— Валентина Петровна, что вы делаете? — громко спросил Никита, захлопнув дверцу машины.
Он стоял, не в силах сдвинуться с места, вцепившись пальцами в ключи от дачи. Жена Юлия вышла из машины с другой стороны и замерла с точно таким же выражением немого ужаса на лице.
На приусадебном участке, у стены их свежеокрашенного деревянного дома, возвышалась стремянка.
На ней, спиной к ним, стояла теща. На Валентине Петровне были старые, испачканные в краске мужские штаны и ситцевая кофта с закатанными рукавами.
На голове красовался полиэтиленовый пакет, завязанный под подбородком. В руке была широкая кисть, которой она с ожесточенным усердием водила по стене, замазывая свежий, ярко-зеленый цвет густой, унылой коричневой краской.
У ее ног стояло почти пустое ведро с тем же содержимым. От неожиданного оклика Валентина Петровна вздрогнула, обернулась и на мгновение смутилась.
Но лишь на мгновение. Ее лицо быстро приняло привычное выражение спокойной уверенности в своей правоте.
— А что такое? — ответила она вопросом на вопрос, продолжая работать кистью. — Помогаю вам. Исправляю кошмар, который вы тут устроили. Этот ядовитый цвет был совершенно невозможен. Соседи с дороги спрашивали, не санаторий ли тут для выздоравливающих открыли. Стыдно было.
Никита подошел поближе, его кулаки сжались. Юлия бросилась вперед.
— Мама! Ты с ума сошла? Кто тебя просил? Как ты вообще сюда попала? — почти закричала она.
— У меня же есть запасные ключи, ты же сама дала мне их на всякий случай, — спокойно ответила мать, спускаясь по стремянке. — Вот я и воспользовалась. А просить меня не надо. Я сама вижу, что делать надо. Вы, молодежь, ничего не понимаете. Дом должен быть деревянного, натурального цвета. Как у всех нормальных людей. Смотрите, какой благородный коричневый. Цвет дорогого коньяка.
— Это цвет дегтя! — вырвалось у зятя. Он подошел к стене и ткнул пальцем в свежий, еще блестящий слой. — Мы выбирали этот зеленый цвет полмесяца! Мы хотели отдать дань уважения старинной архитектуре, это исторический цвет! Мы его заказывали, колеровали специально! А это не цвет благородного коньяка или дерева, это цвет грязи!
— Не повышай на меня тон, Никита, — холодно заметила Валентина Петровна, положив кисть в ведро. — Я тебе не ровня, чтобы ты мог на меня кричать. Я старше, и я мать твоей жены. А этот “исторический цвет” делал дачу похожей на будку сторожа. Теперь тут все солидно.
Юлия подошла к матери вплотную.
— Мама, это наш дом. Наш с Никитой. Мы его купили на свои деньги, мы сами делали тут ремонт, — возмущенно проговорила она. — Мы ни у кого не спрашивали разрешения, как его красить. И тебя не спрашивали. Ты не имела права!
— Не имела права?! — изумленно воскликнула мать. — Я тебя, дочь родную, от позора спасаю! Приедут сюда друзья, знакомые, увидят этот цирк — что они подумают? Что у вас вкуса нет. А скажут – куда мать смотрела? Значит, я должна была смотреть. Я заплатила за краску две тысячи семьсот рублей и за доставку еще пятьсот. Отдайте, пожалуйста. И за работу, конечно. Я тут с самого утра пашу.
Никита фыркнул. Он отошел на несколько шагов, чтобы не сказать лишнего, и стал осматривать масштабы тещиной работы.
Валентина Петровна успела изуродовать почти всю лицевую сторону дома. От их красивого, глубокого зеленого цвета, который на солнце отливал изумрудом, а в тени казался малахитовым, не осталось и следа. Его поглотила унылая, однородная коричневая масса.
— Вы с ума сошли? — спросил Никита тихо, но с яростью, от которой родственница невольно отступила. — Вы понимаете, что это вандализм? Мы можем вызвать на вас полицию.
— Вызывай, — взмахнула рукой теща. — Объяснишь участковому, как ты на тещу голос повышаешь и денег за краску не отдаешь. Очень интересно будет посмотреть.
