Вечером, возвращаясь с работы, Ирина едва держала глаза открытыми. Её шаги по лестнице были такими тяжёлыми, что даже соседская кошка, вечно бегающая под ногами, благоразумно отскочила в сторону. В руках у неё болталась сумка, полная каких-то отчётов, и ещё пакет с продуктами. Как назло, лифт опять не работал.
Квартира встретила её запахом пельменей из пакета и телевизора, орущего на всю катушку. Слава сидел в спортивках, раскинувшись на диване, и залипал в очередное шоу, где кричали люди.
— Опять ты это смотришь? — устало бросила Ирина, ставя пакет на кухонный стол. — У тебя же самого жизнь одно бесконечное ток-шоу.
— Очень смешно, — лениво отозвался Слава, даже не повернув головы. — Я, между прочим, жду важный звонок.
Ирина прищурилась:
— От кого? От «Биржи труда»?
— А что? — Слава наконец обернулся. — Работу искать — тоже работа.
— Только не оплачиваемая, — хмыкнула Ирина и достала из пакета молоко. — И почему-то ты её исполняешь слишком талантливо.
Он вздохнул, поправил майку.
— Ир, ну не начинай. Ты же знаешь, как тяжело сейчас устроиться.
— Знаю, — она поставила молоко в холодильник и резко повернулась. — Только вот почему-то я как-то умудряюсь и работать, и продукты домой таскать, и коммуналку оплачивать. А ты — герой, ищущий себя.
Слава вскинул брови, но промолчал. У него была своя тактика: сначала дать жене выговориться, потом сделать вид, что он мудрее и терпеливее. Иногда помогало.
Но в этот раз он слишком спешил с новостью.
— Ладно, короче, слушай, — он хлопнул ладонью по колену, словно собираясь сообщить что-то грандиозное. — Я тут подумал… Нам нужна машина.
Ирина замерла с пакетом гречки в руках.
— Что?
— Машина. Ну, знаешь, четыре колеса, руль… Я же мужчина, в конце концов. Не могу же я вечно на автобусах, как школьник.
Ирина фыркнула:
— Ты? Мужчина? Это когда произошло? Пока я по магазинам таскала сумки?
— Опять эти шуточки… — нахмурился он. — Я серьёзно. Ты ведь отпускные скоро получишь? Вот и можно будет внести первый взнос. А потом я такси подработаю, деньги пойдут рекой!
Ирина села на табурет, сложив руки. Внутри у неё поднялась волна злости, но она ещё держалась.
— Слав, ты издеваешься? Я этот отпуск планировала два года. Два! Я мечтала хотя бы раз в жизни уехать к морю. Ты знаешь, что у меня давление, я устала, я…
— Вот и отдохнёшь в машине, — перебил он, явно довольный своей находчивостью. — Захотела — уехала, захотела — поспала. Это же свобода!
Она медленно повернула голову, и глаза её стали ледяными.
— Свобода… Ты называешь свободой то, что я снова буду тянуть всё сама?
— Да что ты сразу! — вскинулся он. — Я ж ради семьи стараюсь. Ради нас!
— Ради нас? — Ирина рассмеялась коротко, почти истерично. — Ради себя ты стараешься. Семья у тебя только тогда, когда речь идёт о моих деньгах.
Слава вскочил.
— Ирка, да ты неблагодарная! Я, значит, идею подал, перспективу показал, а ты…
— Перспективу чего? Жить с мужиком, который последние пять лет не задерживается ни на одной работе дольше трёх месяцев? Перспектива вечно слушать твои обещания «завтра устроюсь»?
Он нахмурился и шагнул ближе.
— Слушай, давай без оскорблений. Я ведь могу и уйти.
Ирина усмехнулась, глядя ему прямо в глаза:
— Господи, да неужели?
— Думаешь, я не найду, где жить? — он почти кричал. — У меня друзья есть!
— Найди, — спокойно сказала она. — И прихвати свою гордость. Только тапки оставь, чтоб новые не покупать.
Слава замолчал. Секунду он смотрел на неё, будто не узнавал. Потом начал сбавлять тон:
— Ир, ну… Ну правда. Я же просто хотел, как лучше. Мужику ведь без машины стыдно.
Она поднялась, и её голос зазвучал неожиданно тихо, но в нём было больше силы, чем в любом крике.
— А женщине не стыдно тянуть мужика на себе?
Слава растерялся, а Ирина вдруг сама почувствовала, что внутри у неё щёлкнуло. Многолетнее терпение, жалость, попытки оправдать — всё разом рассыпалось. Она вдруг ясно увидела: этот человек никогда не изменится.
И, странным образом, ей стало легче.
— Слав, — сказала она твёрдо, — собирай вещи. Сегодня же.
— Ты серьёзно?! — он вспыхнул, но голос его дрогнул. — Да кто ты без меня?
