Валентина Михайловна проснулась от того, что за стеной гремели ящики. Снова. Уже третье утро подряд Лена что-то затевала – то шкафы перебирала, то посуду перекладывала, то вдруг решала, что коридор надо освободить от «лишнего хлама». Лишний хлам – это были корзины с пряжей, стопка журналов по вязанию и старая этажерка, которую покойный муж сам собирал. Но теперь это всё называлось захламлённостью.
Валентина села на кровати, потёрла виски. Голова болела. Не выспалась – опять. С тех пор как Андрей привёл в дом жену, спать стало труднее. Не то чтобы девчонка вела себя нагло – нет, она была вежливой, улыбчивой, всегда здоровалась. Но в этой вежливости было что-то такое… холодное. Как будто Валентина – не хозяйка дома, а какая-то дальняя родственница, которую терпят из жалости.
– Мам, ты уже встала? – раздался голос Андрея из коридора. – Мы на кухне завтракаем!
Валентина натянула халат и вышла. На кухне уже пахло кофе. Андрей сидел за столом с телефоном, Лена стояла у плиты и переворачивала блинчики. Раньше Валентина сама готовила завтраки – всегда к восьми утра на столе стояла каша, яйца, свежий хлеб. Теперь она просыпалась, а её уже обошли.
– Доброе утро, – сказала Валентина, стараясь улыбнуться.
– Привет, Валентина Михайловна! – отозвалась Лена, не оборачиваясь. – Я сделала блинчики. Хотите?
– Спасибо, – Валентина села за стол, взяла чашку. – Я просто кофе попью.
Лена подошла, поставила перед ней тарелку с блинчиками. Валентина посмотрела – тонкие, ажурные, политые мёдом. Красиво. Наверное, вкусно. Но есть не хотелось.
– Мам, а ты не против, если мы в субботу друзей позовём? – спросил Андрей, не отрываясь от экрана. – Алёшка с женой приедут, ещё пара человек. Посидим, отметим Ленкин день рождения.
Валентина замерла с чашкой в руках.
– День рождения? У тебя скоро день рождения? – спросила она, глядя на Лену.
– Через три дня, – кивнула та. – Но мы не хотим ничего масштабного. Просто несколько близких людей.
– Я даже не знала…
– Ну, мы и не планировали что-то серьёзное, – пожала плечами Лена. – Просто вечер. Ничего особенного.
Валентина отпила кофе. Горький. Слишком крепкий. Она всегда пила его послабее, но Лена заваривала так, как нравилось Андрею.
– Конечно, зовите, – сказала Валентина тихо. – Я не против.
Хотя её никто и не спрашивал. Просто поставили перед фактом – как обычно.
К концу недели Валентина уже привыкла к тому, что в доме правила устанавливает не она. Лена не спорила, не ругалась, но действовала так, будто квартира давно принадлежала ей. Скатерти, которые Валентина стелила по праздникам, исчезли – вместо них появились какие-то современные, однотонные. Фотографии на стенах переместились в комнату Валентины. На их месте теперь висели постеры с абстрактными узорами.
Валентина молчала. Что она могла сказать? Сын счастлив. Жена молодая, красивая, хозяйственная. Дом чистый, ужин всегда готов. Только вот Валентину как будто стёрли. Она стала тенью в собственной квартире.
А потом случилось то, что переполнило чашу.
Лена зашла в комнату Валентины. Постучалась – для приличия – но дверь уже открыла.
– Валентина Михайловна, можно? – спросила она, но уже стояла на пороге.
– Да, заходи, – ответила Валентина, откладывая книгу.
Лена оглядела комнату. Внимательно так, оценивающе. Будто прикидывала, что здесь можно изменить.
– Я тут подумала… – начала она, садясь на край кровати. – Может, стоит стены перекрасить? Этот бежевый цвет такой… унылый. А если сделать светло-голубой? Или серый? И кровать у вас старая – давайте купим новую, современную. У вас же спина болит, вы говорили. Ортопедический матрас – это же здоровье.
