Стою у окна, смотрю на дождь. Льёт как из ведра, по стеклу ручьями течёт. Виктор в соседней комнате по телефону говорит. Голос негромкий, но я всё слышу.
— Не бери в голову, Игорёк, с квартирой разберёмся, — бормочет он. — Да всё будет нормально, я её уговорю.
Я прямо замерла на месте. Какую квартиру? У нас всего две: моя, где живём, и его дача. Неужели дачу продавать собрался? Хотя зачем тогда так таинственно?
— Серьёзно тебе говорю. Людка у меня добрая, поймёт, — продолжает Виктор. — Переберёмся на дачу, а ты тут пока устроишься. Потом всё оформим как положено.
У меня внутри всё оборвалось. Прислонилась лбом к холодному стеклу. Господи, может, показалось? Не может он про мою квартиру говорить. Про ту, что от родителей осталась. Где я выросла, где каждая царапина на стене — история.
Виктор закончил разговор и зашёл ко мне. Увидел, что стою, улыбнулся:
— Чего застыла? Дождь разглядываешь?
— Вить, — развернулась я к нему. — Это с Игорем был разговор?
— Ну да, — плечами пожал и на кухню пошёл. — А что такое?
Пошла за ним следом. Он холодильник открыл, колбасу достал, хлеб режет. Как будто ничего не произошло, как будто всё в порядке.
— Витя, про какую квартиру речь шла? — спрашиваю напрямик.
Застыл с ножом в руке. Потом положил нож, повернулся:
— Людочка, давай сядем, спокойно поговорим.
— Не хочу садиться. Говори сейчас.
— Слушай, — провёл рукой по голове. — У Игоря беда приключилась. Совсем без жилья остался. Из съёмной выгнали, а своей купить не на что. Брат он мне, единственный. Не могу я его так бросить.
— И что ты придумал? — я уже догадываюсь, но хочу услышать от него самого.
— Мы на дачу переедем. Там вообще хорошо, тихо, воздух. А твою квартиру Игорь пока займёт. Ну а дальше, когда встанет на ноги, оформим на него. Понимаешь, ему прописка нужна хотя бы.
Стою и не верю. Дождь за окном разошёлся совсем, ветер гонит капли по стеклу. Мне холодно стало вдруг.
— Почему ты решил, что я уступлю свою квартиру твоему брату?! — орать начала, сама не ожидала.
Виктор вздрогнул:
— Людка, не кричи же. Соседи услышат.
— Да наплевать мне на соседей! — вцепилась в спинку стула. — Ты с ума сошёл, что ли? Это моя квартира! Моя! От родителей! Папа всю жизнь вкалывал, чтоб её купить, мама тут умерла! А ты хочешь, чтоб я просто так взяла и отдала твоему брату?!
— Семья же, — смотрит на меня с укором. — У него никого больше нет, кроме нас. Он один, понимаешь? Совсем один.
— А я что, не одна была, когда родителей хоронила? — к горлу подступило. — Ты где тогда был? На похороны маминых даже толком не приехал, дела у тебя важные нашлись!
— Людочка, зачем старое ворошить? — попытался за руку взять, я отдёрнулась.
— Потому что это не старое! Это моя жизнь! Эта квартира — всё, что от них осталось! — слёзы сами полились, даже не думала скрывать. — Как ты вообще мог на это рассчитывать?
— Думал, поймёшь меня, — опустился на стул, будто сразу постарел. — Мы же семья. Настоящая семья так и поступает. А ты, оказывается, какая чёрствая.
Вот это больнее всего было. Чёрствая. Я, которая тридцать лет рядом. Которая стирала, готовила, за его мамой ухаживала, когда та болела. Которая от повышения отказалась, потому что ему надо было переезжать. Чёрствая, значит.
— Уходи, — развернулась к нему спиной. — Просто уйди. Мне надо подумать.
Он ушёл. Дверь грохнула так, что стекло в серванте задребезжало. А я стояла одна в этой квартире. Тут мама всегда со своей выпечкой возилась, папа гонял меня на велосипеде по коридору, держал за седло и орал: “Крути педали, крути!” Тут я росла, влюблялась, о будущем мечтала.
Потом началось молчание. Дня три, может, четыре почти не разговаривали. Он приходил поздно, я уходила. Он уходил, я у окна сидела и в никуда смотрела. По ночам не спала, думала: может, он прав? Может, я и правда эгоистка?
Таня позвонила как-то под вечер:
— Люд, что случилось? Голос у тебя какой-то.
Рассказала ей. Всё, как было. Она молчала, только иногда вздыхала тяжело. Когда я закончила, говорит:
— Слушай, поезжай к Кате на недельку. К дочери. Отдохнёшь, развеешься. А твой Виктор пусть тут без тебя посидит, мозгами пошевелит.
Показалось разумным. На следующий день вещи собрала, говорю Виктору:
— Еду к Кате. На неделю.
— Езжай, — даже не поднял голову от телефона.
У Катьки хорошо было. Встретила с радостью, Машка на руки прыгнула. Печенье пекли, в парке гуляли, мультики смотрели. Но мысли всё одно к тому разговору возвращались. К тому, как он легко решил за меня всё.
Дня через три Таня звонит:
— Люда, документы на квартиру где лежат?
— В шкафу, в зелёной папке. Что случилось?
— Да я к тебе зашла, цветы полить. Смотрю, шкаф открытый, папка на столе валяется. Думаю, вдруг что важное, убрать надо бы.
Сердце ёкнуло:
— Там всё в порядке?
— Не знаю. Но вид у бумаг странный. Там какие-то ксерокопии, из интернета распечатки про переоформление жилья.
Положила трубку, села на кровать. Значит, не просто так предложил. Готовился заранее. Изучал, как провернуть. Не спросив меня, не поговорив нормально. Просто решил за меня.
— Мам, чего ты белая такая? — Катька вошла с чашкой.
Рассказала. Она слушала, и лицо каменело у неё:
— Мам, он что, крышей поехал? Это же твоя квартира! Бабушкина, дедушкина!
— Знаю я.
— Так ты что, терпеть будешь?
— Не знаю, Кать. Муж же. Столько лет вместе прожили.
— Ну и что? — села рядом. — Сколько прожили, столько и терпеть? Мам, ты всю жизнь уступаешь. Помнишь, когда я поступала, ты на курсы хотела, а папа сказал денег нет? Потом оказалось, что он машину купил новую. Или когда в больнице лежала, он два раза за неделю приехал, потому что “работа, дела важные”. А теперь ещё и квартиру забрать хочет!
Слова её били точно в больное место. Я правда всю жизнь уступала. Думала, так правильно, что в семье надо идти на компромиссы. Только где тут компромисс, когда один решает за двоих?
Вернулась через неделю. Открыла дверь, вхожу и замираю. В коридоре ботинки чужие стоят. Мужские, грязные, шнурок оторван. Из кухни голоса слышны.
Захожу туда. За столом Виктор с Игорем сидят. На столе водка, тарелки с едой из моего холодильника.
— О, Людка приехала! — Игорь вскочил, пошатнулся. — Здорово, невестка. Ты не парься, я тут ненадолго.
— Ненадолго? — смотрю на Виктора. — Витя, что тут происходит?