Телефонный звонок от мужа застал меня врасплох. Игорь, с голосом, полным сдавленных эмоций, сообщил, что его мать, Тамара Петровна, осталась без крыши над головой.
Какая-то мутная история с мошенниками и дарственной. Он умолял приютить её, пока он не вернётся из своей затянувшейся командировки.
Я согласилась. Что мне оставалось делать? Сказать «нет» — значит, спровоцировать скандал, который докатится до него даже за тысячи километров.
И вот она здесь. Второй день ходит по моему дому, похожему на глянцевую обложку журнала, и нарушает его стерильную геометрию.
Её сутулая фигура в выцветшем домашнем халате казалась чужеродным элементом, который система отчаянно пыталась отторгнуть.
Она старалась быть незаметной, но именно эта её угодливая бесшумность раздражала больше всего.
Она передвигалась мелкими шажками, словно боясь оставить следы на дорогом паркете, и вздрагивала каждый раз, когда я входила в комнату.
— Леночка, может, тебе помочь? — спросила она, когда я доставала из посудомойки идеально чистые тарелки.
Её голос, тихий и просящий, вызвал у меня приступ глухого раздражения. Я медленно повернулась, смерив её взглядом с ног до головы.
— Помочь? Не стоит, Тамара Петровна. Я привыкла справляться сама.
Я демонстративно протёрла и без того сухую тарелку, ставя её на полку. Она отступила на шаг, вжимаясь в дверной косяк.
Днём она сидела на краешке дивана в гостиной, положив на колени свои сухие, покрытые пигментными пятнами руки.
Она не включала телевизор, не брала в руки книги. Просто сидела, глядя в одну точку.
Эта её застывшая поза выводила меня из себя. Она была живым укором, молчаливым свидетелем моего великодушия, которое я совершенно не хотела проявлять.
Вечером я решила, что пора положить этому конец. Неопределённость убивала. Нужно было обозначить её место. В прямом смысле этого слова.
— Тамара Петровна, нам нужно решить, где вы будете спать, — начала я как можно более деловым тоном, обходя гостиную. — Игорь скоро вернётся, и нам нужно навести порядок.
Она вскинула на меня испуганные глаза.
— Леночка, я могу на диванчике… Мне совсем немного места нужно.
Я усмехнулась про себя. Диванчик. В моей гостиной. Конечно.
— Нет, так не пойдёт. Гостиная должна оставаться гостиной. Пойдёмте, я покажу вам дом. Может, что-то подберём.
Я повела её на второй этаж. Вот гостевая спальня, которую я давно превратила в свой кабинет для медитаций и йоги. Я с наслаждением распахнула дверь.
— Как видите, здесь всё занято. Мне нужно это пространство для душевного равновесия.
Она кивнула, не смея возразить.
Потом я показала ей комнату сына, который учился в другом городе.
— Здесь комната Артёма. Не думаю, что ему понравится, если кто-то будет занимать его территорию. У подростков свои правила.
Мы спустились вниз. Она выглядела растерянной и подавленной. Я сделала паузу, давая ей прочувствовать всю безысходность её положения.
А потом, изобразив на лице внезапное озарение, я улыбнулась ей самой фальшивой из своих улыбок.
— Знаете, а ведь есть ещё одно место. Тёплое, уединённое. Вы ведь не любите, когда вам мешают, правда?
Я смотрела на неё в упор, наслаждаясь своей властью.
— Как насчёт подвала?
Её лицо на мгновение застыло, превратившись в маску недоумения и боли. Но это было лишь мгновение.
Она слишком устала и была сломлена, чтобы бороться.
— Как скажешь, Леночка, — тихо прошептала она.
— Вот и отлично, — я хлопнула в ладоши. — Пойдёмте, покажу ваши апартаменты.
Я открыла тяжёлую дверь, и в лицо пахнуло сыростью и прохладой. По крутой лестнице мы спустились вниз.
Там, в углу, гудел и вибрировал отопительный бойлер. Рядом я планировала поставить старую раскладушку, которую мы использовали для походов.
— Здесь сухо и тепло от бойлера, — бодро соврала я. — Никто не будет вас беспокоить. Идеально.
Жизнь вошла в новую, извращённую колею. Дважды в день я спускалась в подвал, принося свекрови еду.
С каждым разом порции становились всё меньше, а моя улыбка — всё шире. Я ставила перед ней тарелку с жидкой кашей или вчерашним супом и наблюдала, как она ест, стараясь не издавать ни звука.
— Кушайте, Тамара Петровна, набирайтесь сил, — говорила я, а сама чувствовала, как внутри меня разливается тёмное, липкое удовлетворение.
Я установила правила. Подниматься наверх ей разрешалось только на час в день — чтобы сходить в душ и размять ноги.
Никаких прогулок по дому. Никаких разговоров, если я сама их не начинала. Она стала моей тенью, моим личным призраком, запертым в подземелье.
Вечером позвонил Игорь. Его голос в трубке звучал обеспокоенно.
— Лен, как вы там? Как мама? Она тебе не мешает?
Я издала мелодичный смешок, прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла.
— Милый, что ты такое говоришь? Конечно, нет. Мы с Тамарой Петровной прекрасно ладим. Она такая милая, тихая.
Я поселила её в гостевой, она целыми днями читает и смотрит свои сериалы. Мы даже вместе готовили сегодня.
Ложь давалась мне легко, она была сладкой на вкус. Я чувствовала себя режиссёром гениального спектакля, где все роли были расписаны заранее.