Валентина молчала. Внутри что-то сжималось, холодело.
– И шторы бы поменять, – продолжала Лена, вдохновляясь. – Эти тяжёлые, пыльные. Давайте лёгкие, светлые. Будет больше воздуха. Я уже смотрела в интернете – есть классные варианты. Хотите, покажу?
– Нет, – сказала Валентина. Тихо. Но твёрдо.
Лена замерла.
– Что – нет?
– Не хочу ничего менять, – повторила Валентина. – Это моя комната. Мои стены. Моя кровать. Мои шторы.
Лена нахмурилась.
– Ну, я же не хочу вас обидеть. Просто предлагаю сделать лучше. Удобнее. Красивее.
– Мне и так удобно.
– Но вы же сами говорили, что спина болит!
– Говорила. И сама решу, что с этим делать.
Воцарилась тишина. Неловкая, тяжёлая. Лена встала, одёрнула кофточку.
– Хорошо, – сказала она холодно. – Как хотите.
И вышла. Валентина осталась сидеть на кровати. Руки дрожали. Она сжала их в кулаки, вдохнула глубоко. Успокойся. Это же просто ремонт. Просто предложение. Ничего страшного.
Но почему тогда так больно?
Вечером Андрей зашёл к матери. Лицо у него было виноватое, но решительное.
– Мам, Лена расстроилась, – сказал он, присаживаясь на стул. – Она же хотела как лучше.
– Я знаю, – ответила Валентина, не поднимая глаз от вязания.
– Тогда почему ты так резко? Она же не со зла.
Валентина отложила спицы. Посмотрела на сына.
– Андрюша, я здесь живу тридцать лет. Эту кровать покупал твой отец. Эти шторы я сама шила, когда ты ещё в школу ходил. А она заходит и говорит, что тут всё унылое. Что надо переделать. Но спросила ли она, хочу ли я этого?
Андрей молчал. Потом вздохнул.
– Мам, ну пойми… Лена просто привыкла всё организовывать. Она энергичная. Ей хочется, чтобы дом был красивым.
– А мне хочется, чтобы меня спрашивали, – тихо сказала Валентина. – Хотя бы иногда.
Сын встал, подошёл, обнял её за плечи.
– Ладно, мам. Не переживай. Я с ней поговорю.
Но Валентина знала, что ничего не изменится. Он поговорит – Лена кивнёт, улыбнётся. А потом всё останется по-прежнему. Потому что она уже решила, кто здесь главный.
Отношения в доме становились всё холоднее. Валентина старалась не мешаться. Сидела в своей комнате, читала, вязала. На кухню выходила, когда там никого не было. Ужинала отдельно – говорила, что не голодна, что съест позже. Лена не возражала. Андрей делал вид, что не замечает.
Но однажды Валентина проснулась среди ночи от жажды. Вышла на кухню за водой. Свет горел. За столом сидел Андрей с телефоном у уха. Говорил тихо, но Валентина услышала.
– …она просто не понимает, что время идёт. Нельзя жить в прошлом. Лена права – надо что-то менять. Мам застряла в девяностых.
Валентина замерла у двери. Сердце колотилось.
– Ты же знаешь, как она, – продолжал Андрей. – Всё своё, родное, нетронутое. Но мы же не можем вечно под неё подстраиваться. Это наш дом теперь тоже.
Валентина развернулась и тихо вернулась в комнату. Воду так и не попила. Села на кровать. Смотрела в темноту.
Наш дом теперь тоже.
Значит, больше не её.
Конфликт разгорелся неделю спустя.
Валентина пришла с рынка – купила овощей, мяса, хотела сварить суп. Андрей любил её суп. Всегда говорил, что вкуснее нигде не ел.
Но на кухне её встретила Лена.
– Валентина Михайловна, я же говорила, что сегодня буду готовить! – воскликнула она, глядя на пакеты. – Я уже курицу достала, овощи нарезала. Зачем вы ещё накупили?
– Я не знала, – растерянно ответила Валентина. – Ты не говорила.