— Никит, не надо, — тихо произнесла Юлия, понимая, что скандал заходит в тупик. — Мама, немедленно собирай свои вещи и уезжай. Ключи, которые я тебе дала на хранение на случай ЧП, верни.
— Я еще не закончила, — невозмутимо заявила Валентина Петровна, уперев руки в боки. — Ты что, думаешь, я одну стену оставлю такой? Она же как бельмо на глазу будет. Я сегодня фронтон докрашу и займусь боковой стеной.
Это было уже слишком. Никита молча подошел к ведру с краской, поднял его и отнес к своему автомобилю. Затем вернулся, взял стремянку, сложил ее и отнес туда же.
— Эй! Что ты делаешь? Верни на место! — закричала ему вслед теща.
— Вы закончили, — уверенно произнес мужчина, возвращаясь. — Вы закончили навсегда. Вы только что своими руками, буквально, потеряли право переступать порог этого дома. Вы слышите? Ваше мнение здесь больше никого не интересует. Ваша помощь не нужна. Ваше присутствие нежелательно. Собирайтесь и уезжайте.
— Юля! Ты слышишь, что твой муж мне говорит? — обратилась мать к дочери, ища поддержки.
— Я слышу, мама. Он прав, — голос Юлии задрожал, но она твердо посмотрела матери в глаза. — То, что ты сделала, непростительно. Это не просто критика, это нарушение всех границ. Ты за один день перечеркнула весь наш труд. Отдай ключи и уезжай.
Валентина Петровна на секунду опешила. Она привыкла, что дочь в конечном счете всегда соглашается с ней или уступает.
Но сейчас в глазах Юлии стояли не только слезы обиды, но и твердая решимость.
Она молча порылась в кармане штанов, вынула связку ключей, сняла с нее дачный ключ и швырнула его в грязь у ног дочери.
— Вот, держите! Вы неблагодарные, — сердито проговорила женщина. — Я же старалась для вас. Лучше бы вы подарили мне цветы на день рождения, чем эту кислоту на стены намазали. Деньги за краску и работу я все равно получу. И мы еще обсудим это.
Она сняла с головы пакет, скомкала его, бросила на землю и, не глядя ни на кого, направилась к своему старенькому “Жигуленку”, припаркованному за забором.
Через минуту раздался рокот мотора, и машина выехала на проселочную дорогу, оставив за собой шлейф пыли.
Супруги остались стоять посреди своего участка перед домом, который больше не радовал глаз, а представлял собой жалкое зрелище: половина — их яркий, любимый зеленый цвет, половина — навязанный коричневый уродливый фон.
Молчание затянулось. Первым заговорил Никита:
— Я сейчас позвоню в магазин. Узнаю, есть ли еще в наличии та краска. Надо срочно заказать, и заказать мастеров, чтобы закрасили это безобразие.
— Она все испортила, — прошептала Юлия, и по ее щекам покатились слезы. — Наши первые выходные после ремонта.
— Ничего она не испортила, — уверенно ответил Никита, обнимая жену. — Она испортила стену. Стены мы перекрасим. А вот доверие… его теперь будет восстановить очень сложно.
Он достал телефон и стал искать номер строительного гипермаркета. Юлия подняла с земли ключ, протерла его и медленно пошла к дому.
Внутри пахло свежей краской. Все было чистым, новым, своим, но ощущение праздника безнадежно ушло.
Вечер супруги провели в тягостном молчании. Никита нашел краску, но ее нужно было ждать три дня.
Мастера были готовы приехать только через неделю. Пришлось смириться с ситуацией.
Прошло несколько дней. На мобильный телефон Юлии то и дело звонила Валентина Петровна.
Дочь не брала трубку. Тогда женщина начала писать длинные голосовые сообщения в семейный чат.
Сначала это были обиженные тирады о неблагодарности, потом — упреки в том, что ее не пускают на порог, а затем — новые требования вернуть деньги за краску и оплатить моральный ущерб за оскорбления.
Никита был непреклонен. Он сменил замок на калитке и на входной двери, на всякий случай.
Мужчина четко дал понять Юлии, что пока ее мать не извинится и не признает, что поступила чудовищно, ни о каких визитах речи быть не может.
Девушка, хоть и тяжело переживала разлад, была с ним согласна. Однажды вечером, когда они снова приехали на дачу, к калитке подъехала знакомая машина.
