Месяц назад Марина и Павел сыграли свадьбу. Решили, что раз уж праздник бывает раз в жизни, нужно позвать всех — и друзей, и родственников, хоть из ближних городков, хоть с другого конца страны.
Как ни странно, почти все откликнулись, обещали приехать. В их небольшом городке жили только родители Марины и мамин брат, Антон Михалыч, с женой, Антониной Петровной, — те самые дядя с тетей, что держали недалеко уютное кафе в двух кварталах от дома.
Когда-то, еще задолго до торжества, Антон Михалыч остановил Марину на улице и, опершись ладонью о свою дорогу трость (дядя не хромал, а просто ходил с тростью для важности), сказал, почти торжественно, с той своей мягкой, вязкой улыбкой:
— Надеюсь, ваше празднование, Мариш, будет у нас? И зал красивый, и место привычное, и по-семейному все.
Марина кивнула. Ей хотелось верить, что тут, среди своих, будет и тепло, и, уютно.
Ну как не сделать в таком случае небольшую скидку племяннице? Или не подбросить пару приятных сюрпризов в оформлении — ленточки побогаче, скатерти попраздничнее. В маленьком городе суммы аренды знали все: где-то шепотом, где-то напрямую, через знакомых.
Но когда Марина пришла подписывать договор на аренду зала, администратор — молодая женщина в строгой блузке — листала прайс с непоколебимой пунктуальностью. Сумма стояла стандартная, точь-в-точь как и для других заказчиков
— Оплата до… — Администратор подняла глаза. — Все по правилам.
— Ну что же, чуда не случилось, а я надеялась…, – лишь про себя подумала Марина, расплачиваясь за аренду кафе.
Девушка еще укорила себя за то, что почему-то надеялась, что родной дядька всё же сделает хорошую скидку – ведь не каждый день родная племянница замуж выходит?
Марина чуть усмехнулась. Она молча достала деньги: ведь речи про скидки от дяди не было, поэтому чего это ей роптать или вызывать дядю на разговор?
Марина расплатилась и забыла, у неё и так было полно забот.
Поваров на кухню, диджея, ведущего и даже флористов заказывали отдельно. Дядя с тетей не вмешивались, да и не предлагали помощь.
“Что ж, люди занятые, бизнес — дело хлопотное” – Марина себе это мысленно повторяла, будто заклинание, чтобы не царапало сердце.
Само торжество прошло красиво и громко. С раннего утра в кафе пахло застольем и вкусными блюдами, а в зале негромко играла живая музыка.
Тосты поздравлявших сменяли друг друга, лица выходящих на подиум родственников сменялись, но без исключения – все поздравления были искренними и добрыми.
— Ой, дочка, мы так рады с женой! Так рады, что наша единственная племянница наконец-то вышла замуж! Ты же нам, Мариночка, как родная! – поздравлял и дядя с теткой Марину.
— Поэтому мы не пожалели своё кафе, и сделали, чтобы сегодня у вас был незабываемый вечер! — дядька говорил так, будто он всё тут организовал на безвозмездной основе – и оформление зала, и стол, и живую музыку, и ни копейки за это не взял с молодых.
По крайней мере, многие из гостей именно так и подумали, особенно кто был из дальних родственников. Родственники подходили к Марине и шушукали на ухо:
— Какой у тебя дядька-то молодец, почище даже родителей, всё организовал! Почет таким людям и уважение! – твердили Марине родственники, а молодой женщине было неприятно такое слышать, ведь это было ложью.
Но Марина сдержалась, не хотела просто портить своё торжество и выводить дядю на чистую воду. Да и зачем это было нужно? Пусть думают, что хотят.
Павел улыбался, слегка смущаясь своей новой непривычной для него роли мужа, Марина светилась, привыкала к кольцу на пальце.
В перерывах между танцами она ловила взгляд дяди — аккуратный, деловитый, чуть усталый. Казалось, он мысленно уже считал смену, оставшееся количество бутылок, и составлял графики работы кафе на завтра.
