— Можно?
— Нет, — Яна даже не моргнула.
— Я просто хотела извиниться.
— Марина, ты взрослый человек. Ты не за пятьсот рублей пришла. У тебя план.
— Да не план… просто, ну, ты же понимаешь… мы не знали, как у вас там…
— У нас? Это у меня. У вас — всё хорошо. Вы на чужом веке сидите.
— Ты… злая.
— Нет. Просто больше не наивная.
— Послушай, — Марина понизила голос. — Если ты так себя поведёшь, то у тебя не останется ни мужа, ни семьи. Ты не можешь идти против всех.
— Я иду за себя. Не против. Но если кто-то при этом падает — это уже не мои проблемы.
— Ты его бросишь?
— Я дам ему шанс. Один. Либо мы строим вместе, либо он строит с вами. Без моих денег.
Ночью Яна лежала на кровати и думала, как странно: когда говоришь «нет», становится тише. Но только снаружи. Внутри — как будто кто-то гонит лошадей по полю. Бешено, громко, без повода.
Она не хотела развода. Не мечтала о войне. Но хотела жить с ощущением, что её усилия уважают.
А не «перераспределяют».
Телефон вибрировал уже третий раз, как рассерженный кот у двери. Яна смотрела на него с равнодушием палача: включать или продолжить игнорировать. Номер был знакомый — Дима. Под именем стояло сердечко, но теперь оно больше напоминало запятую. Мелкую такую, после которой уже не будет продолжения.
Она села, заправляя волосы за ухо, и вздохнула.
– Ну и зачем, Димочка, ты опять лезешь? – пробормотала. – Я ведь сказала: не трогай. Не проси. Не тяни.
Кофе был холодным, но Яна выпила его залпом. Это вообще уже стала её традицией — пить холодный кофе и смотреть в стену, как будто там нарисован план побега из дурдома под названием «семейная жизнь».
Тут снова звонок. Но уже в дверь.
Она пошла открывать — не с тревогой, а с той странной апатией, которая приходит к тебе, когда ты знаешь: хуже не будет, но и лучше уже не надо.
На пороге стояла Галина Петровна. В куртке, в которой она когда-то ходила на «Пятёрочку», и с лицом, как будто ей продали просроченную колбасу, а она заподозрила, что виновата именно Яна.
— Можно? — без «здравствуй», без всего.
— Нет, — спокойно.
— Ты серьёзно?
— Угу. А ты?
Свекровь прошла внутрь сама.
Яна стояла в дверях кухни, будто охраняла вход в святилище.
— Я не за деньгами. Я за правдой, — Галина Петровна устало села на табурет. — Ты думаешь, я всё это затеяла ради чужих накоплений?
— Думаю, да. И не только я.
— Ты глупая, Яна.
— Спасибо.
— Я думала, ты взрослая. Но ты — одинокая девочка, которая боится, что у неё отберут копилку.
Яна вжала плечи. Удивительно, как легко было зацепить.
— Это не копилка. Это — свобода.
— А любовь?
— А любовь — не требует жертв. Не просит скинуться на Мариныны кредиты. Не лезет в кошелёк.
— Значит, ты поставила деньги выше семьи?
— Нет. Я поставила уважение выше манипуляций.
Они молчали. Долго.
Галина Петровна рассматривала пол, как будто на нём было расписание её провалов.
— Он ушёл.
— Что?
— Дима. Ушёл.
— Куда?
— На съёмную квартиру. Сказал, «мама, не трогай её больше. Я сам всё испортил».
— И?
— Я пришла извиниться. Не потому что надо, а потому что… — она сглотнула. — Ты оказалась сильнее нас всех. И это страшно. Потому что мы привыкли жить, как паразиты.
— Это вы сказали. Не я.
— И я рада, что ты меня не пожалела. Я бы не услышала иначе.
Через два дня Дима всё-таки появился.
Стоял с чемоданом у порога.
— Я не пришёл просить. Я пришёл признать.
— Что?
— Что мы были не семьёй. А кооперативом. Семейным. По перераспределению ресурсов. Ты — вкладчик, мы — пайщики.
Она рассмеялась, горько.
— И что теперь? Ликвидация?
— Или ребрендинг.
Он вошёл. Осторожно.
Яна смотрела на него, и в груди сжималось что-то нелогичное. Не любовь, но привычка. Не прощение, но память.
— Ты изменилась, — тихо сказал он.
— Я просто сняла с глаз бинт.
— А я снял корону.
Молчали.
— Ты ведь всё равно уйдёшь, да? — спросил он, не глядя.
— Да.
Через месяц она переехала.
На окраине — не Москва-Сити, конечно, но её. Своё окно, свой ключ, свой утюг, который никто не сломал, пытаясь «попробовать на что он способен».
Подруга Катя зашла в гости с бутылкой шампанского.
— Ну, ты даёшь, — сказала она, разглядывая стены. — Прям… одна. И не умерла.
— Не умерла. Даже посуду помыла.
— А он?
— Он звонил. Сказал, что купил новую кофеварку. Говорит, «жаль, ты не попробуешь».
— А ты?
— Я сказала: «Может, и попробую. Только уже без тебя».
— Жестоко.
— Честно. Я устала быть удобной.
— Ну и что теперь?
— Теперь — жить. Без тайных советов за спиной. Без «ты же жена, ты должна». Без слива карточек.
— Тебе не одиноко?
Яна вздохнула и посмотрела в окно.
— Одиноко. Но впервые — спокойно.
Когда она закрыла за Катей дверь, в комнате осталась только тишина и собственный ритм жизни. Ни чьих звонков, ни выстрелов из прошлого, ни истерик «ты должна понять». Только она. И её первый вечер в жизни, в котором всё было по её правилам.