– Говорила! Вчера за ужином! – Лена вздохнула, потёрла переносицу. – Ладно, неважно. Положите ваше в холодильник. Я сама управлюсь.
Валентина молча убрала продукты. Чувствовала себя лишней. Ненужной. Будто её просто терпят.
Вечером за ужином она не выдержала.
– Лена, я хочу кое-что сказать, – начала Валентина, отодвигая тарелку. – Ты постоянно всё решаешь сама. Не спрашиваешь. Даже продукты покупаешь без меня. Я понимаю, что ты хозяйка, но…
– Но что? – перебила Лена. – Вы же сами никогда ничего не говорите! Вы просто сидите в своей комнате и молчите!
– Потому что ты не даёшь мне слова вставить!
– Не давайте мне тут…
– Стоп! – Андрей встал из-за стола. – Прекратите обе! Мам, Лена права. Ты действительно всё время молчишь, а потом обижаешься. А ты, Лена, могла бы быть помягче. Это же моя мать!
Лена вскочила, швырнула салфетку на стол.
– Конечно! Я виновата! Всегда я! А то, что она ведёт себя так, будто я здесь чужая – это ничего, да?
– Я никогда так себя не вела! – возмутилась Валентина.
– Вы даже не знали, когда у меня день рождения! – крикнула Лена. – Вы вообще интересовались мной хоть раз? Или я для вас просто та, что увела вашего сыночка?
Повисла тишина. Валентина побледнела.
– Это несправедливо, – прошептала она.
– А что справедливо? – Лена схватила сумку. – Андрей, я пошла к подруге. Мне нужно остыть.
Хлопнула дверь. Андрей обречённо посмотрел на мать.
– Мам, зачем ты? Зачем начала этот разговор?
– Я просто хотела…
– Что? Что ты хотела? – Он устало провёл рукой по лицу. – Мне надо за ней пойти.
И ушёл. Валентина осталась одна на кухне. Со своим супом, который никому не был нужен.
Через два дня Валентина случайно услышала телефонный разговор. Лена стояла в коридоре, думала, что дома никого нет. Говорила громко, эмоционально.
– …я не могу больше! Мы живём с мумией! И она думает, что ещё что-то решает! Представляешь? Она обиделась, что я продукты купила! Да она вообще ничего не делает! Сидит в своей комнате и вяжет! А потом выходит с таким лицом, будто мы её тут истязаем!
Валентина замерла у двери своей комнаты. Мумия. Она назвала её мумией.
– …конечно, Андрей на её стороне. Мамочка святая. А я, значит, чужая. Ну ничего, я ему всё скажу. Пусть выбирает – или я, или она.
Валентина тихо закрыла дверь. Села на кровать. Смотрела в окно. За окном шёл дождь. Серый, унылый, бесконечный.
Она достала телефон, нашла контакт Марины – подруги, с которой дружила ещё со студенческих лет. Марина жила в другом городе, часто звала приехать в гости. Валентина всегда отказывалась – дом, сын, дела. Теперь дом был не её. Сын выбрал жену. А дела… какие дела?
Она написала: «Маришка, можно к тебе на недельку?»
Ответ пришёл через минуту: «Конечно! Жду! Когда приедешь?»
Валентина начала собирать вещи.
Андрей вернулся с работы поздно вечером. Увидел чемодан у двери. Замер.
– Мам? Мам, ты где?
Валентина вышла из комнаты. Была спокойна. Даже слишком.
– Я еду к Марине. На неделю. Может, дольше. Не знаю.
– Как – едешь? Куда? Зачем?
– Мне нужно побыть одной. Подумать.
Андрей растерянно посмотрел на мать, потом на чемодан, потом снова на неё.
– Мам, это из-за ссоры? Ну, мы же можем поговорить…
– Не надо, Андрюша. – Валентина взяла его за руку. – Я не обижаюсь. Просто устала. Хочу отдохнуть.
– Но…
– Всё будет хорошо. Обещаю.
