— Ты серьёзно сейчас? — Анна стояла в прихожей, прижимая к груди документы и смотрела на Игоря так, будто впервые его видела. — Это ты называешь «всё будет по-человечески»?
— А что ты хотела? — Игорь пожал плечами, как будто говорил не с женой, а с сотрудницей ЖЭКа. — Половина квартиры моя. Я тебя предупреждал, что Виктория временно останется.
— Временно?! — Анна рассмеялась, но голос дрогнул. — У неё уже тапочки у кровати и халат на крючке в ванной! Она что, “временно” переехала со своим феном и мицелляркой?
— Ну не на улицу же ей, Ань, — Игорь даже не покраснел. — У неё сложный период. Она… осталась одна.
— А я, по-твоему, тут с кем? С духами Петра Первого? Я беременна, Игорь! — Анна подняла руки, как будто призывала его к логике. — И живу с твоей любовницей в одной квартире! И ты мне сейчас предлагаешь “решать вопрос полюбовно”?
— Не начинай, — отрезал он, потерев лицо ладонями. — Ты знала, на что идёшь, когда выходила за моряка.
— За моряка?! — она фыркнула. — Я выходила за тебя, а не за вот эту самку с ресницами как у павлина!
Игорь молча развернулся и ушёл в сторону кухни. Из-за стенки тут же донёсся голос Виктории:
— Ну что ты с ней возишься, Игорёк? Очевидно же, что она истерит.
— Ты заткнись, — прошипела Анна, уже не скрывая злости. — Игорь, если ты хоть на грамм сохранил в себе что-то человеческое, мы поговорим. Без этой…
— Хватит. — Он вышел обратно. — Я устал. Квартира пополам. Я предложил: либо ты продаёшь свою долю, либо мы делим по закону.
— А я предложу тебе кое-что получше, — голос её дрожал, но слова были точны, как у юриста на допросе. — Я останусь. Пока не рожу. И даже дольше. И ты меня отсюда не выгонишь. Потому что я тут прописана. А ты с этой своей… куклой… идите в суд. Или хоть в чёрт возьми. Мне плевать.
Игорь замер на секунду, а потом стиснул зубы и ушёл обратно к Виктории. Та, конечно, нашептала ему что-то на ухо — оттуда донёсся её мерзкий хихик.
Анна облокотилась на стену, на секунду прикрыла глаза. Потом выдохнула — не плачь. Ни за что не плачь. Особенно перед этой ведьмой в леопардовом халате.
Когда Анна мечтала о замужестве с моряком, всё казалось как в романтическом сериале: она встречает его на причале, он сходит по трапу с тюльпанами и банкой кофе «Якобс», а потом они ночами сидят на балконе, пьют вино и обсуждают жизнь.
Реальность оказалась ближе к трэшу на Первом канале. Сначала он стал ходить в рейсы дольше и чаще. Потом приехал как-то весь с иголочки — новый парфюм, новая прическа, и, главное, новое выражение лица. Такое, как у кота, который стащил курицу, но делает вид, что просто мимо шёл.
— У нас с Викторией всё серьёзно, — сказал он тогда, спокойно, как будто обсуждал закупку стройматериалов. — Мы тебя не бросим. Просто ты и я… ну… всё.
Анна не орала. Не метала посуду. Просто села на кухонный табурет и долго смотрела в пол. Потом сказала:
— А кто Виктория?
— Коллега. С первого судна. Она… понимает меня.
— А я, выходит, всё это время… не понимала? — усмехнулась она.
— Ну, ты… домашняя. А она — женщина с характером.
Вот так. Всё, что нужно было знать.
Сейчас в квартире стояла звенящая тишина. Только холодильник гудел, как будто выражал своё глубочайшее сочувствие.
Анна осторожно прошла в комнату, села на кровать. Маленький животик под футболкой уже слегка округлился. Малыш толкнулся внутри — будто напоминал: ты не одна.
Ничего, малыш. Мы справимся.
Она открыла ноутбук. Уже неделю искала юридические выходы из этой ситуации. И если бы не юристка с форума «Мамы и закон», давно бы понаделала глупостей. Но та строго объяснила: “Вы имеете право жить в этой квартире. Даже если вы развелись. Вы там прописаны и не совершеннолетний ребёнок тоже будет прописан. Он вас не выгонит, даже если будет пытаться. Пусть попробует — получите судебный запрет на выселение беременной. И поверьте, судья будет на вашей стороне.”
Вот и попробуй, Игорёк.
