Лидия вытирала руки о полотенце, когда услышала голоса из гостиной. Она только что вышла на кухню за водой — Павел с Ириной сидели за столом, и разговор их был тихий, но слова долетали отчётливо.
— Мальчику будет комната, нам — зал, — говорила Ирина. — А маме, если что, можно и в дом престарелых. Там хотя бы присмотр, не будет одна сидеть.
Лидия замерла у дверного проёма. Рука сжала полотенце так, что побелели костяшки пальцев.
— Ир, ну ты чего, — пробормотал Павел. — Мама ещё…
— Что «ещё»? — перебила его жена. — Ей шестьдесят восемь. Квартира трёхкомнатная, в центре. Мы снимаем однушку за тридцать тысяч. А тут можно переоформить, и всё. Нормально же будет.
Лидия развернулась и вернулась на кухню. Села на табурет. Дышать стало трудно — не от возмущения даже, а от какой-то ледяной пустоты внутри. Она всегда знала, что Ирина прагматична, но это… это было слишком.
Вечером, когда молодые собрались уходить, Лидия остановила сына в прихожей.
— Пашка, подожди.
Он обернулся, улыбнулся виноватой улыбкой — всегда так улыбался, когда чувствовал, что что-то не так.
— Мам?
Лидия посмотрела ему в глаза и спросила ровным голосом:
— Почему твоя семья уже делит мою квартиру, пока я ещё жива?
Павел побледнел. Открыл рот, закрыл. Ирина вышла из комнаты, натягивая куртку, и сразу поняла, о чём речь.
— А что, разве плохо будет, если вы переедете поближе к природе, с заботой, а не одна в этой махине? — сказала она, не моргнув глазом. — Лидия Борисовна, вы же сами жалуетесь, что тяжело убирать, что одиноко.
— Я не жаловалась, — тихо ответила Лидия. — Я просто говорила. А ты слушала и делала выводы.
Павел молчал. Ирина пожала плечами:
— Ну, мы же не сейчас, мы просто обсуждали перспективы…
— Перспективы моей смерти? — Лидия усмехнулась. — Спасибо, что хоть не торопите.
— Мам, ну ты что, — наконец выдавил Павел. — Мы не так имели в виду…
Но она уже отвернулась. Хлопнула дверь — и молодые ушли.
Лидия не спала всю ночь. Она ходила по квартире, смотрела на стены, на мебель, на фотографии. Эта квартира досталась ей с мужем ещё в восьмидесятые, они получили её по ордеру, делали ремонт сами — клеили обои, красили батареи, таскали мебель с барахолки. Муж умер десять лет назад, но каждый угол здесь был пропитан их общей жизнью.
И теперь её сын — её единственный сын — сидел и спокойно обсуждал, как бы её отсюда выселить.
Утром она позвонила соседке Тамаре Ивановне. Та пришла через пять минут, с печеньем и термосом кофе.
— Лид, ну ты чего такая бледная? Опять давление?
Лидия рассказала. Тамара слушала, качала головой, а потом сказала коротко:
— Иди к юристу.
— К какому юристу? Я же не судиться собираюсь.
— Не судиться. Но защитить себя. Пока живая. У меня вот племянница работает в конторе, дам телефон. Сходишь хоть проконсультируешься — чтобы знать, что можно сделать.
Лидия кивнула. Раньше она бы отмахнулась, сказала бы: «Да ладно, Паша не такой, разберёмся». Но сейчас внутри что-то сломалось. Она больше не была уверена, что знает своего сына.
Следующие две недели Павел не звонил. Лидия тоже не звонила — ждала. И вот однажды он приехал. С Ириной. И с бумагами.
— Мам, мы тут подумали, — начал Павел, усаживаясь за стол. — Ну, раз тебе тяжело одной, может, правда оформим дарственную? Сейчас, пока ты здорова. Чтобы потом налоги не платить. Ты всё равно будешь здесь жить, просто документы переоформим. Это удобнее.
Ирина кивала. Улыбалась. Даже чай налила — показное внимание.
Лидия смотрела на них. На сына, которого родила, вырастила, выучила. Которому отдала лучшие годы. На его новую жену, которая даже не пыталась скрывать, что квартира ей нужнее, чем свекровь.
— Нет, — сказала Лидия.
Павел моргнул.
— Как нет?
— Вот так. Нет. Я никуда не переезжаю, ничего не переоформляю. Это моя квартира.
Ирина нахмурилась:
— Лидия Борисовна, ну вы же понимаете, что рано или поздно всё равно…
— Рано или поздно я умру, да, — перебила её Лидия. — Но пока я жива, здесь хозяйка я. И решать буду я.
Павел попытался что-то сказать, но Лидия встала:
— Всё. Разговор окончен.
Они ушли. Хлопнула дверь. Лидия села в кресло и закрыла лицо руками. Внутри всё дрожало — от обиды, от злости, от страха. Страха того, что сын её больше не любит. Что для него она — просто препятствие.
Прошла ещё неделя. Лидия сходила к юристу — той самой племяннице Тамариной соседки. Женщина лет сорока, в строгом костюме, выслушала её внимательно и сказала:
— Вы можете составить завещание. И указать, кому достанется квартира. Можете указать условия. Можете лишить наследства, если захотите.
— Лишить сына?
— Можете. Или указать, что квартира перейдёт внуку — напрямую, минуя сына. Тогда никакие манипуляции не помогут.
