Захар медленно подошёл к посту медсестры, нервно сжимая в руках пакет с фруктами. Он уже несколько лет навещал пациентку в этой палате, и каждый раз его сердце сжималось от тревоги. Остановившись перед девушкой в белой форме, он постарался придать голосу как можно больше спокойствия:
– Здравствуйте, как она сегодня?
Медсестра, привыкшая к подобным вопросам, подняла на него взгляд и профессионально улыбнулась – той самой улыбкой, которой медики стараются одновременно и не обнадеживать, и не пугать посетителей.
– Сегодня получше, – ответила она ровным, сдержанным тоном, в котором, однако, не было ни радости, ни настоящего облегчения.
Захар невольно выпрямился, в глазах на мгновение вспыхнул свет надежды.
– Отлично, – произнёс он с заметным облегчением. – Я пойду к ней.
Он уже шагнул в сторону коридора, ведущего к палате, но тихий вздох медсестры заставил его остановиться на секунду. Девушка медленно покачала головой, и в её глазах промелькнуло что то вроде сожаления. Конкретно этой пациентке посетители были не нужны…
***************
Захар осторожно приоткрыл дверь и замер на пороге. В комнате было тихо, лишь негромко тикали настенные часы да за окном шелестел ветер в листве. У окна, в мягком кресле с высокой спинкой, сидела пожилая женщина. Она была погружена в чтение – толстая книга лежала у неё на коленях, а пальцы неторопливо переворачивали страницы.
Захар сделал шаг вперёд, и половица под ногой тихо скрипнула. Женщина подняла глаза, настороженно всматриваясь в незнакомца. Он почувствовал, как внутри всё сжалось – каждый раз было одно и тоже…
– Я могу войти? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно.
Женщина медленно отложила книгу, внимательно разглядывая гостя. В её взгляде читалась настороженность, будто она пыталась вспомнить, кто это, но никак не могла.
– Вы новый доктор? – спросила она, слегка приподняв брови. – Что то раньше я вас здесь не видела.
Захар грустно улыбнулся. Этот вопрос он слышал уже столько раз…
– Нет, я не доктор, – ответил он, делая ещё несколько шагов вглубь комнаты. В его голосе было столько надежды… Надежды на то, что сегодня его узнают, обнимут, назовут по имени… – Я твой сын.
Женщина широко раскрыла глаза, явно озадаченная. Она чуть наклонила голову, словно пытаясь разглядеть в его лице что то знакомое, но, судя по выражению, так и не нашла.
– Сын? Какой сын? – её голос звучал искренне удивлённо. – У меня нет детей. И даже просто родственников.
Захар глубоко вздохнул. Он знал, что будет дальше, но каждый раз надеялся на чудо.
– Есть, и я могу это доказать, – произнёс он, стараясь сохранить спокойствие.
В голове промелькнула горькая мысль: “Каждый день одно и то же. К сожалению, сценарий их встреч не менялся последние пару лет. Сейчас ещё и обвинения пойдут”.
Он достал из внутреннего кармана пиджака старую фотографию – на ней они были вдвоём, много лет назад, счастливые и молодые. Протянул её женщине, надеясь, что хоть что то в её памяти откликнется. Но знал – скорее всего, этого не случится.
Захар стоял посреди комнаты, чувствуя, как тяжёлая тишина давит на плечи. Его мать, всё ещё с той самой фотографией в руках, вдруг резко поменялась в лице. Глаза её сузились, а пальцы впились в подлокотник кресла так, что побелели суставы.
– Предупреждали меня соседки, что аферистов развелось немерено, а я ещё не верила, – произнесла она дрожащим от гнева голосом. – Квартиру мою захотел?
Захар невольно отступил на шаг. Слова матери резанули по сердцу, но он старался держать себя в руках.
– Не нужна мне никакая квартира, – тихо ответил он, отводя глаза. Ему было невыносимо больно видеть мать в таком состоянии – растерянную, злую, совсем не похожую на ту ласковую женщину, которой она была когда то. – У меня свой дом. Двухэтажный, в частном посёлке. Ты же там жила с нами. Не помнишь?
Женщина резко встряхнула головой, будто отгоняя наваждение.
– Не помню! И тебя не помню! Уходи, пока полицию не вызвала!
Захар сглотнул ком в горле. Он знал, что спорить бесполезно – каждый раз всё заканчивалось одинаково. Но всё равно каждый визит надеялся на чудо.
