— Ты хочешь, чтобы твоя мать без лекарств осталась?! Денег нет! Переводи немедленно!
Вагон электрички раскачивался на стыках рельсов. Марина стояла у двери, зажатая между школьницей с огромным рюкзаком и мужчиной в прокуренной куртке. Телефон был прижат к уху так сильно, что ухо начало гореть.
— Пап, я же вчера отправила почти всё…
— ТЫ ВООБЩЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ МЫ ВЫЖИЛИ?!
Голос отца ударил так, что Марина вздрогнула. Школьница обернулась. Мужчина рядом покосился на неё и поднял бровь. Женщина напротив откровенно разглядывала Марину с выражением брезгливого любопытства — будто смотрела на что-то неприличное.
Лицо вспыхнуло. Марина отвернулась к окну, вцепилась свободной рукой в поручень и сглотнула ком в горле.
— Папа, я на людях, давай потом…
— ПОТОМ?! А мать потом помирать будет?!
Она нажала отбой дрожащими пальцами и уставилась в собственное отражение в грязном стекле. Бледное лицо. Синяки под глазами. Поношенная куртка. Тридцать лет, а выглядела на все сорок.
«Унижение», — подумала она. «Просто унижение. И ты даже не можешь ничего сказать».
***
Марина работала фельдшером в районной поликлинике уже восемь лет. Смены были долгие, зарплата — смешная, но в родном городке, откуда она уехала после медучилища, не было и этого. Родители остались там — в том самом городке, где всё знали друг про друга, где автобус ходил три раза в день, а вечерами на улицах было пусто и тихо.
Отец, Григорий Платонович, всю жизнь проработал прорабом. Он умел только командовать, кричать и требовать. Мать, Валентина Степановна, жаловалась на сердце и давление, но при этом каждый день ходила на рынок, к соседкам и в храм.
С детства Марину учили быть удобной. Не спорить. Помогать по дому. Присматривать за младшим братом Егором. Когда ей было десять, а ему пять, родители уехали на неделю к родственникам и оставили её одну с братом. «Ты же большая, справишься», — сказала мать. Марина справилась. С тех пор так и повелось: она должна была справляться. Всегда.
Когда она поступила в медучилище и переехала в город, отец сказал: «Ну вот, теперь при деле будешь. Нам помогать станешь». И она помогала. Переводила деньги. Покупала лекарства. Привозила продукты.
Полгода назад всё изменилось. Егор, которому было двадцать три, бросил колледж. Он увлёкся мотокроссом и целыми днями пропадал на трассе. Экипировка, запчасти, тренировки, соревнования — всё это требовало денег. Много денег.
Родители решили, что платить за всё это будет Марина.
— Ты же старшая, — сказал отец. — Кто ещё поможет? У Егора талант, нельзя его загубить.
Марина пыталась возразить. Говорила, что у самой денег в обрез, что зарплата маленькая, что коммуналка дорожает. Отец перебил:
— Мы тебя растили, кормили, одевали! Теперь твоя очередь!
Мать добавила:
— Ты же не хочешь, чтобы брат всю жизнь неудачником был?
И Марина сдалась. Как всегда.
В последний приезд родители заставили её оплатить ремонт гаража. Отец разводил руками: «Где мне взять деньги? Пенсия копеечная!» В гараже он собирал старые мотоциклы — это было его хобби, его гордость. Марина молча перевела двадцать тысяч.
Мать сунула ей в сумку список лекарств: «Купишь в городе, там дешевле. А потом привезёшь». В списке были не только таблетки от давления, но и витамины, мази, капли — на несколько тысяч.
Егор ходил по дому в кроссовках за двенадцать тысяч и небрежно бросил: «Сеструха, купи мне ещё перчатки для гонок, нынешние порвались». Он даже не спросил — просто потребовал.
Марина уехала в город с пустым кошельком и тяжёлым сердцем. И с чувством вины. Она всегда чувствовала вину. За то, что живёт отдельно. За то, что «не оправдывает ожиданий». За то, что иногда — совсем редко, в самые тёмные минуты — думала: «А почему это всегда я?»