Лидия задумалась. Внук… Серёжка, сын Павла от первого брака. Ему сейчас пятнадцать. Хороший мальчик, умный, приезжает к ней иногда на выходные. Мать его живёт в другом городе, Серёжка остался с отцом, но Ирина его недолюбливает — это видно.
— А можно так сделать, чтобы квартира досталась только внуку? — спросила Лидия.
— Конечно. И только после вашей смерти.
Лидия кивнула. Села составлять завещание.
Через несколько дней приехал Серёжка. Зашёл, как обычно — с рюкзаком, в кроссовках, улыбаясь.
— Бабуль, привет!
Она обняла его, усадила, достала пирожки, которые испекла утром.
— Как дела, Серёженька?
— Нормально. Учусь. Папа сказал, что скоро мы будем тут жить… — он махнул рукой вокруг. — Это правда?
Лидия замерла.
— Что он сказал?
— Ну, что переедем. Что ты уедешь куда-то, а мы сюда. Ир говорит, что мне будет комната отдельная.
Лидия положила руку на стол. Пальцы дрожали. Значит, уже и внука настраивают. Уже делят. При ней живой.
— Серёж, — тихо сказала она. — Никуда я не уеду. Это моя квартира. Пока я жива — я здесь хозяйка. А когда умру — квартира достанется тебе. Только тебе. Понял?
Мальчик кивнул, испуганно. Он не понимал, почему бабушка так серьёзна. Но что-то в её голосе заставило его замолчать.
На следующий день Лидия позвонила Павлу. Голос её был спокойный, почти равнодушный:
— Приезжай. Нам надо поговорить.
Павел приехал один — без Ирины. Сел напротив, смотрел виноватым взглядом.
— Мам, ну ты чего?
Лидия достала конверт. Положила на стол.
— Я изменила завещание, — сказала она. — Квартира достанется только внуку. Серёже. И только после моей смерти.
Павел побледнел.
— Ты… что?
— Я не мешок картошки, Паша. И не объект дележки. Вы хотели забрать у меня дом — а потеряли доверие.
— Мам, ну мы же не так… мы просто думали, что тебе будет легче…
— Легче? — усмехнулась Лидия. — Легче мне будет, когда меня отправят в дом престарелых? Когда я стану ненужной?
Павел молчал. Опустил голову.
— Ты же знаешь, как я тебя растила, — продолжала Лидия. — Как я отдавала тебе лучшее. Как помогала, когда ты развёлся с Олей. Как с Серёжкой сидела, пока ты работал. Я всё отдала. А теперь ты со своей новой женой сидишь и считаешь, когда я умру, чтобы разделить мои квадратные метры.
— Мам, прости…
— Поздно, — сказала Лидия. — Может, и не поздно. Но сейчас я тебе не верю.
Павел ушёл. Глаза у него были красные. Лидия смотрела в окно. Внутри было пусто. И больно. Но она знала, что сделала правильно.
Прошёл месяц. Павел не звонил. Ирина тоже. Серёжка приезжал — Лидия не говорила ему ничего про завещание, просто кормила, гуляла с ним, разговаривала. Мальчик был светлым пятном в её серой жизни.
И вот однажды вечером позвонили в дверь. Лидия открыла — на пороге стоял Павел. Один. Без Ирины. С цветами.
— Мам, можно?
Она молча пропустила его. Он прошёл в гостиную, сел, положил цветы на стол.
— Прости меня, — сказал он. — Я дурак. Я испугался.
Лидия смотрела на него, ждала.
— Я испугался, что не смогу обеспечить семью, — продолжал Павел. — Снимаем квартиру, денег не хватает, Ирина постоянно говорит, что надо что-то решать. И я подумал… что раз у тебя квартира большая, раз ты одна… то, может, и правда проще будет. Но я не думал, что это так тебя обидит. Я не думал, что ты так воспримешь.
— А как я должна была воспринять? — спросила Лидия. — Как радостную весть?
Павел опустил голову.
— Я понял. Понял, что был неправ. Ирина… она такая, прямолинейная. Но я не должен был её слушать. Это моя мать. Это твоя квартира. Прости.
Лидия вздохнула. Села напротив.
— Паша, я не меняю завещание, — сказала она. — Серёжа получит квартиру. После моей смерти. Но ты можешь приходить. Если больше не будет разговоров о дарственной. О переоформлении. О том, как меня куда-то пристроить.
Павел кивнул.
— Не будет. Обещаю.
Они сидели молча. Потом Павел встал, обнял её — неловко, по-детски. Лидия почувствовала, как внутри что-то оттаяло. Совсем чуть-чуть. Но этого хватило.
Прошло полгода. Павел приезжал раз в неделю — один, без Ирины. Помогал по дому, чинил, что сломалось, разговаривал. Серёжка приезжал чаще — по выходным. Лидия пекла ему пирожки, расспрашивала про школу, про друзей.
Она больше не чувствовала себя одинокой. Квартира оставалась её крепостью. Завещание лежало у юриста, и Лидия знала, что внук будет защищён.
Она потеряла доверие к сыну — это правда. Но вернула уважение к себе. И этого было достаточно, чтобы жить дальше. Чтобы не бояться. Чтобы знать, что она ещё хозяйка своей жизни.
И пока она дышала, пока ходила по этой квартире, пока варила суп на своей кухне и смотрела в своё окно — никто не смел отнять у неё это право.
Никто.