Виктор до сих пор помнит то утро. Как будто вчера было: тусклый свет скользил по кухонному столу, чашка с остывшим чаем, и Таня — его жена — с таким скучным лицом, будто за окном не весна, а унылая осень. Сидела молча, крутила ложку, размешивала сахар до пузырика, — и будто не здесь она, а где-то ещё.
— Таня, ты опять засиживаешься на работе… Я жду, понимаешь? — вырвалось чуть тише, чем хотелось.
Она подняла голову резко, как будто забыла, что не одна:
— Витя, ты опять начинаешь? Я поздно возвращаюсь, потому что завал, начальство давит — тебе бы хоть раз посидеть в моём кабинете, а?
Опять этот нервный смех… и быстрый взгляд в телефон — ответить на очередное сообщение. Всё чаще: тайные звонки, переписки. Сначала думал, — может, готовит сюрприз? День рождения на носу, мало ли… Но прошло время, ничего не случилось, если не считать её странных отмазок и слов:
— Ты мнительный слишком. Брось, ты мне не следователь, а муж.
Да, он не следователь… Просто Витя вдруг начал чувствовать себя гостем в собственной жизни. Клубок подозрений рос. Даже когда Татьяна вернулась в ту ночь с мешками под глазами и усталым «спать хочу», он только вздохнул. Глупо было, наверное, тянуться к её плечу, уткнуться в волосы, — пахли чужими духами, или показалось?
Друзья при встрече подшучивали:
— Ты что такой хмурый, Викторыч? Жена диктатуру устроила?
А он только отмахивался, мол, много работы… всяко бывает.
Но что-то изменилось. Очень сильно.
А потом она сообщила, будто между делом:
— Я беременна.
Сердце кольнуло внезапно, а потом — волна… Радость, тревога, недоверие — всё в кучу. Неожиданно, очень. Планировали ребёнка давно — но отчего же не радуется, как раньше?.. Отчуждение между ними будто стало только крепче.
Ночами Витя ворочался, прислушивался к дыханию жены, к её шёпоту кому-то в телефоне из ванной. Какая-то ненавистная ревность ползла под кожу, но он гнал её от себя.
— Да нет, всё в порядке.
Наверное.
— Ты мне веришь? — спросила однажды, когда на дворе бушевала гроза, а в комнате было душно так, что словно не дышалось.
Виктор кивнул, уткнув глаза в телевизор. Слова уткнулись где-то в горле — непроизнесённые, важные.
Он пытался верить. Очень.
Первый комок под ложечкой
Иногда окружающие говорят: “Живёшь — и не замечаешь, как счастье утекает между пальцами”. Виктор как раз почувствовал, как уходит нечто родное, как с каждой неделей Таня будто бы отдалялась всё больше. Всё привычное становилось чужим, даже её любимый борщ теперь стоял нетронутым — она, вздыхая, толком ничего не ела. Его самой главной поддержкой стала привычка делать вид, что ничего не происходит. Просто одеваться утром на работу и шутить через силу:
— Ну что, мамочка, не родишь раньше срока?
Она улыбалась — уголками губ, которые не поднимались до глаз.
Стал замечать странности: новые вещи, которые Татьяна якобы “нашла на скидке”, звонки поздно вечером, несмелая попытка стереть переписку ещё до того, как он зайдёт на кухню…
И в этой вязкой тягучести подозрений Виктор будто плыл по течению против собственной воли — иногда казалось, если остановиться, если всмотреться в самую суть, можно увидеть опасный водоворот.
Виктор решил для себя: покажу доверие. В конце концов, дни идут — и кто я без веры?
И вот: по-прежнему целует Татьяну в висок перед сном, смеётся на людях, когда друзья спрашивают — как дела, когда живот жены уже заметен округлым холмиком…
А сам ловит себя на том, что ночью не может сомкнуть глаз.
Роды прошли неожиданно спокойно. Он запомнил этот вечер: резкий старт, истерика, такси, суета, – всё как в кино. Потом – долгие часы в коридоре, запах антисептиков, бесконечная усталость, когда время считываешь не по стрелкам, а по ощущениям в теле.
— Поздравляем! Мальчик, — сказала аккуратная молодая акушерка.
Заплакал. Слёзы катились, а внутри — пустота, как после пронесшейся грозы.
“Почему я не чувствую облегчения?”
Маленькое сморщенное личико — как будто бы родной…
Только что-то не давало покоя.
В первое время Виктор сдерживал свои волны тревоги. Помогал по дому, держал сына на руках, старался чаще побыть рядом. Отец — это ведь не только биология, это тепло, надежность. Да?
Но всё чаще ловил себя на внутреннем мороке. Черты лица сына — короткий аккуратный нос, странно глубокие глаза… Когда видит в коляске — что-то знакомое, но не своё.
И вдруг, случайно, заметил: у начальника Татьяны — того самого, что иногда звонил даже по выходным — такие же поразительно, до дрожи, выразительные глаза. Неужели?..
Шаг за шагом Виктор начал собирать пазл. Осторожно, чтобы жена не заметила. Срезал с детской расчёски крошечный мягкий волосок, взял свою щетинку с бритвы. Пакетик с материалом отнёс в частную лабораторию, онлайн заказал тест.
В голове мелькали всякие глупости: “Стыдно тебе, Виктор? Веришь в близких или параноик?!”. Но отступить уже не мог.
Неделя ожидания тянулась мучительно.
