Утро выдалось на удивление тихим. Ольга сидела за кухонным столом, наслаждаясь ароматом свежесваренного кофе и редкими минутами одиночества. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тюлевые занавески, рисовали на столешнице причудливые узоры. Она провела пальцем по глянцевой странице журнала, который давно хотела почитать. Такая простая радость — просто сидеть, листать страницы, потягивать горячий кофе…
Знакомый торопливый стук каблуков в коридоре заставил её вздрогнуть. Ольга невольно сжала пальцы на ручке чашки — единственном, что сейчас можно было контролировать. Она знала этот звук, знала, что за ним последует.
— Мама! — дверь распахнулась, впуская Катю с двумя маленькими ураганчиками. — Ты же сегодня свободна?
Вопрос прозвучал утверждением. Катя, как всегда, не спрашивала — констатировала факт. Малыши тут же разбежались по кухне, один полез в нижний шкафчик, где бабушка хранила их игрушки, второй потянулся к вазе с конфетами.
— Мне срочно нужно в город, — Катя на ходу поправляла макияж, глядя в маленькое зеркальце. — Побудешь с ними? Я постараюсь вернуться к вечеру.
Ольга медленно отложила журнал. Внутри что-то дрогнуло — привычное желание согласиться, помочь, не создавать проблем. Но сегодня… Сегодня что-то было иначе. Может, это солнечное утро, может, запах кофе, а может, она просто устала быть всегда доступной.
— Катя, — собственный голос показался ей чужим, — у меня сегодня свои планы.
Дочь застыла с зеркальцем в руке. Медленно повернулась, словно не веря своим ушам.
— Планы? — она хмыкнула. — А чем ты таким важным занята?
В её голосе прозвучала плохо скрытая насмешка. Ольга почувствовала, как краска заливает щёки. Вина — старая знакомая — тут же заворочалась где-то под сердцем. Но сегодня был другой день. День, когда она решила начать жить иначе.
— Просто хочу провести этот день так, как я сама решила, — она старалась говорить мягко, но твёрдо. — Давай договариваться заранее, а не ставить перед фактом.
Катя замерла. В её глазах промелькнуло что-то похожее на растерянность, быстро сменившееся возмущением. Она рывком застегнула сумочку, схватила детей за руки.
— Пойдёмте, малыши. Бабушке сегодня не до нас.
Они ушли так же стремительно, как появились. В кухне снова стало тихо. Ольга посмотрела на свою чашку — кофе остыл, а на поверхности появилась тонкая пленка. Она встала, вылила его в раковину. Во рту появился горький привкус, и это явно было не от кофе.
Тишина, которой она так хотела, теперь давила на плечи. Где-то в глубине души шевельнулось сомнение — правильно ли она поступила? Может, стоило согласиться? Ведь раньше она всегда говорила “да”… Но другая часть её существа, та, что годами молчала, вдруг расправила плечи и глубоко вздохнула. Кажется, это было похоже на первый глоток свободы.
Вечер опускался на город неохотно, словно растягивая последние минуты дня. Ольга стояла у раковины, механически перебирая тарелки. Тёплая вода успокаивала, убаюкивала тревожные мысли. День прошёл непривычно — она сходила в парк, посидела на любимой скамейке у пруда, даже забрела в старый книжный магазин, куда давно собиралась. Но чувство вины не отпускало, оно притаилось где-то в уголках сознания, готовое наброситься в любой момент.
Телефон зазвонил так неожиданно, что она вздрогнула, роняя мокрую ложку. Сердце сжалось — на экране высветилось “Катюша”. Ольга вытерла руки кухонным полотенцем, несколько секунд помедлила, прежде чем ответить.
— Алло, — её голос прозвучал тише, чем хотелось бы.
— Мам, — в голосе Кати звучало плохо скрываемое раздражение, — ну ты же понимаешь, как мне тяжело? Я одна кручусь как белка в колесе. Муж на работе с утра до ночи, садик только до пяти, а дел невпроворот…
Ольга прикрыла глаза. Сколько раз она слышала это раньше? Сколько раз эти слова заставляли её бросать всё и бежать на помощь?
— Ты всегда помогала, — продолжала Катя, и в её голосе появились обвиняющие нотки, — а теперь вдруг у тебя какие-то “дела”! Что за дела такие важные у пенсионерки?
