-Не плюй в колодец, из которого пьешь! – объяснила женщине судьба.
— Мы что, двужильные, чтобы в эту твою тьмутаракань мотаться и на твоего братэлло горбатиться? — возмущалась жена, сидя в уютной городской квартире.
— Катюш, ну что ты так разошлась? — Миша с укоризной взглянул на свою женушку и протянул ей чашечку свежесваренного латте. — Хочешь, я один к брату съезжу? Помочь ведь надо: хозяйство же общее.
Михаил был мужчиной средних лет, на вид около пятидесяти. Его фигура выдавала в нём человека, знакомого с физическим трудом: коренастый, с широкими плечами и крепкими руками, хоть и не атлет, но в нём чувствовалась основательность и надёжность.
Миша заботливо забрал опустошенную Екатериной кофейную кружку и сполоснул её в раковине, а потом еще 5 минут полировал ее кухонным полотенцем до блеска.
В движениях мужчины сквозила особая мягкость и услужливость. Он всегда старался угодить, особенно своей семье. Когда речь заходила о жене и дочерях, лицо Михаила светилось нежностью и заботой. Он был готов на всё ради их комфорта и счастья, порой даже в ущерб интересам других людей, даже своих родственников.
Его глаза, добрые и немного усталые, часто выражали внутреннюю борьбу. С одной стороны, он обожал свою семью и старался оградить её от любых неудобств. С другой — его мучило чувство вины перед своим братом, который один тянул на себе всё хозяйство в деревне – их с Михаилом фамильном доме.
Михаил понимал: брат Василий делает огромную работу, и каждый год семья получает урожай благодаря его стараниям.
В общении с женой Михаил проявлял себя как покладистый муж. Он готов был уступать, лишь бы Екатерина Петровна была довольна. Однако в разговорах с братом его голос также был мягок, при этом в нём появлялась нотка вины, за то что его супруга и дети считают Василия эксплуататором и в открытую обзывают Василия этим обидным словом.. Он чувствовал долг перед Василием, но не знал, как совместить это с желаниями своей семьи.
— Тридцать лет вместе, дочки выросли, скоро внуки пойдут, а всё одно и то же: «надо помочь», «надо съездить», «надо подсобить», — ворчала Екатерина Петровна, закусывая кофе шоколадкой, услужливо подсунутой Мишей. — «Надо, надо, надо»! До чего же надоело, сколько можно нас использовать?!
— Как же так, Екатерина? Там же отец еще живой, банально отцу помочь надо. Брат там один на нашем общем огороде корячится, хозяйство ведь у нас с ним общее, огород.
— Как же ты помогать не будешь? С какими глазами я за урожаем поеду? — недоумевал Михаил.
— Ладно уж, говоришь, эксплуататор в субботу говорил явиться? — снисходительно уточнила Екатерина. — Ну ладно, передай ему, что приедем, так уж и быть. Были батраками, ещё один сезон протянем.
В субботу вся семья — Екатерина Петровна с мужем и взрослыми дочерьми — ближе к обеду соизволила доехать в деревню к брату.
Мишин брат Василий с раннего утра возился со стареньким трактором, купленным ещё в те времена, когда развалился колхоз. Трактор капризничал, но Василий, весь в машинном масле, радостно встретил родственников.
Василий был настоящим деревенским богатырём — высокий, широкоплечий мужчина, чья фигура невольно притягивала взгляд. Его мощное телосложение сразу выдавало в нём человека, привыкшего к тяжелому физическому труду.
Одет он был по-рабочему: в старую промасленную рубаху, которая уже успела пропитаться потом на спине и груди. Рукава были закатаны по локоть, обнажая крепкие, мозолистые руки, привыкшие к большому и разнообразному хозяйству. На ногах его были надеты тёплые войлочные брюки и стоптанные калоши, надетые явно не по погоде, что придавало его облику особый деревенский колорит.
Лицо Василия было простым, открытым, с немного глуповатым выражением, которое, впрочем, делало его ещё более располагающим к себе. Когда он улыбался — а улыбался он часто и искренне — его широкая улыбка обнажала жёлтые вставные зубы, но это нисколько не портило общего впечатления. Напротив, эта улыбка делала его ещё более добродушным и приветливым.
