— Я не буду это готовить!
Вера швырнула кулинарную книгу на столешницу так, что задребезжали чашки в сушилке. Максим вздрогнул, отрываясь от телефона. За окном кухни серел ноябрьский вечер, и в стекле отражалась её фигура — напряжённая, с руками на бёдрах.
— Верунь, ну пожалуйста… — начал он примирительно. — Это всего лишь оливье и селёдка под шубой. Полина всегда их любила.
— Пусть сама себе любит! — отрезала Вера. — Я три года терплю её комментарии про мою еду, про то, что я тебя «морю голодом» своими салатами из рукколы. А теперь должна стоять полдня, нарезая майонезную гору для её величества?
Максим опустил глаза. В углах его рта залегли усталые складки — те самые, что появились после очередного звонка сестры. Вера знала: он уже час уговаривал Полину не приносить свои кастрюли на его день рождения. Безуспешно.
— Она же семья, — тихо проговорил он.
— А я кто? — Вера почувствовала, как голос дрожит. — Прислуга?
Молчание повисло между ними, тяжёлое, как чугунная сковорода.
***
Вера отвернулась к окну, пытаясь унять дрожь в руках. Три года назад всё начиналось совсем иначе.
Они встретились на выставке современного искусства — оба стояли перед одной и той же картиной, изображавшей хаотичные цветные пятна. Максим пошутил, что художник, видимо, просто опрокинул банки с краской, и Вера рассмеялась. Через полгода они уже выбирали квартиру, скрупулёзно подсчитывая, сколько каждый вносит в первоначальный взнос. Пятьдесят на пятьдесят — справедливо и честно. Вера настояла на этом, не желая чувствовать себя обязанной.
Полина появилась на пороге их новой квартиры с пирогом и критикой одновременно.
— Маловата, конечно, — протянула она, оглядывая светлую двушку с панорамными окнами. — И район так себе. Максимка, я же говорила, надо было взять трёшку в центре, я бы помогла с деньгами.
— Нам нравится здесь, — ответил тогда Максим, обнимая Веру за плечи.
Но это было только начало. Полина была старше брата на восемь лет и считала себя главной в его жизни после смерти родителей. Она появлялась без предупреждения, приносила огромные судки с жареной картошкой, пельменями в сметане, котлетами, плавающими в масле.
— Ты совсем высох, — причитала она, щупая Максима за плечо. — Смотри, кости торчат! Вера, ты что, мужа не кормишь?
Вера кормила. Овощными рагу, запечённой рыбой, киноа с авокадо. Максим похудел на двенадцать килограммов, перестал задыхаться на лестнице, анализы пришли в норму. Он сам попросил её готовить иначе после того, как врач намекнул на преддиабет.
— Поля, я чувствую себя отлично, — уверял он сестру.
— Это сейчас, — мрачно пророчила Полина. — А потом свалишься. Мужчине нужна настоящая еда, а не эти твои травки.
Настоящая еда. Это словосочетание Вера слышала так часто, что оно врезалось в память, как заноза. Полина произносила его с особым придыханием, будто речь шла о чём-то священном.
— Может, правда приготовишь? — голос Максима вернул её в настоящее. — Один раз. Ради меня.
Вера медленно обернулась. В свете люстры его лицо казалось осунувшимся, виноватым.
— Нет, — твёрдо произнесла она. — Я больше не буду прогибаться под её капризы.
Он моргнул, явно не ожидая такой решимости.
— Но она всё равно придёт со своими кастрюлями…
— Пусть приходит, — Вера скрестила руки на груди. — Но я не буду притворяться, что мне это нравится. И не буду благодарить за то, что она считает меня плохой хозяйкой.
***
Утро встретило Веру гудением холодильника и тупой болью в висках. Максим ушёл на работу рано, оставив на столе записку: «Поговорим вечером». Она скомкала бумажку и бросила в мусорное ведро.
Вера налила себе кофе и села у окна. На подоконнике стоял горшок с базиликом — она сама вырастила его из семян. Полина при виде этих зелёных кустиков однажды фыркнула: «Огород на кухне развела. У нормальных людей цветы стоят».
