Вечер в квартире семьи Кравцовых был душным, несмотря на открытое окно. Надежда Фёдоровна, женщина с мягкими чертами лица и усталыми глазами, накрывала стол для ужина, пока её муж, Фёдор Геннадьевич, листал новости на телефоне.
Их сын Миша, худощавый парень двадцати семи лет, сидел на диване. Дочь Зина чистила яблоко, бросая на брата косые взгляды. Напряжение в комнате было почти осязаемым, хотя никто ещё не знал, что оно скоро выльется в бурю.
— Миша, ты опять молчишь, как рыба, — начала Зина, отрезая кусок яблока. — Что, Люся твоя опять мозги промыла? Когда свадьба-то?
Миша покраснел, но ответил тихо:
— Зин, не начинай. Мы пока не решили. Люся говорит, надо сначала квартиру в порядок привести.
— Квартиру? — Зина фыркнула. — Её однушку в панельке? Да там ремонт лет сто не делали. Ты хоть понимаешь, во что вляпался?
— Зинаида, хватит, — вмешалась Надежда Фёдоровна, ставя на стол тарелку с котлетами. — Миша взрослый, сам разберётся.
— Взрослый? — Зина закатила глаза. — Мам, он как был тряпкой, так и остался. Люся эта им вертит, как хочет, а он только кивает.
— Зина, перестань, — Миша повысил голос, но тут же осёкся, заметив взгляд отца.
Фёдор Геннадьевич отложил телефон и посмотрел на сына так, будто тот был не его ребёнком, а подчинённым на заводе, где он тридцать лет проработал начальником цеха.
— Михаил, — его голос был тяжёлым, как молот. — Я тебе сколько раз говорил? Мужик должен держать слово и иметь голову на плечах. А ты что? Всё за юбкой бегаешь, как щенок.
— Пап, я не бегаю, — Миша опустил глаза. — Люся… она просто знает, чего хочет. Мы вместе всё решаем.
— Решают они! — Фёдор Геннадьевич хлопнул ладонью по столу. — Она решает, а ты поддакиваешь. Когда ты уже начнёшь думать своей головой?
Надежда Фёдоровна вздохнула, но промолчала. Она принимала Мишу таким, какой он есть — мягким, нерешительным, готовым уступить, лишь бы избежать ссоры. Она видела, как отец давил на него с детства, требуя быть «настоящим мужиком», и как старшая Зина подливала масла в огонь своими насмешками. Но она не вмешивалась — боялась, что сделает хуже.
— Давайте есть, — тихо сказала мать.
— Конечно, мам, — Зина хмыкнула, отправляя кусок яблока в рот. — Миш, а ты хоть работу нормальную нашёл, или всё в своём складе коробки таскаешь?
— Я… ищу, — пробормотал Миша. — Люся тоже говорит, что мне надо что-то посерьёзнее, чтобы на ремонт хватало.
— Люся говорит, — передразнила Зина. — А своё мнение у тебя есть?
— Хватит, Зинаида, — оборвал Фёдор Геннадьевич. — Михаил, если ты через месяц не найдёшь работу, я сам тебя устрою на завод. Но учти, поблажек не будет.
Миша кивнул, чувствуя, как привычное давление сжимает грудь. Он хотел рассказать, что Люся нашла бригаду для ремонта, но побоялся новой волны критики. Вместо этого он молча ел котлеты, думая о том, как угодить и семье, и невесте.
После ужина он позвонил Люсе. Её голос, как всегда, был сладким, но с ноткой нетерпения.
— Миш, ты поговорил с родителями? — спросила она. — Нам надо деньги на ремонт собрать, я уже задаток внесла.
— Люсь, я пытался, — Миша замялся. — Папа опять на меня наехал, Зина подлила. Не знаю, как их уговорить.
— Миша, ты же мужик, — Люся повысила голос. — Не можешь с родителями справиться? Я на тебя рассчитываю. Если не хочешь, чтобы я одна всё тянула, придумай что-нибудь.
— Придумаю, — тихо сказал он, чувствуя, как её слова давят не меньше, чем отцовские.
Он не знал, что уже завтра сделает шаг, который перевернёт всё.
***
Надежда Фёдоровна готовила завтрак, пока Фёдор Геннадьевич читал газету. Миша, вернувшись с ночной смены на складе, выглядел ещё более подавленным, чем обычно. Зина сразу начала пилить брата.
— Ну что, герой, — сказала она. — Люся уже придумала, как ещё тебя доить? Или ты сам ей кошелёк отдаёшь?
— Зин, отстань, — Миша устало потёр глаза. — Я только с работы.
— С работы? — Зина хмыкнула. — Это ты свою беготню за копейки работой зовёшь? Пап, скажи ему, что пора в цех идти, а не за Люсей хвостом бегать.
Фёдор Геннадьевич отложил газету, его взгляд был тяжёлым.