Она подошла к двери и распахнула её.
— Женщина, которая наконец поедет в отпуск.
Слава метался по комнате, что-то бормотал, пытался то умолять, то угрожать, но Ирина не слушала. С каждой его фразой она чувствовала, как внутри растёт уверенность.
Когда за ним хлопнула дверь, квартира оглушила тишиной.
Ирина села на диван, посмотрела на экран телевизора, где очередная пара кричала друг на друга, и усмехнулась:
— А у нас, похоже, свой эфир закончился.
В этот момент она впервые за много лет позволила себе просто откинуться на спинку дивана и почувствовать, что она свободна.
Но где-то глубоко внутри всё равно жила тревога: а что дальше?
Через неделю после того памятного вечера Ирина впервые почувствовала вкус свободы. Никто не занимал диван сутками, не оставлял грязные чашки на столе, не дёргал с утра вопросами «а что у нас сегодня на завтрак?». Даже воздух в квартире стал другим — словно посвежее.
Ирина поначалу наслаждалась: приходила с работы, включала тихую музыку, заваривала себе чай и садилась у окна. Казалось, вот он — долгожданный покой.
Но, как известно, покой в российских семьях — дело временное. Особенно если где-то поблизости есть свекровь.
В пятницу вечером в дверь позвонили. Ирина, ожидая курьера с новой сумкой, открыла с лёгкой улыбкой. Но на пороге стояла Людмила Павловна, мать Славы. В руках у неё — сетка с мандаринами и подозрительно суровое выражение лица.
— Ну что, встречай гостей, — сказала она таким тоном, будто Ирина обязана была радоваться визиту.
— Здравствуйте, Людмила Павловна, — сухо ответила Ирина, но дверь не закрыла. Воспитание не позволяло.
Свекровь зашла как хозяйка: мандарины шлёпнула на стол, пальто бросила на спинку стула, сама уселась на диван, как будто только что вернулась с работы в родную квартиру.
— Так, рассказывай, — начала она. — Что это у вас тут за цирк? Славка ко мне прибежал, чуть не плачет. Говорит, выгнала ты его, как собаку.
Ирина устало прикрыла глаза.
— Он сам виноват, Людмила Павловна. Я больше не собираюсь его содержать.
— А кто его будет содержать? — вскинула брови свекровь. — Ты же жена! Семья — это не гостиница, чтоб в любой момент выставлять.
— А семья — это не благотворительный фонд, — парировала Ирина. — Я что, обязана кормить взрослого мужика, который даже в магазин сходить ленится?
Людмила Павловна вздохнула, скрестила руки.
— Ир, ну ты же знаешь его характер. Он всегда такой был — мягкий, добрый. А ты… ты слишком строгая. Мужику иногда нужно дать слабину.
Ирина горько усмехнулась:
— Слабину? Он не слабину даёт, он в ней живёт. Как улитка в раковине.
Свекровь не растерялась:
— Зато у него сердце золотое. А ты всё про деньги да про деньги. Женщина должна быть мудрой.
— Мудрость — это, оказывается, оплачивать кредиты за чужие «мудрые идеи»? — не выдержала Ирина. — Вы знаете, он предлагал мои отпускные спустить на машину. Чтобы таксовать.
— Ну и что? — возмутилась Людмила Павловна. — Машина — это дело! Вот тогда бы он себя проявил!
Ирина хлопнула ладонью по столу.
— Людмила Павловна, да вы хоть понимаете, что он годами «проявляет» себя только на диване?
В комнате повисла пауза. Свекровь посмотрела на неё внимательно и вдруг сменила тон:
— Ир, я не враг тебе. Но учти: квартира-то Славкина.
Ирина резко повернулась.
— Что?
— Ну как же. Квартира приватизирована на него, когда он ещё с отцом жил. Ты тут при чём?
Ирина почувствовала, как холодок пробежал по спине. Конечно, она знала, что жильё было изначально родительское, но документы никогда не интересовались — жили ведь «как семья».
— То есть вы хотите сказать, — медленно произнесла она, — что меня могут выгнать отсюда?
— Я ничего не хочу сказать, — пожала плечами свекровь. — Просто имей в виду: молодая женщина без квартиры и без мужа — это, знаешь, не сахар.
Ирина стиснула зубы.
— Спасибо за заботу. Но я как-нибудь сама решу, как жить.
— Сама? — насмешливо переспросила свекровь. — Да одна ты далеко не уедешь. Женщина без мужчины — это как чайник без крышки. Шуму много, толку мало.
Ирина не выдержала и рассмеялась — громко, почти злорадно.
— Ну, Людмила Павловна, вы прямо поэтесса! Только знаете, чайник без крышки хотя бы кипит, а ваш сын — даже воды вскипятить не способен.