– Ухожу, только не нервничай, – мягко произнёс он, медленно направляясь к двери.
Уже на пороге он обернулся. Мать всё так же сидела в кресле, сгорбившись, с фотографией, которую даже не потрудилась ему вернуть. Сколько их уже у неё? Сотни… Ну ничего, распечатать новую не проблема. Захар тихо, почти шёпотом, добавил:
– Рад был тебя увидеть.
Он закрыл за собой дверь, стараясь сделать это как можно тише. За спиной тут же послышалось бормотание – прерывистое, сердитое:
– Сын он, как же! Аферюга.
Захар прислонился к стене в коридоре, закрыл глаза и глубоко вздохнул. В груди ныло так, что казалось, будто кто то сжимает сердце ледяной рукой. Он постоял ещё минуту, пытаясь собраться с силами, а потом медленно пошёл к выходу, каждый шаг отдавался глухим эхом в пустой тишине больничного коридора…
***********************
Захар сидел в жёстком пластиковом кресле в холле больницы, ссутулившись и закрыв лицо руками. Свет люминесцентных ламп резанул по глазам, когда он ненадолго отнял ладони, но тут же снова спрятал лицо. В груди давило так, что дышать получалось лишь короткими, рваными вдохами.
Мимо проходили люди – врачи, медсестры, посетители, – но он никого не замечал. Всё сливалось в размытое пятно, пока рядом не послышался тихий, осторожный шаг.
– Вот, возьмите, – мягко произнесла знакомая медсестра, ставя на небольшой столик рядом со стаканом прохладной воды. Её голос звучал тепло, по человечески, без привычной служебной интонации.
Захар медленно поднял голову, кивнул в знак благодарности и сделал небольшой глоток. Вода едва смочила пересохшие губы, но хоть немного привела в чувство.
– Может, вам не нужно приходить сюда так часто? – осторожно начала медсестра, чуть понизив голос. Она явно подбирала слова, боясь задеть его. – У нас очень хороший уход и самые лучшие врачи. Ваша мама в надёжных руках.
Захар поставил стакан, оставив в нём больше половины воды. Пальцы слегка дрожали, но голос прозвучал твёрдо:
– Я буду приходить. Обязательно буду.
Медсестра закусила губу, словно боролась с желанием сказать больше. Наконец, не выдержав, выпалила:
– Она же вас не узнаёт! Да ещё в гадостях всяких обвиняет! – И тут же испуганно прикрыла рот рукой, осознав, что сказала слишком много. – Извините. Просто я действительно этого не понимаю.
Захар тихо усмехнулся – без злости, без обиды, скорее с тихой грустью.
– Да ничего, вы не первая, кто мне это говорит. Но, – он помолчал, глядя куда то в пустоту, – даже если она меня не помнит, это ничего. Главное – я её помню. И хочу провести с ней как можно больше времени.
– Это очень мило с вашей стороны, – только и смогла вымолвить девушка. Она видела много разных родственников, но с таким упорством встречалась впервые.
Захар машинально покрутил в руках полупустой стакан, будто пытаясь собраться с мыслями, а потом заговорил – тихо, но с явной охотой, словно давно держал эти слова внутри и только сейчас нашёл слушателя.
– Она всегда была рядом со мной, – начал он, и голос его чуть дрогнул, но тут же выровнялся. – Как бы ни уставала, всегда помогала мне с уроками, если я чего то не понимал. Помню, как она садилась рядом, брала учебник и терпеливо объясняла всё по несколько раз, пока я наконец не схватывал суть. А ещё учила меня готовить разные вкусности – то пирог с яблоками, то борщ по семейному рецепту. И всегда давала советы – не навязчиво, а так, между делом, будто просто делилась опытом.
Он замолчал на секунду, словно заново переживая те моменты, а потом продолжил, уже чуть живее:
– Когда я поступил в университет, то переехал жить в квартиру бабушки – так было гораздо удобнее добираться до учёбы. И, несмотря на то, что маме нужно было ехать ко мне больше часа, она постоянно приезжала. Всегда с чем нибудь вкусным – знала, что у меня не остаётся ни сил, ни времени на готовку после пар и подработок. Я приходил домой, а на кухне уже пахнет её фирменными булочками или супом. Это было… как глоток воды в знойной пустыне.