Виктория, конечно, старалась выжить Анну всеми возможными способами. Однажды бросила её крем в мусорку. Потом выкинула пакет с продуктами. Устроила сцену, что мол, “эта беременная ведьма ворует её йогурты”. Анна слушала всё это, ела яблоко и сдерживалась. Главное — не сорваться.
Но однажды всё сорвалось.
Анна вышла в кухню, и застала Викторию в футболке Игоря, сидящей на её месте. На столе стоял недопитый кофе, на тарелке — её печенье. Она взяла последнее, надкусила и бросила назад.
— Фу, какое дерьмо. Ты это сама пекла?
Анна подошла, медленно. Лицо было каменным.
— Слушай, Вика. Я тебя сейчас ударю. По-настоящему. — Она говорила тихо, как учительница в психбольнице.
— Серьёзно? Ты мне угрожаешь?
— Не угрожаю. Предупреждаю. — Анна наклонилась к ней. — Попробуй ещё раз тронуть мои вещи. Или еду. Или сказать хоть одно слово о моём ребёнке. Я тебе покажу, что такое “домашняя”.
Виктория поднялась резко. В глазах что-то мелькнуло — от страха до ярости.
— Это ты угрожаешь мне в моём доме?!
— Нет. В нашем доме, Вика. Пока пополам. Но ты тут чужая. И ты это знаешь.
Игорь появился как раз в этот момент. Подслушал часть. Сначала пытался вмешаться, но обе женщины повернулись к нему синхронно.
— Заткнись, Игорь, — в один голос.
Он замер. Похоже, впервые за долгое время понял, что больше ничего не контролирует.
Позже вечером Анна записала в ежедневнике: “Сегодня был первый день, когда я почувствовала, что не сломалась.”
Она смотрела в потолок и думала о том, как быстро меняются люди. Игорь — этот высокий, красивый моряк, который в 2017 году обещал ей, что «всегда будет рядом», теперь предпочитал держаться поближе к своей новой даме — с нарощенными ногтями, голосом, как у персонажа из реалити-шоу, и манерой смеяться так, будто у неё в горле проживает павлин.
Но был и другой мужчина.
Тот, кто писал ей в мессенджере. Дмитрий. Знакомый через коллегу. Он спрашивал, как она. Говорил: “Ты заслуживаешь большего. У тебя в глазах огонь, ты просто ещё не вспомнила, как им жечь.”
Анна пока не знала, верит ли ему. Но читала его сообщения по нескольку раз. Особенно в те ночи, когда Виктория громко говорила по телефону о том, “как сложно жить с беременной истеричкой”.
Игорь, поздравляю. Ты выбрал себе богиню драмы. А я — выберу себя.
***
Виктория, как и обещала, не собиралась отступать. Она захватила квартиру так же уверенно, как когда-то Игорь — Анну. Без шума, без войны. Просто заняла пространство. Зубная щётка на раковине. Пижама на спинке стула. Расческа, как флаг, вбитый в территорию.
Игорь больше не ночевал в комнате Анны. Виктория теперь хозяйничала, как в частной гостинице, забыв при этом, что у неё нет даже прописки.
— Послушай, — начал он однажды, сидя на кухне, когда Виктория куда-то ушла по делам. — Может, ты всё-таки продашь свою долю? Мы бы закрыли вопрос. Тебе и ребёнку будет лучше. Купишь себе что-то маленькое, уютное.
Анна повернулась к нему медленно, как кошка, которую разбудили с пультом в руке.
— Я беременна. В декрете. Денег нет. Ты бросил меня, и теперь предлагаешь — что? Продать свою долю и жить на скамейке у ЖЭКа?
— Ну не на скамейке, — он вздохнул. — Просто я вижу, как тебе тяжело. И мне тоже. Это же всё на нервах. И Виктория…
— Ага, вот оно! — она прищурилась. — Всё упирается в Викторию. Ей некомфортно, да? Ей тяжело, что я тут есть?
— Да не только ей…
— Игорь, я в этом доме семь лет. С тобой. С твоими родителями, с этим сраным ремонтом в 2019-м, с твоей мамой, которая вешала кухонные полки и твердила, что я «ничего в жизни не добилась». Я с тобой прожила всю эту жизнь. А теперь пришла вот эта, с губами как у карпа, и ты хочешь, чтобы я уступила?
Он открыл рот. Закрыл. Понимал, что что бы он ни сказал — будет хуже.
— Короче, Игорь, — она наклонилась ближе. — Пока я жива, вменяема и прописана в этой квартире, вы меня отсюда не выгоните. А если вы продолжите, я подам в суд. На раздел имущества, на алименты, на всё. И знаешь что? Мне плевать. Я уже в аду. Вы просто обои переклеили.