За рулем был Игорь Семенович, отец Юлии. Он вышел, помахал им рукой. Вид у него был усталый и немного виноватый. Супруги вышли ему навстречу.
— Здравствуйте, Игорь Семенович, — сдержанно поздоровался Никита.
— Привет, пап, — добавила Юлия.
— Здравствуйте, детки, — вздохнул Игорь Семенович. Он посмотрел на дом и сокрушенно покачал головой. — Ну, Валентина мне все рассказала. Дело, я смотрю, серьезное. Можно, я войду?
Зять молча отпер калитку.
— Я, собственно, по двум вопросам, — начал Игорь Семенович и достал из кармана конверт, который протянул Никите. — Первое: вот. Три тысячи двести. За краску и доставку. Прошу прощения за супругу. Она, знаете, человек импульсивный. Увидела ваши фотографии в интернете после ремонта, и ее будто подменили. Все твердила: “Игорь, это же катастрофа! Мы должны вмешаться!” Я уговаривал: “Не лезь, мол, свое мнение высказала и хватит. Но она не послушала”.
Никита взял конверт, немного помедлил и кивнул.
— Спасибо, Игорь Семенович. Я ценю этот жест, но дело не в деньгах, — попытался объяснить мужчина.
— Понимаю, — снова вздохнул старик. — Второе… Жена просила передать, что она, возможно, немного погорячилась.
— Возможно и немного? — удивленно переспросил Никита.
— Ну, ты же ее знаешь, — развел руками Игорь Семенович. — Признавать ошибки – не ее конек. Но она скучает по дочери, по вам. Дома бухтит, как медведь в берлоге. Может, дадим ей испытательный срок? Пусть приедет, извинится нормально.
Юлия посмотрела на мужа вопросительно. Никита помолчал, обдумывая слова тестя.
— Игорь Семенович, я уважаю вас, поэтому скажу прямо. Валентина Петровна может приехать, — хмуро произнес мужчина. — Но только тогда, когда этот дом снова станет таким, каким его задумали мы, когда он будет зеленым и когда она лично, глядя мне в глаза, извинится не “за то, что погорячилась”, а за конкретные действия: за то, что без спроса пришла на нашу территорию, за то, что испортила наше имущество, и за то, что потребовала с нас денег. Никаких других условий нет.
Игорь Семенович внимательно выслушал зятя и понимающе кивнул.
— Передам. Думаю, это справедливо, — согласился он и направился к калитке. — Ладно, не буду вам мешать. Извините еще раз за беспокойство.
Он уехал. А через неделю приехали мастера. За два дня они аккуратно и качественно закрасили коричневый кошмар, вернув дому его первоначальный зеленый цвет.
Прошло еще пару недель. В одну из суббот, когда Никита колол дрова, а Юлия высаживала рассаду в обновленные клумбы, к калитке снова подъехала машина.
На этот раз из нее вышла Валентина Петровна. Она шла не так уверенно, как обычно.
В руках у нее был большой пирог в коробке. Она остановилась у калитки, не решаясь войти без разрешения.
Юлия заметила ее первой и окликнула Никиту. Мужчина подошел к калитке, но не открыл.
— Здравствуйте, Валентина Петровна.
— Здравствуй, Никита. Здравствуй, Юлечка. — произнесла Валентина Петровна, переминаясь с ноги на ногу. — Дом… дом хорошо выглядит. Зеленый… ничего, привыкла уже. Даже строго выглядит.
Это было максимально близко к комплименту, на который была способна женщина.
— Я принесла пирог с яблоками, который вы любите, — неловко проговорила она и протянула коробку.
— Спасибо, — кивнула Юлия, принимая угощение.
Наступила неловкая пауза.
— Никита, — начала теща, с трудом подбирая слова. — Я… я была не права. Не следовало мне брать ключи и приходить сюда без вашего ведома и, тем более, перекрашивать дом. И насчет денег я погорячилась. Извините меня.
Валентина Петрова сказала это быстро, будто выдохнула, и опустила глаза вниз. Для нее это было настоящим подвигом.
Никита посмотрел на Юлию. Та молча кивнула. Он вздохнул, отщелкнул замок и открыл калитку.
— Проходите, Валентина Петровна. Чай как раз закипает.