Захар ненадолго замолчал, допил остатки воды и посмотрел на медсестру. Та слушала внимательно, чуть наклонив голову, и в её глазах читалось неподдельное участие. Может, она и правда интересовалась его историей, а может, просто не хотела показаться грубой и резко оборвать разговор. Но Захар уже почувствовал, что ему нужно выговориться – давно нужно, просто раньше не находил подходящего момента.
– Знаете, как приятно приползти домой после тяжёлого экзамена, – продолжил он с лёгкой улыбкой, – и встретить на кухне маму, которая уже всё приготовила, ждёт тебя, спрашивает, как всё прошло? Она всегда умела так спросить, что сразу становилось легче, будто весь груз дня куда то уходил.
Он сделал паузу, словно вспоминая что то особенно тёплое, а потом добавил:
– А потом я встретил Машу, мою жену. Мама приняла её сразу, без всяких вопросов или недомолвок. Даже похвалила мой выбор – сказала, что Маша добрая и с хорошим сердцем. А когда родились близнецы, мамина помощь стала вообще незаменимой. Она часами могла сидеть с ними, петь песенки, учить их чему то простому. И всегда говорила, что это её счастье – видеть, как растёт семья.
Медсестра не сводила взгляда с Захара. В его глазах читалась такая глубокая усталость, что ей невольно захотелось сказать что то утешительное, но слова никак не подбирались. Наконец она тихо спросила:
– Её болезнь стала для вас неожиданностью?
Захар поднял на неё потухший взгляд. В нём не было ни раздражения, ни злости – только тихая, изматывающая боль. Он медленно покачал головой:
– А разве бывает иначе? Это произошло слишком внезапно! Ещё пару лет назад мама была такой бодрой, всё успевала, шутила… А потом – будто кто то выключил свет. Врач говорил, что мы не замечали начальных симптомов, списывали всё на возраст. Усталость, рассеянность, забывчивость… “Ну, ей уже за шестьдесят, с кем не бывает”, – думали мы. Если бы я был более внимательным, маме не пришлось бы жить здесь!
Его голос дрогнул на последнем предложении, но он тут же сжал губы, словно ругая себя за слабость.
Медсестра прикусила губу. Ей хотелось сказать что то вроде “вы ни в чём не виноваты” или “вы делаете всё, что можете”, но слова казались пустыми, ненастоящими. Да и вообще – нужно ли мужчине её утешение? Может, ему проще просто выговориться, а не слушать дежурные фразы? Она молча потянулась к стакану, будто ей срочно нужно было чем то занять руки.
Захар поднялся, слегка опершись на подлокотник кресла.
– Спасибо, что выслушали, – произнёс он тихо. – Мне, наверное, просто нужно было это сказать вслух.
Не дожидаясь ответа, он направился к выходу. Его спина выглядела непривычно ссутулившейся, будто на плечах лежал невидимый груз.
Когда дверь за ним закрылась, к медсестре подошла её коллега – та, что дежурила на этаже.
– Это сын Нины Александровны? – спросила она, кивая в сторону уходящего Захара.
– Ага, – кивнула первая медсестра. – Каждый день после работы заходит. Даже в выходные.
– И как она? Узнаёт его?
– Нет. Совсем. Иногда принимает за кого то другого, иногда обвиняет в чём то… Но он всё равно приходит. Ведь понимает, что она его даже не узнаёт, а всё равно идёт. Мне его жалко.
Коллега вздохнула, покачала головой и молча продолжила свой путь по коридору. А первая медсестра ещё какое то время стояла у окна, глядя, как Захар выходит из здания больницы и медленно идёт к парковке. В вечернем свете его фигура казалась особенно одинокой.
Нина Александровна неожиданно выпрямилась в кресле, её взгляд стал на мгновение ясным и сосредоточенным. Она повернула голову к медсестре, которая как раз проходила мимо с подносом лекарств, и чётко произнесла:
– Так он действительно мой сын?
Медсестра вздрогнула от неожиданности. Она привыкла к тому, что пожилая пациентка часто путается в мыслях, забывает недавние события и порой не узнаёт даже персонал. Но сейчас в её голосе звучала такая редкая твёрдость, что девушка невольно остановилась.
– Нина Александровна, как вы себя чувствуете? – мягко спросила она, подходя ближе и внимательно вглядываясь в лицо пациентки. – Может, лучше вернуться в комнату? Там вам будет удобнее.