***
В городской поликлинике начались сокращения. Главврач вызвала Марину и сказала коротко: «Премии больше не будет. График плавающий. Или соглашайся, или ищи другое место».
Марина согласилась. Искать другое место было некуда.
Теперь она могла выйти на работу в шесть утра, а закончить в десять вечера. График менялся каждую неделю. Усталость накапливалась, как вода за плотиной, и однажды Марина поняла, что больше не может.
После очередной смены — двенадцать часов на ногах, скандал с пациентом, орущий главврач — она вернулась домой. Бросила сумку на пол, стянула куртку и увидела на столе квитанции за коммуналку. Цифры расплывались перед глазами. Больше семи тысяч.
Телефон завибрировал. Два сообщения.
«Переведи ещё, мы записались Егору на соревнования».
«Марин, купи маме аппарат для давления — старый сломался!»
Марина опустилась на стул. Не сняла ботинки. Не включила свет. Просто сидела в полутьме кухни и смотрела на квитанции.
Достала калькулятор. Зарплата минус коммуналка. Минус еда. Минус проезд. Минус то, что отправила родителям на прошлой неделе. Минус то, что они просят сейчас.
В остатке — восемьсот рублей до следующей зарплаты. Через две недели.
Марина положила голову на руки и закрыла глаза. В груди разливалась холодная, тяжёлая усталость. Не жалость к родителям. Не вина. Просто усталость.
Она прошептала в пустоту кухни:
— Я живу, чтобы их спасать. Но кто спасает меня?
Никто не ответил.
***
В поликлинику пришёл новый врач. Терапевт Андрей Ломов — лет тридцати пяти, спокойный, с внимательными серыми глазами. Он не кричал на пациентов, не хамил медсёстрам и всегда здоровался первым.
Однажды он застал Марину в ординаторской. Она сидела над бумагами и пыталась не заснуть.
— Ты в порядке? — спросил Андрей.
Марина вздрогнула и кивнула:
— Да, всё нормально.
— Не похоже.
Он сел напротив, налил чай из термоса и придвинул ей кружку.
— Я серьёзно. Ты выглядишь так, будто не спала неделю.
Марина хотела отшутиться, но вдруг поняла, что не может. Слова застряли в горле, а глаза предательски защипало.
— Просто… устала, — выдавила она.
Андрей молчал. Не давил. Просто ждал.
И Марина заговорила. Рассказала про родителей. Про брата. Про деньги, которых всегда не хватает. Про чувство вины, которое давит сильнее любой усталости.
Андрей слушал, не перебивая. Когда она замолчала, он тихо сказал:
— Ты понимаешь, что это ненормально?
Марина опустила глаза.
— Они же родители…
— Родители не имеют права так обращаться с детьми. — Голос Андрея был мягким, но твёрдым. — Попробуй сказать им «нет». Хотя бы один раз.
— Не смогу.
— Сможешь. Давай помогу тебе составить бюджет. Посмотрим, что реально можешь себе позволить, а что — нет. Чтобы у тебя были цифры, факты. Не эмоции, а факты.
Они просидели в ординаторской ещё час. Андрей показал Марине, как правильно вести учёт расходов, как планировать траты, как откладывать хотя бы немного на чёрный день.
Когда она уходила, он сказал:
— Попробуй сказать «нет». Просто попробуй.
Вечером Марина набрала номер отца. Сердце билось так сильно, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. В ушах шумело.
— Папа, я… я не могу перевести вам деньги в этом месяце.
Пауза. Долгая. Потом голос отца взорвался в трубке:
— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! Егор без экипировки останется! Твоя мать вообще ум рёт, если я ей валидол не куплю!
— Папа, у меня самой денег нет, мне урезали зарплату…
— Врёшь! Кто это тебе в голову вбил такую ерунду?! Этот новый врач, да?!
Марина онемела.
— Откуда ты…
— Я всё про тебя знаю! Не думай, что можешь от нас что-то скрыть!
Она положила трубку. Руки дрожали. Через два часа телефон зазвонил снова. Номер был незнакомый, но голос — до боли знакомый. Отец звонил с чужого телефона и кричал, требовал, угрожал.
Марина выключила телефон и просидела всю ночь на кухне, обхватив колени руками.