Когда на столах угасали свечи, а смех стал мягче, официанты подошли к Марине.
— Девушка, — вежливо наклонился один, с приметной родинкой у глаза, — что делать с едой? Осталось много. И алкоголь — тоже.
Марина оглянулась на зал — на тарелки с селедкой под шубой, на целые горки закусок, на сдвинутые к стене корзины с фруктами. В гостинице сегодня останутся дальние родственники, многие приехали на несколько дней, всех надо накормить и после торжества – на следующий день! Да и жалко — добро пропадет.
Марина только сейчас поняла, что явно переборщила с дорогими закусками, да и многими продуктами, думая, что будет мало, но гости не съели и половину блюд.
— Соберите, пожалуйста, все в пакеты и контейнеры, — сказала она. — Мы заберем с собой.
— Конечно, — кивнули официанты.
И снова — тосты, объятия на крыльце, быстрые разговоры у гардероба, теплые ладони, хлопавшие по плечам Павла и обнимавшие Марину.
Когда почти все гости разошлись, они с мужем убежали в подсобку переодеться, вернулись обычными людьми — уже не невеста и жених, а просто Марина и Павел, люди, усталые от забот сегодняшнего дня и просто счастливые, что торжество прошло на уровне.
У выхода они остановили того самого официанта:
— Где наши пакеты? Мы сейчас в отель — нам пора ехать. Надо продукты домой завезти.
Тот замялся, пальцами коснулся подноса, будто искал под ним ответ.
— Их забрали ваши родственники, — неуверенно сказал официант.
— Какие родственники? — Марина моргнула. — Мы никого не просили.
— Ваш дядя. Мы думали… ну, вы его попросили…
Марина на секунду даже не поняла слов официанта — будто речь шла о ком-то постороннем.
— Понимаете, Антон Павлович – хозяин кафе, мы не могли ослушаться, да и мы думали, что это вы его попросили забрать продукты и алкоголь! — изо всех сил оправдывался официант.
Марине не верилось, что дядя и родная тетка вот так просто взяли и забрали всю оставшуюся еду и алкоголь со стола себе. И даже ни слова не сказали жениху с невестой!
– Слушай, Марин, может, они забрали пакеты, потому что недалеко живут от нас? А завтра позовут нас и остальных твоих родственников к себе на застолье. Какая-то же логика во всем этом должна присутствовать? – предположил Павел.
Утро же не оправдало надежд молодых людей в чистоплотности дяди и тетки. Никто им не звонил, и не предлагал собрать родственников на продолжение банкета. Телефон дяди молчал, как будто так и должно было быть.
– Ладно, давай вскроем конверты…, – наконец-то предложил Павел.
В каждом конверте были приличные суммы, даже молодые друзья молодых положили не менее 5 тысяч на одного человека, понимая, что торжество вышло Марине и Павлу в копеечку.
Где-то, где родственники приехали зажиточные и с капиталом, можно было обнаружить и 20 и тридцать тысяч – люди с душой дарили деньги, понимая, что это сейчас лучшее вложение в благополучие молодых.
И вот на одном конверте Марина узрила знакомый быстрый почерк Антонины Петровны, а внутри — три тысячи на двоих.
Марина не посчитала бы чужие деньги, если бы не знала, как само кафе оценивает человека за столом. На одного — выходило почти вдвое больше. Марина только накануне отдала почти 50 000 за аренду пустого зала – без кухни, без поваров, без оформления. Только официанты входили в стоимость.
Если бы была хорошая скидка за зал — еще можно было бы понять и оценить такую мизерную сумму, но тут…
— Собирайся, Марин, надо поговорить с твоим хитроумным дядей. Поехали! — сказал Павел.
Дома у дяди никого не оказалось. Молодые люди поехали в кафе.
В будний полдень зал выглядел иным: приглушенный шум тарелок, стук чашек о блюдца. За столиками сидели пенсионеры с утренним кофе, пара мужчин в костюмах, смущенные студенты.