— Михаил, я тебе дал срок, — сказал он. — Если через неделю не найдёшь нормальное место, я тебя в цех устрою рабочим. Но не ной потом, что тяжело.
— Пап, я стараюсь, — Миша сжал кулаки. — Люся говорит, мне надо в офис попробовать, там перспективы.
— Люся говорит! — Фёдор Геннадьевич повысил голос. — А ты сам что думаешь? Или у тебя мозгов нет?
Надежда Фёдоровна поставила сковородку на стол и мягко сказала:
— Фёдор, не кричи. Миша старается. Дай ему время.
— Время? — Зина фыркнула. — Мам, он уже пять лет «старается». Люся его под каблук загнала, а он и рад.
— Я не под каблуком, — Миша вспыхнул, но его голос дрожал. — Мы вместе всё решаем. Люся хочет, чтобы у нас всё было красиво, чтобы квартира…
— Квартира? — перебила Зина. — Её халупа? Мишка, ты серьёзно? Она тебя заставляет за её ремонт платить, а ты как баран киваешь.
— Зинаида, хватит, — Надежда Фёдоровна посмотрела на дочь. — Не лезь в их дела.
— Не лезь? — Зина вскочила. — Мам, ты видишь, как он себя ведёт? Люся его обирает, а он молчит! Пап, скажи хоть ты!
Фёдор Геннадьевич кивнул, его лицо было каменным.
— Михаил, если ты не возьмёшься за ум, я сам с твоей Люсей поговорю, — сказал он. — И поверь, ей не понравится.
Миша молчал, чувствуя, как стены сжимаются. Он хотел защитить Люсю, но слова отца и сестры били по больному. После завтрака он ушёл к себе, чтобы позвонить невесте. Люся ответила сразу, но её голос был холодным.
— Миш, ты деньги нашёл? — спросила она. — Бригада завтра начинает, а у нас половины суммы нет.
— Люсь, я пытаюсь, — Миша замялся. — Родители опять на меня давят. Папа хочет, чтобы я в цех пошёл, Зина орёт. Не знаю, что делать.
— Миша, ты меня достал, — Люся повысила голос. — Я тут за нас двоих вкалываю, а ты ноешь? Если не можешь с семьёй разобраться, найди деньги сам. Или мне одной за всё платить?
— Я найду, — тихо сказал он, хотя понятия не имел, как.
Весь день он думал, как угодить Люсе и не разозлить семью. Вечером, когда родители ушли в гости, а Зина была на работе, он вспомнил про шкатулку матери. Там хранилось семейное золото — кольца, серьги, цепочка, которые достались ей от бабушки. Надежда Фёдоровна никогда не носила их, но говорила, что это память.
Миша, чувствуя, как отчаяние сжимает горло, открыл шкатулку. Он сказал себе, что это временно — продаст, оплатит ремонт, а потом выкупит. Люся будет довольна, а семья ничего не узнает.
Он не знал, что этот поступок скоро вскроется.
***
Прошла неделя. Миша избегал разговоров с родными, ссылаясь на работу, но его нервозность не укрылась от Зины. Она заметила, что брат стал ещё тише, а Люся, заскочив однажды, выглядела слишком довольной, хвастаясь новыми обоями в своей квартире. Надежда Фёдоровна, как всегда, старалась сгладить углы, но даже она чувствовала, что что-то не так.
Вечером, когда семья собралась за ужином, Зина не выдержала.
— Мишка, ты чего как пришибленный? — начала она, отрезая кусок хлеба. — Люся опять тебя на деньги развела? Что у вас там за ремонт такой, что ты весь дёрганый?
— Зин, отстань, — Миша опустил глаза. — Всё нормально.
— Нормально? — Зина хмыкнула. — Пап, посмотри на него. Он же как щенок, которого Люся на поводке таскает. Скажи ему, пусть бросает её, пока не поздно.
Фёдор Геннадьевич отложил вилку, его взгляд был ледяным.
— Михаил, я тебе говорил, — сказал он. — Эта твоя Люся тебя в долги загонит. Что за ремонт? Откуда деньги?
— Я… мы сами справляемся, — пробормотал Миша, но его голос дрожал.
— Сами? — Зина прищурилась. — Мам, ты видела, как он в последнее время шарахается? Явно что-то натворил. Мишка, колись, что за секреты?
Надежда Фёдоровна посмотрела на сына, её лицо было встревоженным.
— Миша, сынок, что случилось? — мягко спросила она. — Ты же знаешь, мне можно рассказать.
Миша хотел отмахнуться, но давление семьи было слишком сильным. Он сглотнул и выдавил:
— Я… взял взаймы. На ремонт. Люся сказала, что надо быстрее, а то бригада уйдёт.
— Взаймы? — Фёдор повысил голос. — У кого? Ты на складе копейки зарабатываешь, как отдавать будешь?
— Пап, я разберусь, — Миша пытался говорить твёрдо, но получалось жалко.
— Разберёшься? — Зина вскочила. — Мам, ты слышала? Он в долги влез из-за этой Люси! Я же говорила, она его обчистит!