Наконец, звонок.
— Результат готов, — голос администратора почему-то казался отстранённым.
Тёплая тяжесть отчаяния давила на грудь, когда он получил имейл с формулировкой:
Несовпадение по всем маркерам родства.
Мир Виктора разлетелся на осколки. Было ощущение, что дышит не воздухом, а острыми стеклянными каплями.
Он смотрел на жену — теперь совсем чужую.
Жена запиралась в ванной, бесконечно вытирая слёзы. Виктор — в кабинете, грея руки об остывшую кружку чая.
Ледяная правда
Виктор долго молчал. Три дня, как в тумане, каждый прожитый час — как отдельная вечность. Татьяна ходила по дому, как тень, пыталась что-то сказать, но слова застревали между ними стёклышкам горького ожидания. Мальчик — он стал звать сына «мальчик», перестав использовать имя, — жадно цеплялся за Виктора крошечными пальцами. А он не знал, где брать силы.
На четвёртое утро Виктор встал рано — еще темно, только фонари во дворе заливали комнату холодным светом.
— Нам надо поговорить, — его голос прозвучал чужим.
Татьяна замолчала, глядя на мужа снизу вверх — как будто впервые видит.
— Ты меня предала, Тань. Я сделал ДНК-тест. Это… это не мой ребёнок.
Он видел, как её лицо сжалось от боли и ужаса.
— Витя… это какая-то ошибка…
— Не надо, пожалуйста. Я же всё вижу, всё понимаю, — он дрожал, сдерживая злость. — Кто отец? Давай честно.
Татьяна всхлипнула, попыталась уйти к себе — Виктор догадался: захочет стереть переписки.
— Не надо никуда бежать! Или скажи правду, или я сам всё найду.
Долго она молчала. Потом опустилась на табуретку у стола, и зашептала, глотая слёзы:
— Это был один раз… На корпоративе… Я не думала…
Он не выдержал. Впервые в жизни вслух сорвался:
— Один раз?! — зло рассмеялся. — А теперь мы живём вот так — я, ты, чужой ребёнок, твои отговорки?!
— Прости меня… пожалуйста…
— Нет прощения.
Болезненный, длинный разговор. Поскольку Виктор человек обстоятельный — действовать решил до конца. Пошёл к юристу. Далее всё — буднично и страшно: развод, требования ДНК-теста начальника (тот, конечно, включил дурака сперва). Но улики были весомы. Тест подтвердил — мальчик действительно сын Ольгина шефа.
Суд стал неизбежен. Виктор настаивал на лишении Татьяны материнских прав — её растерянное лицо стало ещё более серым и пустым от постоянного напряжения. Друзья переживали, мать просила быть человеком:
— Сынок, не губи женщину.
— Она сама выбрала.
Судебные заседания — визгливые голоса адвокатов, сухие доказательства, морщины на лицах судей. Виктору казалось, что всё всегда будет так — холодно, официально, бесповоротно.
— Я делаю это ради малыша, — сказал однажды Виктор в суде. — Ему нужна правда и честность, а не обман и страдания взрослого мира.
Последние прения — и голоса стихли.
На развалинах доверия
Судебное решение огласили неожиданно быстро. Звук молотка — глухой, как удар по сердцу. Судья поднял глаза:
— Лишить гражданку Татьяну Константиновну родительских прав…
— Взыскать компенсацию морального вреда с биологического отца, — добавил прокурор.
Татьяна вспыхнула и тут же погасла, как свеча, истончив голос:
— Витя… я… пожалуйста…
Он не ответил. Просто стоял, напряжённый, сжимая в руках расписку, как будто бумага могла защитить от боли и пустоты внутри.
Шеф Татьяны — теперь бывший, конечно, — что-то бурчал в коридоре, крывал телефоном. Скандал разнесся по их маленькой конторе моментально. Виктору даже звонили незнакомые люди, спрашивали, правда ли это всё.
Дальше – череда новых будней. Виктор с мальчиком у себя дома: учится пеленать, кормить из ложечки, вплетать нежность в повседневность. Было нелепо тяжело — иногда от усталости он падал на диван и смотрел в потолок так долго, что время переставало быть важным.
Татьяна билась за то, чтобы увидеть сына, — звонила, писала, умоляла.
— Хотя бы раз, Витя…— он не мог ей ответить. Наверно, боли в нём хватило бы на двоих, но доверия — нет.
Виктор учился быть отцом с нуля: менял подгузники, водил сына в поликлинику, покупал на рынке яблоки. Иногда целовал маленький лобик — не сразу, а осторожно, будто боялся сделать больно.
Он думал: нужно ли было мстить так жёстко? Справедливость — вещь остроугольная. Что ценнее — месть или честность? Ответ не приходил ни днём, ни ночью.
Шли недели. Боль притуплялась. Мальчик становился всё больше похож на себя — свой, даже раньше чужой навсегда становился родным просто потому, что ты не можешь иначе. В какой-то момент Виктор признался себе:
— Доверие — не прощается, если его разрушили. Но жить без любви — ещё сложнее.
Однажды, воскресным утром, когда солнце щекотало окна, Виктор медленно взял сына на руки, долго смотрел ему в глаза… И впервые за много месяцев внутренне улыбнулся. Слёзы уже были не из-за жены — а потому что понял: он, несмотря ни на что, научился ценить честность. Пусть путь к ней оказался слишком жестоким.