Она обняла сына, поцеловала в щёку. Потом взяла чемодан и вышла. Андрей остался стоять посреди коридора. Не понимая, что произошло.
Неделя прошла в странной тишине. Дом был чистым, ужин готовился вовремя, всё шло своим чередом. Но Андрей чувствовал, что чего-то не хватает. Он возвращался с работы – а дома пусто. То есть Лена была, готовила, убирала, разговаривала. Но пустота оставалась.
По вечерам он звонил матери. Она отвечала коротко: всё хорошо, погода отличная, Марина передаёт привет. Когда вернётся? Не знаю, Андрюша. Не тороплюсь.
Лена делала вид, что ничего не произошло. Но однажды, когда они сидели на кухне, она вдруг спросила:
– Ты скучаешь по ней?
Андрей поднял глаза.
– Конечно.
– Думаешь, она обиделась?
– Не знаю.
Лена помолчала, покрутила ложечку в чашке.
– Может, мне стоило быть помягче, – тихо сказала она. – Я просто… я хотела, чтобы здесь было хорошо. Чтобы было наше. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Андрей. – Но мама тоже имеет право на своё мнение.
– Я знаю. – Лена вздохнула. – Я знаю.
На следующий день Лена зашла в комнату Валентины. Давно не заходила туда. Комната была прибрана, но пустовата. Будто хозяйка ушла и не собирается возвращаться.
Лена огляделась. На комоде стояла старая шкатулка. Красивая, резная, с потёртой крышкой. Лена открыла её. Внутри лежали письма. Пожелтевшие, перевязанные ленточкой.
Она достала одно. Почерк был неровный, старательный – детский. «Мамочка, я тебя люблю. Ты самая лучшая. Андрюшка». Дальше шли другие письма – уже взрослые, от покойного мужа Валентины. Слова любви, нежности, благодарности.
Лена медленно сложила письма обратно. Закрыла шкатулку. Села на кровать. Почему-то стало тяжело дышать.
Эта женщина прожила целую жизнь. Вырастила сына. Любила мужа. Дом был её миром. А она, Лена, пришла и начала этот мир переделывать. Не спрашивая. Решая за неё.
– Господи, – прошептала Лена. – Что я наделала?
Она вышла из комнаты, нашла Андрея.
– Дай мне адрес Марины, – сказала она.
– Зачем?
– Я поеду к твоей маме.
Валентина сидела на балконе у Марины, пила травяной сбор и смотрела на осенний парк. Листья кружились в воздухе, опадали, устилали дорожки золотом. Красиво. Тихо. Спокойно.
Марина вышла на балкон, села рядом.
– Лучше?
– Лучше, – кивнула Валентина.
– Думаешь вернуться?
Валентина помолчала.
– Не знаю. Там мне больше не рады.
– Глупости. Сын без тебя места себе не находит. Звонит каждый день.
– Сын – да. А Лена?
Марина пожала плечами.
– А Лене ты не нравишься. Это нормально. Свекровь и невестка редко дружат. Но жить-то можно.
– Можно, – согласилась Валентина. – Если уважают.
– Так научи её уважать. Объясни. Договорись.
– Я пыталась.
– Попробуй ещё раз. – Марина взяла её за руку. – Валь, ты не мумия. Ты живая. И ты имеешь право голоса. Но молчать и обижаться – это не выход. Надо разговаривать.
Валентина кивнула. Понимала, что подруга права. Но разговаривать было страшно. Вдруг снова не услышат? Вдруг снова скажут, что она застряла в прошлом?
Дверной звонок прервал размышления. Марина пошла открывать. Валентина осталась сидеть на балконе.
Через минуту на пороге появилась Лена. Растрёпанная, с красными глазами, в мятой куртке. Она стояла и молчала. Потом медленно подошла к Валентине.
– Простите, – тихо сказала она.
Валентина молчала.
– Я была неправа, – продолжала Лена, садясь на стул напротив. – Я думала только о себе. О том, как мне удобно. Как мне хочется. А вы… вы живёте в этом доме тридцать лет. Это ваше место. А я пришла и начала всё ломать. Не спрашивая. Не слушая.