Последнее слово больно кольнуло. Ольга опустилась на кухонный стул, чувствуя, как дрожат колени. В горле встал ком, но она заставила себя говорить спокойно:
— Я просто хочу немного пожить для себя, Катя. Это не значит, что я тебя бросаю или не люблю внуков.
— Пожить для себя? — Катя фыркнула. — Мама, ты что, начиталась этих модных статей про личные границы? Ты — моя мама. Ты — их бабушка. Это твой долг!
Слово “долг” эхом отозвалось в голове. Ольга посмотрела в окно, где сгущались сумерки. Когда-то она тоже так думала — что быть матерью значит раствориться в детях без остатка. Но сейчас…
— А как же мой долг перед собой? — тихо спросила она, удивляясь собственной смелости. — Катя, я тебя люблю, но я не нянька по первому зову. У меня тоже есть право на свою жизнь.
В трубке повисла тяжёлая тишина. Ольга слышала прерывистое дыхание дочери, шорох каких-то бумаг на заднем плане.
— Хорошо, — наконец процедила Катя. — Раз так… Значит, так.
Короткие гудки ударили по ушам. Ольга медленно опустила телефон на стол. Руки дрожали. В раковине остывала недомытая посуда, за окном окончательно стемнело. Она сидела в полумраке кухни, чувствуя себя одновременно опустошённой и… свободной?
Где-то в глубине души шевельнулся страх — не слишком ли высокую цену придётся заплатить за эту свободу? Но другой голос, тот самый, что утром придал ей сил, шептал: “Ты имеешь право. Имеешь право быть не только мамой и бабушкой. Имеешь право быть собой.”
Ольга встала, включила свет и вернулась к раковине. Вода уже остыла, как и недопитый утром кофе. Но сегодня она не собиралась оставлять дела незавершёнными.
Дождь барабанил по карнизу. Ольга сидела в старом кресле, разбирая фотоальбом — не специально, просто так вышло. Наткнулась утром, когда искала документы, да так и застряла с ним до обеда. Всё думала: вот ведь как бывает. Вроде только вчера Катька в первый класс пошла, а теперь у самой дети…
Звонок в дверь заставил вздрогнуть. Альбом съехал с колен, фотографии рассыпались по полу.
— Господи, Кать, ты вся мокрая!
Дочь влетела в квартиру, не разуваясь. С куртки на пол капала вода.
— А ты как думала? Льёт как из ведра. Пока от машины добежала…
Ольга потянулась за курткой, но Катя её опередила, швырнула ком мокрой ткани на тумбочку.
— Знаешь что, мам… — она резко развернулась, тушь на правом глазу чуть потекла. — Я всё поняла. Ты обиделась, да? Решила меня проучить?
— Катя…
— Нет, погоди! — она прошла в комнату, плюхнулась в кресло. — Давай начистоту. Мы с Игорем летом на море собрались. Путёвки уже есть. Две недели всего, а потом он в командировку… В общем, мне нужно, чтобы ты с детьми посидела. Месяца два.
— Два месяца? — Ольга качнулась, прислонилась к дверному косяку. — И ты говоришь мне об этом за неделю до отъезда?
— А что такого? — Катя дёрнула плечом. — Раньше ты бы даже не спросила, когда и сколько. Просто взяла бы и помогла. Что случилось-то, мам?
Внутри всё сжалось. Ольга смотрела на дочь и вдруг так ясно увидела себя — двадцать лет назад. Как она сама прибегала к своей матери: “Мам, ну пожалуйста! Мне только в магазин…” И мама никогда не отказывала. Никогда не говорила о своих планах. А потом слегла с инфарктом, и оказалось — они даже не знали, чем она жила все эти годы.
— Знаешь что, Катюш… — Ольга подошла, села рядом. — Если твоя семья хочет чего-то от меня, пусть сначала что-то предложит взамен.
— Что?! — Катя вскочила как ошпаренная. — Ты… ты что, торгуешься? С родной дочерью?!
— Нет, — Ольга говорила тихо, но твёрдо. — Я прошу уважения. Хотя бы спрашивать, прежде чем решать за меня.