***
На следующий день Марина приехала домой. Не сдаваться — сказать всё, что накопилось за годы.
Родительский дом встретил запахом жареной картошки, сырости и машинного масла. В коридоре валялись мотоциклетные запчасти, грязные ботинки Егора. Телевизор орал на всю квартиру.
Егор вышел в новой кожаной куртке с яркими нашивками.
— О, сестрёнка! Смотри, какую на твои деньги купили! Крутая, да?
Марина молча прошла на кухню. Отец сидел за столом с газетой.
— Ну что, одумалась?
— Нет. Я приехала поговорить.
— Мы всё решили. — Отец отложил газету. — Егор будет жить у тебя, а ты будешь платить за его тренировки.
Марина онемела.
— Я не соглашалась…
— А спрашивать не собираемся. Ты обязана.
«Вот он — предел», — подумала она.
Вечером Марина лежала на кровати и услышала голоса с кухни.
— Главное — удержать её, — говорил отец. — Егор без её денег пропадёт!
— Если свалит — всё, конец, — вздыхала мать. — Придётся мне работать.
— Не свалит. Она же удобная. Всегда была.
Марина встала и вышла в коридор. Стояла в темноте и слушала, как родители обсуждают её жизнь, деньги, квартиру. Ни слова о ней самой.
Она была для них не человеком. Она была ресурсом.
Что-то внутри окончательно сломалось, но следом — облегчение.
Утром отец протянул руку:
— Давай ключи от квартиры. Для Егора.
Марина посмотрела на его самодовольное лицо, на мать с ожидающим выражением, на брата с телефоном.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Больше вы от меня ничего не получите.
Отец побагровел.
— КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! Мы тебя вырастили!
— И я вам за это плачу десять лет. Больше не буду.
— ТЫ НАС БРОСАЕШЬ?! — заорал Егор и швырнул кружку в стену. — Предала!
Марина подняла сумку и пошла к двери.
За спиной кричали, причитали, проклинали. Но она не обернулась. Ни когда захлопнула калитку, ни когда села в автобус.
Она смотрела в окно и чувствовала лёгкость — будто сбросила рюкзак с камнями.
***
Вернувшись в город, Марина сделала то, что давно должна была сделать. Подала заявление в банк на проверку кредитов, оформленных на её имя. Андрей помог ей разобраться с документами — и выяснилось, что родители полгода назад взяли микрозайм на её паспортные данные. Двести тысяч рублей. На «лечение матери».
— Это мошенничество, — сказал Андрей. — Ты можешь подать в суд.
— Не буду, — Марина покачала головой. — Просто закрою этот долг и больше никогда не дам им доступа к своим документам.
Она сменила сим-карту, заблокировала родителей во всех соцсетях, удалила их из контактов. Искала подработку — стала подрабатывать в частной клинике по выходным. Деньги уходили на погашение долга, но впервые за годы Марина чувствовала, что живёт для себя.
Родители пытались достучаться через соседей, через дальних родственников, через соцсети. Писали с чужих аккаунтов, обвиняли в чёрствости и предательстве. Егор выкладывал сторисы с подписями вроде «Когда сестра бросила семью ради карьеры».
Марина больше не реагировала. Она просто жила.
***
Прошло два года.
Марина стала старшей медсестрой в частной клинике. Переехала в новую съёмную квартиру — маленькую, но уютную. Завела кота — рыжего, ласкового, которого приютила после вызова к одинокой пенсионерке. Назвала его Тимофеем.
Вечером, когда она сидела у окна с чашкой чая, на телефон пришло сообщение. Незнакомый номер, но текст — узнаваемый:
«Маринка… Мне нужны деньги на ремонт байка… Ну ты же не откажешь брату?»
Марина посмотрела на экран. Улыбнулась.
Написала коротко: «Нет, Егор. Я больше не банк».
Заблокировала номер. Положила телефон. Включила чайник.
Тимофей запрыгнул на подоконник и устроился рядом, мурлыкая. За окном горели огни города. Где-то играла музыка. Кто-то смеялся.
Марина обняла тёплую чашку и вдохнула аромат чая. Впервые за много лет она чувствовала спокойствие. Настоящее, глубокое спокойствие.
Она была свободна.