— Либо ты отдаёшь квартиру брату, либо можешь забыть, что у тебя есть мать!
Тамара Леонидовна стояла, упёршись ладонями в кухонный стол, и её голос звенел, как натянутая струна.
Антон медленно вытер руки полотенцем, сложил его пополам и повесил на крючок. Обернулся к матери с улыбкой — холодной, как январский ветер.
— А когда она у меня была?
Тамара Леонидовна побледнела. Её рот приоткрылся, но слова застряли где-то в горле. Она смотрела на сына так, будто видела его впервые.
***
Одиннадцать лет назад Антон привёл Лану знакомиться с матерью. Тамара Леонидовна окинула девушку оценивающим взглядом и процедила:
— Ну что ж, твой выбор.
С тех пор они виделись от силы раз в месяц — на семейных застольях, где главным героем неизменно был Игорь.
Игорёк, как его до сих пор называла мать, родился через пять лет после Антона. С первого дня он стал солнцем, вокруг которого вращалась вселенная Тамары Леонидовны. Она носила ему горячие обеды в школу, хотя столовая была в двух шагах. Устраивала скандалы учителям за каждую четвёрку. Покупала дорогие компьютеры для его «творческого развития» — так она называла бесконечные часы за играми.
Антон же с детства привык к другому отношению.
«Ты старший, должен понимать», — говорила мать, когда он жаловался на несправедливость.
«У тебя есть голова на плечах, справишься», — отмахивалась она, когда он просил помощи с уроками.
В восемнадцать Антон ушёл из дома. Снимал комнату в общежитии, работал по вечерам, учился на заочном. Познакомился с Ланой на курсах английского — она готовилась к собеседованию в международную компанию, он мечтал о переводах технической документации.
Игорь тем временем жил дома. После школы мать устроила его в институт «к хорошему человеку», после института — на работу «через знакомых». Даже невесту, Елизавету, подобрала сама — дочь своей подруги, тихая девушка с покорными глазами.
Когда Игорь женился, Тамара Леонидовна оставила молодых жить у себя. Двухкомнатная квартира в центре города вместила четверых, а потом и шестерых — у Игоря родились дети-погодки. Тамара Леонидовна управляла этим маленьким королевством железной рукой: составляла расписание стирок, определяла меню на неделю, выбирала, какие мультфильмы смотреть внукам.
Антон с Ланой копили на собственное жильё пять лет. Откладывали с каждой зарплаты, отказывались от отпусков, подрабатывали на фрилансе. Наконец взяли ипотеку на небольшую двушку на окраине — с видом на пустырь, на что хватала средств.
Тамара Леонидовна приехала на новоселье с кислым лицом. Прошлась по комнатам, поджав губы.
— Далековато от центра, — заметила она. — Да и район так себе.
Больше в гостях не бывала.
Через год после покупки квартиры Тамара Леонидовна неожиданно позвонила Антону. Голос был слащавым, как варенье из переспелых яблок.
— Сынок, нужно встретиться. Есть важный разговор.
Встретились в кафе. Мать долго ходила вокруг да около, жаловалась на тесноту, вздыхала о высоких ценах. Наконец выложила главное: квартира, где они живут, была приватизирована на троих — на неё, Игоря и Антона. Теперь нужно переоформить долю Антона на племянников.
— Ты же понимаешь, это справедливо. Ты там не живёшь, у тебя своё жильё. А Игорёк с семьёй…
Антон согласился почти сразу. Не хотел тянуть эту волынку, спорить, доказывать. Подписал бумаги, которые принесла мать, и забыл об этом.
Только сделка застопорилась. То документы не те, то очередь в регистрационной палате, то ещё какие-то проволочки. Тамара Леонидовна звонила, жаловалась, обвиняла Антона в том, что он «специально что-то намудрил».
***
Валентина Аркадьевна, бабушка Антона по отцовской линии, жила одна в старой трёшке на другом конце города. После с мер ти мужа она редко выходила из дома, только в магазин за углом да в аптеку.
Звонок раздался воскресным утром. Соседка бабушки, Нина Петровна, говорила встревоженно:
— Антон, приезжай. Валентина Аркадьевна вчера упала, еле дошла до квартиры. Сегодня дверь не открывает, только стонет.
Они с Ланой примчались через час. Бабушка лежала на диване, бледная, с синяком на виске. Оказалось, поскользнулась в ванной, ударилась головой, но скорую вызывать отказалась — боялась больницы.
С того дня они стали приезжать через день. Антон покупал продукты, пока Лана раскладывала лекарства по коробочке с ячейками — утро, день, вечер. Готовили простое: куриный суп, гречку с котлетами, творожную запеканку. Бабушка ела мало, больше ковыряла вилкой в тарелке.
— А Игорек-то как? — спрашивала она каждый раз.
— Нормально, бабуль. Работает.
— Детки растут?