— Ага! Вот и помощники пожаловали! Да все как один — какие молодцы! А я вот как раз колесо бортировал. Цены сейчас – очуметь на запчасти, одно колесо 20 000 стоит! — радостно приветствовал Василий прибывших.
— Катенька, привет! Как наша бугристая дорога до деревни? Не сильно укачало? — Василий как-бы извинялся перед женой брата за доставленные ей неудобства. Катерина с таким кирпичным лицом вылезла из салона легковушки, будто ее там пытали всю дорогу.
— Слушай, Василий, сколько лет мы к тебе в эту богом забытую деревню катаемся, а ты всё те же вопросы задаёшь? — негодовала Екатерина Петровна. — Придумал бы что-то пооригинальнее!
— Дорога как была в колдобинах тридцать лет назад, так и осталась, а ты со своими вопросами. Лучше бы накормил людей с дороги, да кофейка предложил!
— Это можно! Сейчас всё будет! Только кофеев мы тут не пьем, уж извиняйте деревенщину! — оживился Вася и позвонил по старому телефону с круглым циферблатом своей жене в соседний дом.
— Надька, оглохла что ли?! Чего так долго не отвечаешь? Михаил с Катюшей и дочками в гости приехали, кормить надо, они с дороги голодные и недовольные. Надо задобрить гостей! Щи сварила? Тащи кастрюлю в родительский дом, люди с дороги голодные, уставшие, их растрясло, а поесть нечего! — громко кричал Василий на жену
Через пару минут в дом вбежала Надька с огромной кастрюлей щей.
Надежда, или как её все звали — Надька, была женщиной в теле, с пышными формами и мягкими чертами лица. Хотя ей было всего около пятидесяти, её внешность выдавала больше — глубокие морщинки вокруг глаз и на лбу, усталый взгляд и землистый оттенок кожи делали её похожей на женщину лет шестидесяти.
Её походка была неровной — она заметно прихрамывала на одну ногу, и каждый шаг давался ей с трудом. Видно было, что правое колено беспокоит её не первый день: она слегка наклонялась в сторону при ходьбе, стараясь перенести вес на здоровую ногу.
Лицо женщины было красным не только от летней жары — повышенное давление явно давало о себе знать. На щеках проступали прожилки расширенных сосудов, а на лбу блестели капельки пота. Каждое движение сопровождалось тяжёлым дыханием, будто даже простая ходьба требовала от неё неимоверных усилий.
Несмотря на своё состояние, Надька всегда была готова помочь — то кастрюлю с щами принесёт, то на огород выйдет поработать, хотя видно было, что работа даётся ей нелегко. Её руки были крепкими, с заметными венами, говорившими о том, что она привыкла к физическому труду, хотя сейчас каждое движение давалось с трудом.
В её внешности читалась усталость от постоянной борьбы с недугами, но в глазах всё ещё теплилась житейская мудрость и готовность прийти на помощь, несмотря на собственное недомогание.
— Извините, старая я, тяжело такую кастрюлю тащить, — виновато говорила Надька, расставляя еду на столе, — заставила гостей голодать!
— Дорогие гости, извините за ожидание, но кушать подано! — пригласил Василий за стол.
— Погоди со своими щами, — остановила его Екатерина Петровна. — Дай передохнуть с дороги, посмотреть, что в мире творится, во Франции опять бастую…
Катерина, свой прямой величавой походкой уже вошла в деревенский дом, кивнула старому деду, который смотрел телевизор, и самовольно переключила программу на новостной канал, плюхнувшись на диван и уложив свои ноги на табурет, стоявший чуть поодаль.
Екатерина производила впечатление утончённой дамы, чья стать и осанка невольно притягивали взгляды. Высокая, стройная, с грациозными движениями, она больше напоминала балерину, выступающую на сцене, чем хозяйку, способную к физическому труду.
Её внешность была примечательна особой элегантностью: длинные, изящные руки, тонкие запястья, благородная посадка головы. Однако возраст уже оставил свой след — на длинной, лебединой шее проступили морщинки, выдавая истинный возраст женщины. При этом лицо Екатерины всё ещё хранило следы былой красоты и молодости.