И началась настоящая битва.
Виктория не сдерживалась. На кухне громко слушала музыку — какой-то попсовый трешняк с припевами про любовь и тачки. Могла посреди ночи варить лапшу и громко чавкать. Однажды даже включила Игорю фильм в спальне так громко, что у Анны ребёнок внутри подпрыгнул.
— Виктория, — позвала она её утром. — Можно тебя на минутку?
Та вышла, с наигранной улыбкой.
— Что-то случилось?
— Да. Случилась ты. И моя психика больше не выдерживает.
— А, ты опять в своих беременных истериках? Слушай, Ань, ну потерпи немного. Мы с Игорем планируем купить жильё, как только продадим эту хрущёвку. Мы тебе даже цену предлагаем выше рыночной. Не надо устраивать цирк.
Анна усмехнулась. Глаза были ледяные.
— Удивительно, как много ты предлагаешь, живя в чужом доме. Ты — никто. Не прописана, не совладелец, не родственница. У тебя тут статус как у цветка на подоконнике. Только цветок не пихает мои прокладки под ванну.
— Это ты про себя, да? — взвизгнула Виктория. — Психичка! С тобой жить невозможно!
— Так иди к чёрту. Или к себе домой. А, точно — тебя выгнали, вот ты и прицепилась.
В этот момент Игорь влетел в коридор как пингвин в мультике: быстро и без разбора.
— Девочки, прекратите! У меня завтра судно, я должен вылететь в Мурманск!
— Да лети хоть в Атлантиду! — одновременно рявкнули обе.
Он вышел, хлопнув дверью. Виктория прошипела что-то про “сумасшедшую бабу”, и скрылась в комнате. Анна стояла у зеркала и смотрела на своё отражение.
— Ты держишься. Не сломалась. Всё правильно. Ещё немного — и всё это закончится.
В тот вечер она вышла на улицу. Позвонила Дмитрию. Он сразу взял трубку.
— Привет. Как ты?
— Нормально. Почти выбросила любовницу бывшего мужа с балкона. Без жертв.
— Звучит как прогресс.
— Да, прогресс у меня теперь с железным вкусом во рту.
Они говорили почти час. Дмитрий был спокоен, взрослый, без вот этих “ну ты сама виновата”. Слушал. Шутил. Не давил. Он знал, как тяжело бывает женщине без поддержки. И он никогда не начинал разговор с фразы «ты должна».
— Хочешь, я приеду? — спросил он однажды.
Анна зависла.
— Нет. Пока нет. Мне нужно самой всё пройти.
Он понял. Не обиделся. Просто сказал:
— Я рядом. Даже если не рядом физически.
Вернувшись, она застала на кухне лист бумаги. Открытый ноутбук. Игорь, видимо, собирался распечатать какую-то «договорённость». И вот, её любимое: «Стороны пришли к устному соглашению…»
Она засмеялась. Это был нервный смех. Смех женщины, у которой больше не осталось иллюзий.
Сделала себе чай. Села у окна.
В этой квартире она провела семь лет. Тут была их первая ёлка. Тут он делал ей предложение. Тут был смех, слёзы, вино и ссоры. А теперь — посторонние духи, чужие вещи и этот вечно натянутый голос Виктории в телефоне.
Но ты всё равно не сдашься.
Она наложила в чашку гречки, села у окна и включила переписку с Дмитрием.
— Знаешь, что самое смешное? — написала она. — Я впервые за долгое время не чувствую себя одинокой.
Он ответил почти сразу.
— Потому что ты больше не одна. Даже если вокруг враги.
А враги собирались в бой. Утром Виктория начала с фразы:
— Мы подаём заявление на раздел. Если ты откажешься — через суд. И тогда будь готова выметаться.
Анна посмотрела на неё спокойно. Очень спокойно.
— Я как раз собиралась сама подать. Только, в отличие от вас, у меня юрист, не подруга-гадалка. И да — я не выметаюсь. Я тут останусь. Пока не решится всё по закону. А ты, Вика, будешь жить в правовом поле. Надеюсь, тебе там уютно.
Виктория вспыхнула.
— Думаешь, ты победишь? Думаешь, ты лучше меня?
— Нет. Я просто не сломалась. А это уже победа.
***
Анна сидела в душной комнате, в руке — шариковая ручка, в голове — гул как после дискотеки в Подольске. На столе лежала повестка. Суд. День X.
Судья — тётенька с лицом человека, у которого на обеде отобрали пирожок, — молча листала бумаги. За столом напротив сидели Игорь и Виктория. Последняя пришла в платье, из которого явно хотела вывалиться грудь, но осталась только злость.