Сегодня в кафе была акция – завтрак и обед за половину стоимости!
В воздухе заспанного кафетерия пахло вчерашним уксусом, решеткой гриля и зеленью.
Марина остановилась и застыла от удивления. На тарелке столика у входа лежали “розочки” слабосоленого лосося, свернутые точно так же, как ночью делали девочки-повара. На другой тарелке серела селедка, которую Марина просила поваров нарезать потолще.
Марина поняла, что все вчерашние заготовки даже не уносились из кафе. Они были бережно перенесены в холодильники, а сегодня продавались за пол-цены завсегдатаем, которые завтракали и обедали в этом заведении в будние дни.
Официант с родинкой увидел их, порозовел.
— Добрый день… — начал он и замолчал.
— Это что? — спросил Павел, спокойно, но твердой интонацией.
— Понимаете, — официант проглотил комок, — у нас правило, что после мероприятия… продукты… остаются заведению. Ну, чаще всего. Но мы… я думал…
— Вчера Антон Михалыч сказал, что… — официант явно запутался, взгляд его бегал между их лицами и витриной. В конце-концов, не он должен был оправдываться за приходи жадноватого хозяина заведения.
Марина медленно положила ладонь на стойку, как будто пыталась удержать дрожь. Из служебной двери вышла Антонина Петровна — яркая, собранная, с блокнотом.
— Ой, Маришенька! — улыбка была широкой, как ситцевый фартук. — Как вы? Как отоспались? У нас тут порядок наводим. Свадьба — это всегда… эх. — Она махнула рукой.
— Тетя, — сказала Марина, — вчера мы просили упаковать еду и напитки. Но Вы всё забрали…
Антонина Петровна немного вскинула брови, как человек, которому предъявляют нечто, что нельзя предъявлять.
— Мариночка, ну что ты, деточка. Это же заведение. Все, что осталось, идет по регламенту. Мы и посуду, и холодильники, и свет — все же наше.
— А вы получили праздник, все довольны. Да и, признаюсь, не стоит молодым таскать столько — все равно пропадет. А так — люди доедят. И нам не в убыток, — она цокнула языком, улыбнулась, как будто придумала полезное житейское решение.
Откуда-то из-за кухни вышел и Антон Михалыч — приосанился.
— Ну что за шум на пустом месте? — сказал он. — Я ж говорил, все как везде. Не надо обижаться, Мариш. Мы вам зал лучший дали, все обговорили.
Павел посмотрел на Марину. Та в ответ — на тарелку с лососем, на который падал тусклый октябрьский свет витражных окон.
Молодым людям не хотелось ни сцен разборок, ни криков.
Хотелось, чтобы то, что кажется простым — забота, родство, — оказалось не бухгалтерией. Но вместо этого — таблички, правила, «все как везде». Не было смысла спорить: каждое слово утонуло бы в густом соусе чужой уверенности.
— Понятно, — сказала Марина.
— Вы, если что, заходите сегодня вечером, — подхватила тетя. — Мы вам, ну… тортик отрежем. По-семейному.
Это «по-семейному» отозвалось где-то в непонятной глубине пустым звоном. Марина кивнула, будто соглашается на что-то постороннее, и вышла с Павлом на улицу.
***
Дядя поспешил убежать в своё логово, надеясь, на прекращение неприятного для него разговора. Но Марина догнала дядю в подсобке — он стоял у стола, перекладывая какие то бумаги, и при виде неё заметно напрягся.
— Антон Михалыч, объясните, пожалуйста, — голос Марины звучал ровно, но в нём сквозила ледяная напряжённость, — почему вы забрали контейнеры с едой, которые мы оставили для родственников?
Дядя поднял глаза, на секунду задержал взгляд, потом небрежно пожал плечами:
— Бизнес, Марина. Ничего личного.
— Бизнес? — она шагнула ближе. — То есть вы считаете нормальным продавать гостям остатки со свадебного стола, не предупредив нас, не спросив разрешения?