Черты лица были правильными, аристократичными, но назвать их красивыми в полном смысле слова было сложно. В них читалась скорее породистость и утончённость, чем классическая красота. Прямой нос, высокие скулы, тонкие губы — всё это складывалось в образ женщины, привыкшей к вниманию и восхищению.
Особенно примечательным было выражение лица Екатерины. Её взгляд всегда казался немного надменным, а тонкие губы часто кривились в едва заметной усмешке. Казалось, что она внутренне презирает всё вокруг, считая себя единственной достойной внимания и уважения. В каждом движении, в каждом жесте читалось чувство собственного превосходства и исключительности.
Её манера держаться, походка, даже то, как она говорила — всё выдавало в ней женщину, привыкшую к определённому статусу и положению. Она словно носила невидимую корону, подчёркивающую её уникальность и неповторимость в собственных глазах.
Пока Екатерина Петровна с семьёй смотрели новости и ели щи, Василий починил трактор, залил две 50-литровые канистры солярки (купленные накануне в райцентре) и вспахал поле под картошку.
— Ладно, иди, спрашивай у своего братца, что делать, — нехотя повернулась Екатерина Петровна к мужу.
— Ты как будто первый раз замужем, Катюш, каждый год картошку сажаем, — сделал мягкое замечание супруге Михаил.
Он уже собирал семенной картофель в мешки.
— Мам, тут холодно, мы простудимся! — жаловались дочери Петровне, сидя в подвале.
— Да уж, загнали нас как рабов в этот темный и холодный подвал после жары. Это всё ваш папка, надо было на даче посадить два ведра картошки, и всем бы хватило! — ворчала Петровна.
Вскоре работа была закончена, и все пошли отдыхать, наслаждаясь еще одной порцией наваристых Надькиных щей.
****
Но посадить картофель – лишь половина успеха, пришло время картофель полоть… А ведь люди сами не помнят, особенно когда не хотят помнить. А вдруг кто за тебя прополет?
В квартире Михаила и Екатерины снова зазвонил телефон от “назойливого” братца
— Здорова, Мишань! Узнал? Это я, Василий. Нашел сигнал, вот звоню тебе сообщить: солярку на трактор купил 100 литров, междурядья от сорняков прорыхлил на своём тракторишке, от жука “ЖУКом” обработал, осталось только тяпками в самих рядах пройтись по огороду. Уж извини, но трактором это не сделать. Нужен ручной труд! Сможешь на выходных подъехать подсобить? Екатерина сильно ругаться будет? — звонил Василий Михаилу.
— Эх-хе-хе, братан… У Кати всё одно: надо, говорит, нашу дачу осваивать и отдельное хозяйство там сажать. Жалуется она, что мы задарма на тебя батрачим. А я ей твержу — затратно это всё, не понимает она. Да ты не переживай, если откажется — один приеду, как-нибудь управимся, — отвечал младший брат Васе.
— Ну что опять ехать батрачить?! Не надоело на братца своего пахать, Миша? — завела привычную песню жена Екатерина.
— Катюш, да там уже всё трактором сделано, осталось только между кустиков протяпать: там работы на полдня! — умоляюще упрашивал жену Миша.
И всё повторилось из года в год как под копирку.
Городская Екатерина с дочерьми в выходные вставали поздно. К полудню, в самую жару, женщины Михаила выходили на прополку.
— Маам, как же жарко, и овода кусают! До чего надо было додуматься — заставлять нас работать в такую жару! — возмущалась младшая дочка Екатерины. — Я эту картошку теперь из принципа есть не буду!
— Да, доченька, вот нашла я себе мужа — умалишённого, а вам теперь мучиться приходится из-за вашего отца, который отказывать не умеет, на этой картошке спину гнуть, — говорила Петровна.
— Иди, дочка, в речке охладись немного, отдохни и не возвращайся, – шепнула Петровна младшей анорексичной доченьки, которая тяжелее своего тоненького яблочного смартфона ничего в руках не держала, поэтому ей самодельная тяпка казалась какой-то тяжелой гантелей.