Телефон завибрировал. Сообщение от Полины: «Максимка сказал, на субботу торт не надо. Я всё равно испеку свой медовик, тот, что он с детства обожает. И салатики сделаю, не волнуйся, я всё беру на себя».
Вера перечитала дважды. «Не волнуйся». Словно речь шла о помощи, а не о демонстративном игнорировании хозяйки дома.
Она открыла семейный альбом на телефоне. Вот их новоселье — Полина стоит в центре, обняв Максима, Вера сбоку, будто случайная гостья. Вот прошлый Новый год — стол ломится от Полининых блюд, а Верин запечённый лосось задвинут к краю. Вот летний пикник — Полина протягивает Максиму жареные рёбрышки: «Ешь, братик, наконец-то мясо увидишь».
На каждой фотографии Вера замечала одно и то же: она старается вписаться, улыбается через силу, сжимается.
Хватит сжиматься.
Вера встала и подошла к зеркалу в прихожей. Посмотрела себе в глаза — серые, усталые, но твёрдые.
— В моём доме мои правила, — произнесла она вслух.
Голос прозвучал увереннее, чем она ожидала.
***
Суббота началась с того, что Максим разбил тарелку, накрывая на стол. Осколки разлетелись по всей кухне, один отскочил к холодильнику.
— Чёрт, — пробормотал он, хватаясь за веник.
Вера молча подала совок. Она уже расставила на столе запечённую индейку с розмарином, киноа с овощами, греческий салат. Всё выглядело аккуратно, почти празднично. Почти — потому что в воздухе висело ожидание взрыва.
Звонок в дверь прозвучал ровно в два, как и обещала Полина.
Она вошла боком, таща перед собой огромную сумку-холодильник. За ней шёл её муж Игорь с двумя кастрюлями, закутанными в полотенца.
— С днём рождения, братишка! — Полина чмокнула Максима в щёку и, не снимая куртки, прошла на кухню. — Ой, уже накрыли? Ничего, сейчас я быстренько.
Вера застыла у плиты. Полина начала выгружать судки — оливье в трёхлитровой кастрюле, селёдка под шубой на огромном блюде, жареная картошка с грибами, холодец, котлеты.
— Поля, это слишком много, — попробовал Максим.
— Много? — Полина расхохоталась. — Гости же будут! Люди привыкли к нормальной еде, а не к этим… — она ткнула пальцем в индейку, — диетическим штучкам.
Она сдвинула Верины блюда к краю стола, освобождая центр. Греческий салат переехал на подоконник. Киноа оказалось на табуретке.
— Вот так-то лучше, — удовлетворённо выдохнула Полина, водружая в центр оливье. — Теперь хоть на праздник похоже.
Вера сжала кулаки. По венам побежал жар — не стыд, не растерянность, а чистая ярость.
— Верни, — тихо сказала она.
Полина обернулась, приподняв бровь:
— Что?
— Верни мои блюда на стол. Сейчас же.
— Верочка, не нервничай, — Полина улыбнулась снисходительно. — Я просто хотела помочь. Ты же сама не очень умеешь с большими компаниями…
— Это мой дом, — Вера сделала шаг вперёд. — Мой стол. И я не просила тебя о помощи.
Повисла тишина. Игорь уставился в пол. Максим замер с бокалами в руках.
— Максим, — Полина повернулась к брату, — ты слышишь, как она со мной разговаривает?
И Вера поняла: сейчас решится всё.
***
Максим поставил бокалы на столешницу. Стекло звякнуло о мрамор.
— Поля, хватит.
Полина моргнула, словно не расслышала.
— Что?
— Я сказал — хватит, — он выпрямился, и Вера впервые за три года увидела в его лице что-то жёсткое. — Верни блюда на место. Или забирай свои кастрюли и уходи.
Полина побледнела. Игорь поднял глаза от пола, округлив их.
— Ты… ты серьёзно? — голос Полины дрогнул. — Из-за какого-то салата?
— Не из-за салата, — Максим подошёл ближе. — Из-за того, что ты три года ведёшь себя так, будто Вера здесь никто. Она моя жена. Это её дом. И если тебе это не нравится, можешь больше не приходить.