– Ты считала меня мумией, – тихо сказала Валентина.
Лена побледнела.
– Вы слышали.
– Слышала.
Повисла тишина. Лена закрыла лицо руками.
– Мне так стыдно, – прошептала она. – Я не думала… я просто была зла. Обижена. Мне казалось, что вы меня не принимаете. Что я чужая.
– А ты принимала меня? – спросила Валентина.
Лена подняла голову. В глазах стояли слёзы.
– Нет, – честно ответила она. – Не принимала. Я хотела, чтобы дом был моим. Полностью. А вы… вы были помехой.
Валентина кивнула.
– Спасибо за честность.
Они сидели молча. Ветер гнал листья по балкону. Где-то внизу играли дети.
– Я привезла вам ваш плед, – сказала Лена, доставая из сумки свёрток. – Тот, бежевый, который на кресле лежал. И фотографии. Я думала… может, вы захотите посмотреть.
Валентина взяла плед. Мягкий, тёплый, родной. Потом развернула конверт с фотографиями. Андрей маленький, на море. Андрей на выпускном. Их с мужем свадьба. Дом, который они строили вместе.
– Я зашла в вашу комнату, – продолжала Лена тихо. – Увидела шкатулку. Письма. Поняла, сколько вы всего прожили. Сколько отдали этой семье. А я… я хотела вас стереть. Как будто вас не было.
Валентина положила фотографии на стол. Посмотрела на Лену.
– Я не хочу войны, – сказала она. – Я просто хочу, чтобы меня уважали. Чтобы спрашивали моё мнение. Чтобы не решали за меня. Я не требую власти. Но и быть тенью не хочу.
– Я поняла, – кивнула Лена. – Поняла.
Они сидели ещё несколько минут. Потом Валентина встала, подошла к Лене, положила руку ей на плечо.
– Поедем домой?
Лена вскинула голову.
– Вы… вы вернётесь?
– Вернусь. Но только если договоримся.
– Договоримся! – Лена вскочила. – Обещаю! Я буду спрашивать! Буду слушать! Честно!
Валентина улыбнулась. Впервые за долгое время.
– Тогда поехали.
Дома их встретил Андрей. Обнял мать так крепко, что она даже ахнула. Потом обнял Лену. Потом снова мать.
– Я так скучал, – сказал он, и голос дрожал. – Так скучал.
Вечером они сидели на кухне втроём. Валентина варила свой суп. Лена резала салат. Андрей накрывал на стол. Всё было просто. Обычно. Но какое-то другое.
– Валентина Михайловна, – сказала Лена, помешивая салат. – А как вы хотите, чтобы комнату вашу обустроить? Может, правда новый матрас купить? Для спины. Чтобы удобнее было.
– Можно, – кивнула Валентина. – Но я сама выберу. Со мной вместе пойдёшь?
– Конечно! – обрадовалась Лена. – И давайте ещё кресло новое. То старое совсем просело.
– Кресло оставим. Оно мне нравится.
– Хорошо, – согласилась Лена. – Как скажете.
Андрей улыбался, глядя на них. Наконец-то. Наконец-то они поняли друг друга.
Когда за столом сели ужинать, Валентина вдруг спросила:
– Лена, а что ты любишь больше всего на свете? Из еды?
Лена задумалась.
– Пельмени. Самые обычные, с мясом.
– Тогда завтра будем лепить, – решила Валентина. – Вместе. Я научу. Муж мой всегда говорил, что мои пельмени – лучшие в мире.
Лена улыбнулась.
– С удовольствием.
Дом больше не был полем битвы. Он снова стал домом. Где каждому было место. Где каждого уважали. Где можно было говорить – и быть услышанным.
А вечером, когда все разошлись по комнатам, Валентина села в своё старое кресло, укрылась пледом и подумала: «Конечно, я вмешалась. Она вела себя так, будто я тут никто. Но теперь всё по-другому. Теперь мы – семья».
И впервые за долгое время ей стало по-настоящему спокойно.