— Эй, Василий, иди-ка сюда! А что это твоя Надька не выходит с нами полоть? А ну заставь её, чтобы наравне с нами работала. Мы тут, понимаешь, на твоё благополучие спину гнём, а ты жену свою жалеешь? — уже подзывала улыбчивого Василия на разборку Екатерина Петровна.
— Щас, мигом! — Вася уже набирал Наденке. — Эй, лентяйка, чего дома прохлаждаешься? Быстро на огород, вместе с коллективом картошку обрабатывать!
— Сейчас придёт, только Наденка сказала, тогда не успеет ужин сварить, если она с Вами на огород выйдет, — ответил Вася.
— Как это без борща?! Ты что, с ума сошёл, эксплуататор? Даже в крепостные времена рабов кормили! Перезванивай своей лентяйке, пусть сначала борщ сварит, а потом выходит. Мы ей часть поля оставим!
— Ага, сейчас перезвоню! — Васек снова набрал жену. — Ты это… Вари там борщ, так и быть, разрешили. А потом, как флягу с едой принесёшь — иди полоть свою половину, — распорядился командным голосом Вася, чтобы Екатерина наконец-то успокоилась и не третировала своего мужа, и направился к пасеке, чтобы сделать ревизию общих ульев.
Мед в основном Василий как раз отдавал Михаилу – уж больно его женщины свой медок любили вприкуску с семечками.
— Стоять! А ты куда собрался? Почему мимо проходишь? Бери тяпку и вперёд! — не унималась Катерина Петровна. — Вон мои дочки уже измучились, в третий раз купаются, уж так устали, что вон на ноги встать не могут – загорают возле проуда,остыть не могут, а ты только надзирателем ходишь…
— Так я на пасеку, мёд качать. Если не надо — потом как-нибудь, когда уедете… — пожал плечами Вася.
— Как это «не надо»? Ты решил в этом году нам мед не давать?! Эксплуататор! Мы тут спину гнём, а ты всё себе хочешь забрать? А ну тащи фляги с мёдом! — кричала Екатерина Петровна на «эксплуататора».
В машине, на обратном пути, уставшая от тяжёлой работы Екатерина Петровна долго выговаривала мужу за то, что он, настоящий изверг, подверг их таким испытаниям.
А Вася через две недели раскидывал поливочные шланги в междурядья (которые по знакомству нашел на Авито и купил несколько шлангов), чтобы родственники не потеряли урожай от нестерпимой июльской жары.
Потом еще Василий, так и не посмев больше беспокоить своих городских родственников, дважды обрабатывал картошку от колорадского жука и проводил механизированное окучивание для формирования клубней, опять уработав около 100 литров покупной солярки.
В тот год Екатерина Петровна решила, что больше не будет работать на «эксплуататора» Василия. На следующий год она приказала Михаилу везти их на родительскую дачу.
Екатерина вошла в старый (уже давно нежилой)дом, открыла окна и поняла, что надо прибраться и поесть.
Старый деревенский дом встретил своих гостей неуютной тишиной и запахом затхлости. Покосившиеся стены, когда-то выкрашенные в голубой цвет, теперь покрылись многочисленными трещинами и облупившейся краской. Деревянные доски сруба местами прогнили, а в некоторых местах сквозь щели пробивалась молодая трава.
Крыльцо, ведущее в дом, скрипело при каждом шаге. Половицы, когда-то крепкие, теперь прогибались под ногами, словно жалуясь на годы забвения. Железная дверь, украшенная замысловатой ковкой, была покрыта рыжими пятнами ржавчины.
Внутри дом выглядел не менее удручающе. В просторной комнате, служившей когда-то гостиной, стоял затхлый воздух. Пыльные окна, затянутые паутиной, едва пропускали свет. На полу лежал старый, местами протёртый до дыр линолеум, а по углам скопились залежи пыли и мусора.
Кухня представляла собой печальное зрелище: старая плита, покрытая слоем пыли, раковина с потрескавшейся эмалью, шкафчики, дверцы которых висели на одной петле. В углу примостилась древняя чугунная печь, покрытая многолетним слоем сажи.
Везде чувствовалась атмосфера заброшенности и запустения.