— Зинаида, сядь, — Надежда Фёдоровна посмотрела на дочь. — Миша, скажи правду. Откуда деньги?
Миша молчал, чувствуя, как потеют ладони. К счастью, мать решила не продолжать этот разговор, и дальше ужин продолжался в тишине.
Однако уже после ужина правда всплыла. Надежда Фёдоровна ушла в свою комнату и, терзаемая сомнениями, достала шкатулку. Открыла. Шкатулка была пуста.
Мать побледнела. Она медленно встала и вышла в гостиную, держа пустую шкатулку. Её руки дрожали.
— Миша, — её голос был тихим, но полным боли. — Где золото? Мамины кольца, серьги… Где?
Миша замер, не в силах поднять глаза. Фёдор Геннадьевич вскочил, его лицо покраснело.
— Ты что сделал, щенок? — заорал он. — Продал? Семейное золото? Ради чего?
— Я… я для Люси, — выдавил Миша, его голос сорвался. — Она сказала, что ремонт важнее, что потом всё вернём. Я думал…
— Думал? — Зина рассмеялась, но смех был злым. — Ты думал? Люся тебя как лоха развела, а ты и рад! Пап, я же говорила, он безнадёжный!
— Зина, хватит, — Надежда Фёдоровна посмотрела на дочь, но её глаза были полны слёз. — Миша, как ты мог? Это не просто золото, это память. Бабушкина, моя…
— Мам, я хотел как лучше, — Миша смотрел в пол. — Люся сказала, что это для нашего будущего. Я не хотел вас обидеть.
— Будущего? — Фёдор Геннадьевич шагнул к нему, его кулаки сжались. — Ты украл у семьи ради этой… девки? Ты не мужик, Михаил, ты позор!
Миша молчал, чувствуя, как всё рушится. Он хотел объяснить, но слова отца и сестры били, как камни. Люся обещала, что ремонт сделает их счастливыми, что это их шанс. Но теперь он видел, как она манипулировала им, а он поддался, потому что всю жизнь боялся сказать «нет» — отцу, Зине, теперь ей.
Надежда Фёдоровна вытерла слёзы и тихо сказала:
— Миша, я тебя всегда любила таким, какой ты есть. Но это… это слишком. Ты должен всё вернуть.
— Как? — Зина хмыкнула. — Он небось всё Люсе отдал.
— Зинаида, замолчи, — Фёдор Геннадьевич повернулся к Мише. — Завтра идёшь в ломбард, выкупаешь золото. И с Люсей своей разберись, или я сам с ней поговорю.
Миша кивнул, но в его глазах была пустота. Он знал, что не сможет вернуть золото — деньги уже ушли на обои и плитку. Люся звонила вечером, но он не ответил. Впервые он задумался, кто она для него на самом деле.
Утром он ушёл из дома, не сказав ни слова. Надежда Фёдоровна смотрела ему вслед, чувствуя, как сердце разрывается. Она винила себя за то, что не защитила сына от давления отца и сестры. Фёдор Геннадьевич молчал, но его гнев был практически осязаем. Зина, как всегда, твердила: «Я же говорила», но даже она выглядела подавленной.
***
Миша постоял перед ломбардом, но заходить не стал. Он знал: золото не вернуть. Всё потрачено. Всё, что ему оставалось — как-то выкручиваться.
Он вернулся домой под вечер. Дома было тихо. Отец сидел за столом, молча курил. Мать резала салат, не поднимая глаз. Зина уткнулась в телефон.
— Выкупил? — спросил Фёдор Геннадьевич, не поворачивая головы.
— Нет, — тихо сказал Миша.
Повисла тяжёлая пауза.
— Молодец, сынок, — усмехнулся отец. — Позорище.
— Да чего с ним разговаривать, — буркнула Зина. — Сам виноват. Пусть теперь сам и расхлёбывает.
Миша хотел что-то сказать, оправдаться, но понял: бессмысленно.
Он ел молча. Никто с ним больше не заговаривал.
Через пару дней он всё-таки пошёл работать на завод, куда его давно собирался устроить отец. Тяжело, за небольшую зарплату. Но выбора не было, на складе платили ещё меньше
Люся, когда поняла, что денег больше не будет, начала отдаляться. Через месяц Миша приехал к ней в квартиру — а там уже другие обои, другая мебель – и другой мужчина. Она сказала, что всё между ними кончено. Просто, спокойно, без скандалов.
Он уехал молча.
Жизнь шла дальше. Работа — дом, дом — работа. Иногда мать приносила ему обед на завод. Иногда отец цедил что-то язвительное. Иногда Зина читала лекции, поучая его, что “нельзя быть таким лохом”.
Золото не вернули. Разговоров о нём больше не было. Просто в доме Кравцовых стало ещё тише.
Миша всё реже думал о Люсе. Больше — о том, как платить за всё, что натворил. О себе он не думал вообще.
Так и жил: как получилось.