— Правда? — в его голосе прозвучало облегчение. — Спасибо тебе, родная. Я твой должник. Я знал, что ты у меня самая лучшая.
После разговора я решила спуститься к ней. Нужно было закрепить эффект. Я застала её сидящей на раскладушке.
В руках она держала что-то, бережно прижимая к груди. Я подошла ближе и увидела старую, потрёпанную детскую книжку со сказками.
— Что это? — спросила я резко.
Она вздрогнула, попытавшись спрятать книгу за спину.
— Это… я нашла в коробке. Тут старые вещи Игоря.
Моё сердце пропустило удар. Её сын. Мой муж. Его вещи. Его прошлое. Она посмела прикоснуться к этому.
— Дайте сюда, — я протянула руку.
Она колебалась. Всего секунду, но это была первая заминка за всё время. Первое проявление неповиновения.
— Немедленно.
Она медленно протянула мне книгу. Я вырвала её из её слабых рук. Обложка была почти стёрта, но я смогла разобрать название: «Сказки для хороших мальчиков».
— Не смейте трогать его вещи, — прошипела я, наклонившись к её лицу. — Вы здесь никто. Вы живёте здесь из моей милости. В следующий раз я вышвырну всё это на помойку. Вы меня поняли?
Я ожидала увидеть в её глазах страх, слёзы, мольбу. Но увидела совсем другое.
Она смотрела на меня спокойно, изучающе, и в глубине её зрачков мне на долю секунды почудилось… презрение. Или жалость.
Этот взгляд выбил меня из колеи. Вся моя тщательно выстроенная система контроля дала трещину.
Я отступила, сжимая в руке книжку, и, развернувшись, бросилась наверх, прочь из этого сырого подвала, который внезапно перестал быть только её тюрьмой. Он становился и моей тоже.
Этот взгляд преследовал меня. Я стала хуже спать. Мне казалось, что даже сквозь толстое перекрытие я слышу её дыхание. Её молчание стало оглушающим.
Я начала заходить в подвал чаще, под самыми нелепыми предлогами, просто чтобы убедиться, что она всё ещё там, всё ещё сломлена. Но каждый раз я натыкалась на этот её спокойный, всезнающий взгляд.
Моя игра перестала приносить удовольствие. Теперь это была лихорадочная, отчаянная попытка удержать контроль, который утекал сквозь пальцы.
Я стала срываться по мелочам, кричать на неё за плохо вымытую тарелку, хотя сама же приносила ей еду в одноразовой посуде.
В один из дней я просто не пошла к ней. Ни утром, ни вечером. Я сидела наверху, в своей идеальной гостиной, и слушала.
Я ожидала услышать стон, просьбу, стук в дверь. Но из подвала не доносилось ни звука. Эта пустота пугала больше, чем крик.
На следующий день я услышала, как во дворе остановилась машина. Слишком рано. Игорь не должен был вернуться раньше, чем через неделю. Сердце ухнуло куда-то вниз. Я бросилась к окну. Это был он.
Я метнулась к зеркалу, поправила волосы, натянула на лицо радостную улыбку. Когда он вошёл, я бросилась ему на шею.
— Милый! Ты так рано! Какой сюрприз!
Он обнял меня, но как-то рассеянно. Его взгляд блуждал по дому.
— Решил сделать вам сюрприз. А где мама? Спит, наверное?
— Да, она отдыхает, — слишком быстро ответила я. — В гостевой. Не будем её будить.
Он кивнул, но что-то в его лице изменилось. Он медленно прошёл по коридору и остановился у двери в подвал.
— А что это? — он указал на новый, блестящий засов, который я повесила несколько дней назад в приступе паранойи.
Кровь отхлынула от моего лица.
— Это… от мышей. Завелись тут…
— Мыши? — он недоверчиво поднял бровь. — В нашем доме?
Его взгляд упал на столик у входа. Там лежала та самая книжка сказок. Я забыла её убрать. Он подошёл, взял её в руки. Его пальцы провели по стёртой обложке.
— Моя… Мама мне её читала. Каждый вечер.
Он поднял на меня глаза. В них больше не было ни любви, ни нежности. Только холодная, звенящая пустота.
Он всё понял. Без единого слова он отодвинул меня в сторону, сбил засов одним сильным ударом ноги и распахнул дверь.
— Мама?
Он сбежал по лестнице вниз. Я осталась стоять наверху, окаменев. Я слышала его сдавленный голос, потом тихий, слабый ответ.
Через несколько минут он поднялся наверх, ведя её под руку. Тамара Петровна выглядела измождённой, но она стояла прямо. И она смотрела на меня. Тем самым взглядом.
Игорь, не глядя в мою сторону, взял её пальто с вешалки, накинул ей на плечи.
— Мы уходим.
Он сказал это так просто, так обыденно, что я не сразу осознала смысл.
— Куда? Игорь, подожди, я всё объясню! — мой голос сорвался. — Она сама… она…
— Я всё видел, Лена, — он повернулся, и я отшатнулась от ледяного презрения в его глазах. — Я видел её «апартаменты». И бойлер.
Он помог матери обуться, а затем открыл входную дверь. Обернулся в последний раз.
— Ты получишь по заслугам, я лишу тебя всего. — Сказал он.
Дверь за ними захлопнулась. Я осталась одна посреди своей безупречной гостиной. Идеальный порядок.
Идеальные поверхности. И звенящая, всепоглощающая пустота, от которой не спасали ни толстые стены, ни новый засов на двери.