Анна держалась. Дышала. В голове только одно:
Ты либо добьёшься справедливости, либо они сделают из тебя тень. А ты не тень. Ты свет.
— Значит так, — произнесла судья, глядя в бумаги. — В квартире зарегистрированы Анна и Игорь. Имеется спор о порядке пользования. Третье лицо — Виктория Сергеевна, де-юре не проживает. Доля квартиры: по одной второй. От ребёнка Анны, предполагаемого будущего собственника, интересы будет представлять мать. Установлено…
И тут голос судьи, казалось, растворился в воздухе. Анна слушала как сквозь вату. Доля. Судебный порядок. Совместное проживание невозможно. И прочее, прочее, прочее…
Всё это время Виктория играла скучающую, но на лице было написано: «Скоро ты свалишь, мамашка. Я здесь — новая королева».
— Стороны согласны с разделом фактическим, с определением комнат за каждым? — спросила судья.
— Анна не согласна, — спокойно сказала она. — Я подаю встречный иск. Квартира приобретена в браке, но часть средств — мои личные, от продажи комнаты, доставшейся мне по наследству. Я прошу перераспределить доли с учётом этих данных. Игорь утверждает, что мы купили пополам, но у него нет доказательств источника своего вклада.
Судья подняла бровь. Виктория выпучила глаза.
— Ты чё, с ума сошла? — прошипел Игорь.
— Нет. Просто я наконец проснулась.
Виктория вспорхнула со стула, как чайник на плите:
— Это наглость! Это квартира его родителей!
— У родителей — дачи и гречка. А квартира оформлена на нас с Игорем. И знаешь, Виктория, тебя тут вообще быть не должно. Ни в комнате, ни в жизни.
Судья откашлялась.
— Успокойтесь. Это не рынок. Всё будет решаться по документам. Приложите копии подтверждений — и тогда будем говорить о перераспределении. Суд откладывается. До следующего слушания никто никого не имеет права выселять или ограничивать в проживании.
Анна встала. Спокойно. Без истерик. Просто встала — и посмотрела на Игоря.
— Ты потерял не только жену. Ты потерял лицо.
И на Викторию:
— А ты потеряешь крышу. Как только начнётся проверка законности твоего проживания. Я уже оформила заявление. Готовься.
В тот же вечер в квартире повисла тишина. Ни музыки, ни шума, ни лапши в три ночи.
Игорь пытался заговорить.
— Ань, ну зачем всё это?
— За тем, что у меня есть ребёнок, Игорь. У тебя — любовь и баба с нарощенными ресницами. У нас — был брак. Теперь будет суд. И всё по-честному.
— А если бы я остался? Если бы всё вернуть? — пробормотал он.
Анна усмехнулась.
— То ты бы остался без Виктории. И всё равно был бы несчастен. Ты не меня хочешь, а стабильность. Но ты не достоин ни того, ни другого.
Он ушёл, не хлопнув дверью. Виктория закрылась в комнате.
Анна осталась на кухне, с чаем и телефоном. Написала Дмитрию:
Знаешь, кажется, я сегодня первый раз за долгое время почувствовала себя сильной.
Ответ был почти моментальный:
А я всегда знал. Просто ты должна была сама это понять.
Через месяц суд перераспределил доли: ⅔ Анне, с учётом её вклада, беременности и отказа Игоря участвовать в оплате ипотеки последние два года. Виктория получила требование покинуть квартиру в течение недели. Она ушла, хлопнув дверью, громко сказав:
— Ты будешь одна, бедная и никому не нужная!
Анна не ответила. Просто закрыла за ней дверь.
Через три месяца она родила. Девочку. Здоровую, крепкую, с крошечными пальчиками, которыми малышка вцепилась в её указательный, будто говорила: «Ты победила, мам. Всё будет хорошо».
Дмитрий был рядом. Не как герой романа, а как мужчина, который не боится быть не героем, а просто нужным.
На выписке он тихо сказал:
— Хочу, чтобы ты знала. Если ты когда-нибудь решишь снова жить с мужчиной, я готов быть рядом. Но только если ты сама этого захочешь. И только на твоих условиях.
Анна посмотрела на него и вдруг рассмеялась.
— Вот ты, Дмитрий, и квартира. И даже соседи — теперь всё моё. Я наконец ничего не делю. Ни мужчину, ни комнату, ни жизнь. Всё, что осталось — это моё. И точка.
Он обнял её. Не как спаситель. Как партнёр.
И на этот раз — не временный.