Но женщина не сводила с неё пристального взгляда, словно боялась упустить ответ.
– Нормально я себя чувствую. Так он правду говорил? Про то, что он мой сын?
Медсестра на секунду замешкалась, взвешивая, как лучше ответить. Она знала: даже если сейчас Нина Александровна всё поймёт и запомнит, уже через полчаса может снова забыть. Но разве можно было в такой момент сказать неправду?
– Правду, – кивнула девушка с тёплой улыбкой. – Он ваш сын. Заботливый, и очень вас любит. Каждый день приходит, переживает за вас.
На лице пожилой женщины промелькнуло странное выражение – то ли растерянность, то ли смутная догадка.
– А почему тогда он ко мне ни разу не зашел? – тихо спросила она. – Я его даже не узнала. Почему он не скажет мне, что он мой сын?
В её голосе слышалась не обида, а скорее искреннее недоумение, будто она пыталась сложить воедино разрозненные кусочки воспоминаний, но они упорно не складывались в цельную картину.
– Пойдёмте со мной, я вас провожу, – мягко сказала медсестра, стараясь не показывать, как больно ей слышать эти вопросы.
Она аккуратно подхватила пациентку под локоть, ощущая, какая та хрупкая и невесомая. Нина Александровна не сопротивлялась, лишь ещё раз оглянулась туда, где недавно стоял Захар, будто надеясь увидеть его снова.
Медсестра медленно повела её по коридору, тихо приговаривая:
– Всё будет хорошо, Нина Александровна. Вы отдохнёте, а завтра ваш сын снова придёт. Он никогда не пропускает визиты.
Пожилая женщина шла, слегка опираясь на руку медсестры, и что то беззвучно шептала, будто пытаясь удержать в памяти только что услышанное. А девушка, ведя её к палате, думала о том, как несправедливо устроена болезнь – лишает человека не только памяти, но и возможности радоваться самым дорогим людям рядом…
******************
Маша сидела в машине, повернувшись к мужу. Плечи Захара были опущены, пальцы крепко сжимали руль, а взгляд устремился куда то вдаль, будто он всё ещё находился не здесь, а в больничном коридоре.
– Ну как, ей не лучше? – спросила Маша, хотя по его лицу уже всё поняла.
Захар медленно повернул голову. В его глазах читалась такая усталость, что у Маши сжалось сердце. Он выдохнул, словно сбрасывая с себя тяжёлый груз, и тихо ответил:
– Как сказал врач, дальше будет только хуже.
В этот момент с заднего сиденья раздался звонкий детский голос:
– Пап! – Один из близнецов, вытянув шею, просунул голову между передними сиденьями. Его глаза светились любопытством, а на щеках играли весёлые ямочки. – А когда мы бабушку увидим?
Простой, невинный вопрос ударил Захара прямо в сердце. Он резко зажмурился, пытаясь сдержать подступившие слёзы. В горле встал ком, но он знал: дети не должны видеть его слабость. Глубоко вдохнув, он повернулся к сыну, нашёл в себе силы улыбнуться – пусть и не слишком уверенно, но искренне.
– Не знаю, малыш, – ответил он мягким, чуть дрожащим голосом. – Она сейчас не очень хорошо себя чувствует. Но мы обязательно её увидим, ладно?
Мальчик на секунду задумался, потом кивнул и беззаботно вернулся к своим игрушкам. А Захар ещё несколько мгновений сидел неподвижно, собирая себя по кусочкам.
Маша включила зажигание, и машина плавно тронулась с места. Из заднего сиденья тут же полился поток детской болтовни: близнецы оживлённо обсуждали, какие рисунки они сегодня нарисовали в садике, спорили, кто первым будет показывать их маме, перебивали друг друга, смеялись. Их голоса, звонкие и беззаботные, наполняли салон теплом и жизнью.
Захар слушал эту весёлую какофонию, и постепенно тяжесть в груди становилась чуть легче. Он смотрел в окно, на проплывающие мимо дома и деревья, и мысленно повторял: “Они – моя опора. Они – то, ради чего нужно держаться”.
Машина ехала домой, а в её салоне смешивались два мира: один – полный боли и тревоги, другой – беззаботный и полный радости. И в этом странном, хрупком равновесии Захар находил силы двигаться дальше…