— Наденка! — хотела крикнуть Екатерина Петровна, но вовремя остановилась, понимая, что прислуживать в этом заброшенном доме им некому.
— Мишаня, ты ничего из еды с собой не взял? Что нам теперь есть? — излила весь поток своего гнева на погладистого мужа Петровна.
— Мы никогда с собой еду не брали в деревню, вот я и в этот раз даже не подумал…, — оправдывался Михаил.
— Не подумал он… — проворчала Петровна. — Вечер на дворе… Магазины уже закрыты, придётся голодать до завтра!
Дочери Петровны также костерили ничем не виноватого отца за то, что не взял продуктов с собой из города и не приготовил им никакого ужина. Ведь по мнению Петровны и дочерей, обслуживать их должен был именно Михаил.
На следующий день вместо наваристого борща с Наденькиной свойской сметанкой семья Екатерины Петровны наслаждалась ярким насыщенным вкусом лапшы быстрого приготовления, купленной в местном сельмаге, и готовилась к работе.
— Михаил, пойдём сажать картошку, чего стоишь? — командовала Петровна, чувствуя прилив сил и понимая, что теперь работает на себя, а не на Василия. Это придавало ей уверенности и энтузиазма, ведь на себя работать, по ее мнению, – намного легче, чем на какого-то там Василия.
*****
— Так, это… Катюш, сначала огород надо вспахать, не вручную же дернину перекапывать. Я звонил местному пахарю с мотоблоком, он сегодня целый день занят, а он только завтра сможет, и то еле уговорил, набавив еще две тысячи за срочность.. И ещё мужик попросил предоплату в 5000 на карту кинуть — в знак серьёзности наших намерений! — разводил руками Михаил.
— Что? Предоплату? Пять тысяч?! — возмущалась Петровна. — А сколько всего запросил этот наглый пахарь? Не затруднит тебя ответить?
— 10 тысяч запросил. Говорит, у нас целина — тяжело будет. Плюс мотоблок к нам гнать, потом обратно. А горючка нынче дорогая, да и амортизация… — оправдывался Михаил.
— И тут одни барыги и эксплуататоры! — сетовала Петровна. — Передай ему кукиш в сливочном масле, понял? Сами лопатой вскопаем!
На копание лопатой женщин хватило ровно на 10 минут, а дочки уже на второй минуте завыли, что это просто невыносимо.
— Так, Миша, у меня уже спина отваливается. Поехали приценимся в строительный магазин — нам срочно нужен мотоблок! — командовала Петровна.
В магазине:
— Вам, похоже, помощнее мотоблок нужен, раз дернину обрабатывать придётся, — чесал голову продавец.
— Вот этот агрегат вам подойдёт: 70 000 рублей. Дополнительные насадки для посадки и обработки картошки — 10 000. Масло — 500 рублей. Канистра на 10 литров бензина — 2000 рублей. Рекомендую также взять запасные расходники, свечи, чтобы к нам не бегать по пустякам — ещё 3000, — считал продавец.
— Что?! Вы его на легковой машине хотите довезти?! В машине вы его точно не довезёте, он тяжёлый. Одному разгрузить не получится. Доставка до вашей деревни — ещё 3000 вместе с разгрузкой, — продолжал продавец. — Сами соберёте агрегат и подготовите к работе или сборку в стоимость включать?
— Я, Катюш, с такой техникой первый раз встречаюсь. Боюсь, не разберусь, — виновато мотал головой Михаил.
— Э-э-э… молодой человек, притормозите! Мы сейчас подумаем над вашим “мегавыгодным” предложением, — остановила Петровна продавца, который продолжал подсчитывать растущий прайс.
— Ты чего стоишь, Мишань? — ткнула мужа Петровна в плечо. — Ты ещё не понял, что мы сейчас разворачиваемся и уходим?!
— Катюш, а как же картошка?! — удивлённо смотрел Михаил на жену.
— Звони своему эксплуататору! Скажи, чтобы и нас посадил. А мы через 2 часа уже будем. И пусть скажет Наденке, чтобы борща сварила. А то меня уже от этого доширака воротит! — ответила Екатерина Петровна и деловито зашагала к выходу из магазина.