— А что такого? — он развёл руками. — Еда хорошая, свежая. Люди едят — и хорошо.
— Люди платят за то, что должно было съедено вчера, — чётко проговорила Марина. — И вы называете это «бизнесом»?
Антон Михалыч нахмурился, но не нашёлся с ответом.
Тогда Марина развернулась и вышла в зал. В кафе было оживлённо: за столиками сидели посетители, официанты сновали между столами, в воздухе витал запах кофе и выпечки. Она встала посреди зала, подняла руку, привлекая внимание, и громко, чётко произнесла:
— Прошу минуточку внимания! Я хочу, чтобы все здесь знали: те закуски, которые вы сейчас едите, — это остатки со свадебного банкета, который проходил в этом зале вчера. Их собрали со столов после праздника и сегодня продают вам как свежие блюда.
В зале повисла пауза. Кто то замер с вилкой у рта, кто то недоверчиво оглядел тарелку. За одним из столиков женщина тихо спросила мужа:
— Ты слышал, что она сказала?
— Да бросьте, — отозвался мужчина за соседним столом. — Не может быть. Наверняка шутка.
Марина достала телефон, быстро нашла фотографии со свадьбы и подошла к ближайшему столику.
— Посмотрите, — она развернула экран. — Вот наш свадебный стол вчера. А теперь сравните с тем, что у вас на тарелке.
На снимке красовалась та самая мясная нарезка, аккуратно уложенная на фарфоровое блюдо, рядом — сырная тарелка с виноградными гроздьями. Посетитель медленно перевёл взгляд на свою тарелку, где лежали почти идентичные куски мяса и сыра.
— Чёрт возьми… — пробормотал он, отодвигая еду.
Марина обвела взглядом зал:
— У меня есть меню вчерашнего банкета. Могу показать каждому, что именно вы сейчас едите. И да, за это вы платите полную цену, как за свежеприготовленное блюдо.
По залу прокатился гул. Кто то вскочил, требуя позвать администратора, кто то начал громко возмущаться, указывая на тарелки. Пара посетителей резко встала и направилась к выходу, бросив на столе недопитый кофе.
Антон Михалыч, появившийся в дверях зала, попытался взять ситуацию под контроль:
— Уважаемые гости, не слушайте её! Это недоразумение, мы всё уладим…
Но его слова потонули в хоре возмущённых голосов. Одна пожилая женщина встала и чётко произнесла:
— Я уже десять лет хожу в это кафе, но сегодня впервые чувствую себя обманутой. Верните деньги, я ухожу.
К ней присоединились ещё несколько человек. Кто то требовал объяснений, кто то просто собирал вещи, не желая больше оставаться.
Марина стояла в центре зала, наблюдая за происходящим. Она не испытывала злорадства — только горькую ясность. Всё, что она сделала, — назвала вещи своими именами. А правда, как оказалось, была слишком острой, чтобы её игнорировать.
Через месяц кафе Антона Михалыча закрылось. Не внезапно, не с грохотом — тихо, почти незаметно. Сначала пропали вывески, потом заколотили витрины, а вскоре на двери повесили замок. Место, где ещё недавно звучали разговоры, смех, звон посуды, стало мёртвым пространством — пустым, пыльным, чужим.
Антон Михалыч не объявлял о закрытии официально. Не было ни прощальных акций, ни объявлений «всё по скидкам», ни даже скромной таблички «временно не работаем». Просто однажды утром двери не открылись: желающих в небольшом городке доедать объедки с чужого стола не нашлось. Слухи расползлись быстро: кто то говорил, что не выдержали конкуренции, кто то — что «хозяин сам себя подвёл». Но все знали правду. Или хотя бы её часть.
Марина не следила за судьбой дядиного дела. Она не радовалась, не злорадствовала, не ждала извинений. Ей было важно одно: чтобы люди знали — нельзя прикрывать жадность словами о «бизнесе» и делать вид, что родственные связи — это просто удобный повод для выгоды.