Вера почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Она ожидала отговорок, попыток сгладить углы, но не этого.
Полина открыла рот, закрыла. Пальцы её дёрнулись к ручке кастрюли с оливье, но остановились на полпути.
— Я же хотела как лучше, — пробормотала она. — Для тебя. Ты же мой брат…
— И Вера — моя семья, — перебил Максим. — Запомни это, пожалуйста.
Несколько секунд Полина стояла неподвижно, потом резко схватила свою сумку.
— Игорь, идём.
— Поля, подожди, — муж попытался взять её за локоть, но она выдернула руку.
— Я сказала — идём! — она развернулась к двери, но на пороге обернулась. Лицо её было красным, губы дрожали. — Ты пожалеешь, Максим. Когда она уйдёт от тебя, вспомнишь мои слова.
Дверь хлопнула. Игорь виновато кивнул и поспешил следом.
Вера и Максим остались стоять посреди кухни, где на столе всё ещё громоздились две реальности — его прошлое и их настоящее.
Максим выдохнул и потёр переносицу.
— Я должен был сделать это раньше.
Вера подошла и взяла его за руку.
— Главное, что сделал сейчас.
***
Вера переставила индейку обратно в центр стола. Руки слегка дрожали — не от страха, а от облегчения, которое накатывало волнами.
Максим достал из холодильника бутылку вина, открыл штопором, разлил по бокалам. Они сели друг напротив друга за стол, который внезапно показался огромным и пустым.
— Она не перезвонит, — сказал Максим, глядя на телефон. — По крайней мере, неделю.
— А потом? — спросила Вера.
— Потом придёт с извинениями. Или без них. Но правила уже другие.
Он отпил вина, поморщился — слишком кислое, надо было дать подышать.
— Я правда думал, что это пройдёт само, — добавил он тише. — Что вы притрётесь. Идиот, да?
Вера покачала головой:
— Не идиот. Просто привык, что она главная.
— Была главной, — поправил Максим.
Они доели индейку в тишине, потом Вера принесла торт — шоколадный, с вишней, который пекла вчера до полуночи. Максим задул свечи, не загадывая желание вслух.
Вечером, когда они мыли посуду, телефон Максима наконец ожил. Сообщение от Полины: «Ты выбрал её. Надеюсь, тебе будет хорошо с этой… Ладно. Поздравляю».
Максим показал экран Вере. Она усмехнулась:
— Даже в извинении не смогла удержаться.
— Зато смогла отступить, — он обнял её со спины, уткнувшись подбородком в плечо. — Это уже прогресс.
Вера накрыла его руки своими. За окном стемнело, на кухне горел только ночник над плитой, но впервые за три года в этом доме было по-настоящему светло.
***
Прошло полгода. Полина звонила теперь по воскресеньям, коротко, без прежних советов. Приезжала раз в месяц, предупреждая заранее.
В прошлую субботу она принесла пирог — купленный, не домашний.
— Думала, вам понравится, — сказала, ставя коробку на стол. Без намёка забрать главное место.
Вера заварила чай, Максим достал тарелки. Они сидели втроём на кухне, и разговор шёл легко — о работе, о новом сериале, о планах на отпуск.
Когда Полина уходила, она обняла Веру. Неловко, но искренне.
— Спасибо за чай.
— Приезжай ещё, — ответила Вера. И удивилась, что сказала это без напряжения.
Вечером Максим мыл посуду, а Вера вытирала. Он задел её локтем, она брызнула в него водой. Он рассмеялся и поймал её за талию.
— Знаешь, — сказал он, целуя в макушку, — мне нравится, какой ты стала.
— Какой?
— Решительной.
Вера прислонилась к нему спиной. На холодильнике висела их фотография с последнего отпуска — оба загорелые, счастливые, без посторонних в кадре.
— Мне тоже нравится, — тихо ответила она.
За окном зажглись фонари. В квартире пахло ромашковым чаем и свежестью после дождя. Их дом наконец стал их домом — без чужих правил, без оправданий, без страха быть лишней.