потом Зинаида вышла из кухни. Лицо мокрое, губы дрожат. Прошла мимо меня, не глядя, зашла в комнату.
Игорь вышел следом. Обнял меня — так крепко, что больно стало.
— Прости. Господи, прости меня. Я был дураком.
Я уткнулась ему в плечо. Плакала, а он гладил меня по голове и повторял:
— Всё, всё. Больше так не будет.
На следующее утро Зинаида собрала вещи. Игорь вызвал ей такси, помог спустить сумки. Она садилась в машину молча, спина прямая, подбородок поднят. Но перед тем как закрыть дверцу, обернулась. Посмотрела мне в глаза.
— Я тоже была молодой невесткой, — сказала она тихо. — Меня тоже когда-то поставили на место. Думала, что не стану такой… А вот стала.
И уехала.
Через неделю Игорь рассказал, что она переехала в пансионат. Подруги её звали туда давно — там и компания есть, и занятия всякие. Зинаида сначала отказывалась, а теперь согласилась.
— Звонила вчера, — сказал он. — Говорит, что там нормально. Даже кружок какой-то рукодельный ходит.
— И как она?
— Вроде ничего. Скучает, конечно. Но… кажется, ей там и правда неплохо.
Мы сидели на кухне, пили кофе. Игорь взял меня за руку.
— Знаешь, я много думал. Понял, что не умел говорить «нет». Никому. Ни маме, ни начальнику. Боялся ссориться. А ты… ты показала мне, что молчание иногда хуже любого скандала.
— Границы важны, — сказала я. — Иначе люди просто растворяются друг в друге. Перестают быть собой.
— Давай договоримся, — он сжал мою ладонь. — Если что не так — сразу говорим. Не молчим. Не терпим. Просто говорим.
— Договорились.
Мы вернули квартиру в прежний вид. Расставили посуду как было, передвинули мебель обратно. Игорь даже помогал мне всё это делать, и мы смеялись, когда не могли поднять комод.
И я впервые за долгое время почувствовала: это мой дом. Наш дом. Здесь я могу дышать.
Зинаида звонила иногда. Разговаривала с Игорем, иногда и со мной. Аккуратно так, вежливо. Мы приглашали её в гости — на праздники, на выходные. Она приезжала, но теперь вела себя по-другому. Спрашивала, можно ли то, можно ли это. Не лезла с советами. Уезжала вовремя.
Однажды, когда мы провожали её, она вдруг обняла меня у двери.
— Спасибо, — прошептала. — За то, что остановила. Я бы всё разрушила — и не поняла бы.
Я обняла её в ответ. И поняла: мы обе чему-то научились.
Игорь и я стали ближе после этого. Странно, но кризис нас не развёл, а, наоборот, сделал крепче. Мы научились говорить друг с другом — честно, без недомолвок. Научились защищать свои границы и уважать чужие.
Вечером мы сидели на балконе, смотрели, как солнце садится за дома. И я думала: как хорошо, что я не промолчала тогда. Как хорошо, что нашла в себе силы сказать «нет». Потому что любовь — это не только уступки и компромиссы. Это ещё и право быть собой. В своём доме. В своей жизни. Со своими правилами.