— Да как ты смеешь! — свекровь вскочила, покраснев. — Я тебя человеком сделала, под крыло взяла, а ты…
— Человеком меня сделала работа, — резко перебила Ирина. — И мои силы. А от вашего «крыла» у меня только ощущение, что я курица в клетке.
Они смотрели друг на друга с ненавистью. Казалось, ещё секунда — и кто-то бросится первым.
Но тут зазвонил телефон Ирины. Она взяла трубку — это был коллега, который напомнил о предстоящей премии и отпускных.
Ирина положила телефон и спокойно сказала:
— Людмила Павловна, у меня через неделю билеты к морю. Хотите — поезжайте с сыном в его «светлое будущее». Но в мою квартиру вы больше не будете приходить без приглашения.
Свекровь задохнулась от возмущения:
— Это наглость! Это мы посмотрим ещё, чья квартира!
Ирина встала, распахнула дверь и указала на выход.
— До свидания.
Свекровь собиралась долго, демонстративно громко натягивала пальто, роняла мандарины, бурчала. Но всё равно вышла.
Когда дверь захлопнулась, Ирина опустилась на стул. Сердце колотилось, руки дрожали. Она понимала: теперь война. Не просто с мужем-бездельником, а с целой семьёй.
И где-то глубоко внутри возникла тревожная мысль: а вдруг они и правда попробуют отнять у неё жильё?
Ирина старалась держаться. На работе улыбалась, даже шутила. Коллеги заметили, что она похорошела — мол, видно, свобода пошла на пользу. Но дома, оставшись одна, она часто ловила себя на тревожных мыслях: а что, если они и правда решат её вышвырнуть?
Через две недели тревога материализовалась. В воскресенье утром, когда Ирина только поставила чайник, раздался звонок в дверь. Она открыла — и едва не поперхнулась воздухом. На пороге стояли сразу двое: Слава и его мать.
Слава, в мятых джинсах и с виноватой улыбкой, держал в руках пакет с вещами. Людмила Павловна — как генерал на передовой, в строгом пальто и с выражением лица, будто она сейчас будет изгонять врага из крепости.
— Ну что, хозяйка, — громко заявила свекровь, — возвращаемся к нормальной жизни.
— К какой ещё нормальной? — холодно спросила Ирина, не открывая дверь шире.
— Сын вернулся домой, — Людмила Павловна сделала шаг вперёд, но Ирина перегородила проход.
— Он отсюда уходил навсегда.
Слава кашлянул, заискивающе глядя на жену:
— Ир, ну хватит уже. Я понял, что был неправ. Давай начнём сначала?
— Начнём сначала? — Ирина прищурилась. — С дивана или сразу с моих отпускных?
Он смутился, замялся.
— Да нет, я… я устроюсь. Правда. Уже нашёл пару вариантов.
Людмила Павловна тут же поддержала:
— Вот! Видишь? Парень готов работать. А ты всё придираешься.
— А квартира? — резко спросила Ирина. — Это ведь теперь главный аргумент, да? Что «жена живёт на мужниной площади»?
Свекровь подняла подбородок.
— Ну так и есть. По закону — его жильё.
Ирина глубоко вдохнула. Руки дрожали, но голос оставался твёрдым:
— По закону, говорите? Так по закону он ещё и алименты должен будет платить, если мы разведёмся. И тогда у меня будет и квартира, и отпуск. А у вас — сын с алиментами и без машины.
Слава побледнел:
— Ир, ну зачем так сразу…
— А потому что хватит! — сорвалась она. — Я двадцать лет жила с вашим «мужиком». И что получила? Чашки в раковине, пустой холодильник и вечные обещания. А теперь ещё и угрозы, что меня выгонят?
Она распахнула дверь настежь.
— Выгнать хотели? Так вот, я сама решаю, кто у меня в доме. Слава, вещи оставь на лестнице. Людмила Павловна, вам лучше тоже выйти, пока я не вызвала участкового.
Молчание было таким густым, что даже соседи из-за стен замерли. Первым заговорил Слава:
— Ты… ты правда хочешь всё разрушить?
Ирина посмотрела прямо ему в глаза:
— Всё уже разрушено. А я хочу построить новое. Без тебя.
Она толкнула дверь, и она захлопнулась прямо перед их лицами. Снаружи ещё минуту слышалось возмущённое бормотание свекрови и неловкие попытки Славы её утихомирить. Потом шаги удалились.
Ирина опустилась на пол, уткнулась лбом в колени и заплакала — впервые за всё это время. Но это были не те слёзы бессилия, что раньше. Это были слёзы освобождения.
Вечером она открыла ноутбук и нажала кнопку «оплатить» на сайте туроператора. Через месяц её ждал тёплый пляж и шум моря.
Она выключила свет в комнате и сказала вслух, как приговор:
— Всё. Дверь закрыта. Навсегда.
Конец.