— Да ты… — Катя задохнулась. — Ты же моя мать! Ты должна помогать! Я, между прочим, тоже тебе помогала! Когда ты ногу сломала, кто с тобой в больнице сидел?
— Потому что любила. Не потому что была должна.
Катя замерла. В тишине было слышно, как тикают часы на стене. Старые, ещё бабушкины.
— Значит, вот как… — она резко схватила сумку. — Ну ладно. Ладно! Я-то думала… А ты вот, значит, как. Каждый сам за себя, да?
Грохнула входная дверь. Ольга сползла в кресло, закрыла лицо руками. На полу валялись фотографии — осколки прошлого, когда всё было просто. Или казалось простым?
Она подняла одну карточку. Катька, лет пять. Улыбается во весь рот, протягивает какой-то кривой рисунок. Сердце защемило.
“Господи, правильно ли я делаю? Может, и правда — нужно просто согласиться, как раньше?”
Но внутренний голос — тот самый, что проснулся этим утром, — сказал твёрдо: “Правильно. Потому что любовь — это не раствориться в другом человеке. Даже если этот человек — твой ребёнок”.
Прошла неделя. Ольга стояла у Катиной двери, теребя в руках пакет с яблоками. Дурацкая привычка — никогда не приходить в гости с пустыми руками. Хотя какие это гости? Родная дочь всё-таки…
Палец замер над кнопкой звонка. В голове крутилось: “А вдруг не откроет? Вдруг…?”
Но дверь распахнулась сама — Катя выбегала с мусорным пакетом. Замерла на пороге.
— Ой… мам?
Они смотрели друг на друга, как будто впервые видели. Ольга вдруг заметила — у дочки круги под глазами. И волосы наспех собраны в хвост.
— Я тут яблок принесла… — прозвучало глупо, по-детски.
Катя моргнула, перевела взгляд на пакет. Уголок рта дрогнул:
— Заходи. Я только мусор выброшу.
В квартире пахло ванилью. На кухонном столе стояла разделочная доска в муке, рядом — миска с тестом.
— Ты что, печёшь? — удивилась Ольга. — В такую жару?
— Да так… — Катя вернулась, бросила ключи на тумбочку. — Захотелось вдруг твой пирог. Тот, с яблоками. Помнишь, ты всегда на мой день рождения делала?
Они опять замолчали. Тишина звенела от невысказанных слов.
— Кать…
— Мам…
Сказали одновременно. Рассмеялись — тоже вместе.
— Я тут думала… — Катя подошла к плите, помешала что-то в кастрюле. — Насчёт лета этого. Мы с Игорем решили — возьмём детей с собой. Хоть на неделю.
Она говорила небрежно, вроде как между делом. Но Ольга слышала за этой небрежностью другое. То, о чём дочь не говорила вслух.
— А я вот яблок принесла… — она начала выкладывать фрукты на стол. — Научить тебя этому пирогу? А то ты всё по интернету рецепты ищешь, а там разве поймёшь…
Катя обернулась. В глазах блеснули слёзы:
— Научи.
Они стояли у стола — две женщины, мать и дочь. Ольга показывала, как правильно замесить тесто, Катя старательно повторяла движения. Совсем как в детстве, когда училась лепить пельмени.
— Знаешь, мам… — она старательно вымешивала тесто. — А я ведь часто думаю — какой я буду, когда мои вырастут? Когда у них свои дети появятся…
— И какой?
— Не знаю, — Катя замерла, глядя в окно. — Но я бы хотела быть… ну, как ты. Чтобы меня уважали. Не только любили, а именно уважали.
Ольга промолчала. Но внутри что-то дрогнуло, отпустило. Словно лёд тронулся после долгой зимы.
— Ладно, давай я покажу, как яблоки режут. А то ты вечно пластами…
— Ой, всё-то ты помнишь! Один раз так порезала…
— Да уж, один… А кто в прошлом году…
Они пекли пирог, смеялись, вспоминали какие-то глупости из Катиного детства. И обе чувствовали — что-то меняется. Медленно, осторожно, но меняется. Как тесто под руками становится из липкого комка мягким и податливым, так и их отношения начинали принимать новую форму.
А яблоки Катя всё-таки порезала пластами. Но это уже не имело значения.