— Растут.
Она кивала, но через полчаса спрашивала снова.
Игорь появился один раз — забежал на пятнадцать минут, постоял в дверях, пожаловался на пробки. Тамара Леонидовна потом долго объясняла Антону по телефону: «У него же ипотека, садик за двадцать тысяч, Машка в декрете. Ты пойми, не может он по больницам мотаться».
В октябре Валентине Аркадьевне стало хуже. Она перестала вставать, путала день с ночью, звала давно у мер шего мужа. Антон с Ланой перевезли её к себе. Разложили диван в гостиной, поставили рядом комод с подгузниками и пеленками. На кухонном столе появился блокнот — записывали давление, температуру, что ела.
Ночами Антон вставал на каждый шорох. Бабушка стонала во сне, звала кого-то, плакала. Он садился рядом, держал за руку — кожа тонкая, как пергамент, вены просвечивают.
— Спи, бабуль. Я здесь.
***
За неделю до с мер ти Валентина Аркадьевна неожиданно пришла в себя. Старушка, которая последние дни едва поднимала веки, вдруг открыла глаза ясным, цепким взглядом. Попросила умыться, причесаться, сменить ночнушку на новую — голубую, с мелкими васильками. Одетая, расчёсанная, она выглядела не беспомощной больной старушкой, а хозяйкой, которая снова взяла себя в руки.
— Антоша… — она посмотрела долгим, внимательным взглядом. — Позови нотариуса.
Антон нахмурился.
— Бабуль, зачем? Это же…
— Надо, — перебила она. — И Лану позови. Пусть будет рядом.
В её голосе была такая решимость, что Антон уже не стал спорить.
Нотариус пришел на следующий день — молодая женщина с папкой документов. Когда Валентина Аркадьевна продиктовала завещание: «Квартиру — моему правнуку, Михаилу Антонову», Лана невольно задержала дыхание. Антон опустил глаза — было видно, что он одновременно тронут и смущён.
Нотариус всё записала, перечитала вслух, дала подписать. Всё заняло меньше часа. Когда женщина ушла, Валентина Аркадьевна устало опустилась на подушки, но в её лице появилась какая-то тихая гордость.
— Теперь всё по-честному, — сказала она. — И мне спокойнее.
Через неделю её не стало.
После по хо рон все собрались у Антона и Ланы. Тамара Леонидовна сидела на краешке стула — ровная, как линейка, губы поджаты в тонкую полоску. Она не ела, не пила — только поглядывала на всех исподлобья.
Когда она узнала о завещании, она резко вскочила так, что стул съехал назад и ударился о стену.
— Это незаконно! — почти выкрикнула она. — У неё маразм был! Два внука, а квартира — одному правнуку? Да кто так делает?!
Антон, стараясь сохранить хоть каплю спокойствия, налил ей воды и протянул стакан.
— Мам, успокойся…
— Не смей мне указывать! — Тамара Леонидовна смахнула стакан, вода брызнула на пол, на ножку стола. — Вы её опоили! Заставили старуху подписать! Вдвоём на одну, ага?! Я всё вижу!
Лана вздрогнула, но промолчала.
Игорь, сидевший напротив, ковырял вилкой салат, даже не поднимая глаз — будто это всё происходило в другом доме, а не в двух шагах от него.
Его жена Маша прижимала к себе младшего сына, раскачивала его на руках и едва заметно дрожала — явно боялась встрять между свекровью и золовкой.
Антон сжал кулаки, но промолчал. Слишком свежа была утрата, слишком трудно было слушать такие обвинения.
Через два дня Тамара Леонидовна ворвалась к Антону домой без предупреждения.
***
Тамара Леонидовна стояла посреди прихожей, не снимая пальто. В руке — связка ключей, которой она потрясала, как погремушкой.
— Отдай квартиру Игорю. Слышишь? У него двое детей, а у тебя один. Это справедливо.
Антон медленно закрыл входную дверь, прислонился к ней спиной. На кухне гремела посуда — Лана мыла тарелки после обеда. Из детской доносился голос Миши, он разговаривал с машинками.
— Мам, квартиру завещала бабушка. Мише.
— Она была не в себе! Ты специально… — Тамара Леонидовна шагнула ближе, ткнула пальцем ему в грудь. — Всегда был хитрым. Втерся в доверие к старухе.
Антон отстранил её руку. Спокойно, без резкости, но твердо.
— Я ухаживал за ней. Где был Игорь?
— У него работа!
— У меня тоже.
— Не смей сравнивать! Твой бухгалтерский отдел и его бизнес — это разные вещи!
Лана появилась в дверном проеме, вытирая руки кухонным полотенцем. Прислонилась к косяку, наблюдая.
Антон выпрямился, расправил плечи. Смотрел матери прямо в глаза — впервые не отводя взгляд.
— Знаешь что, мам? Мне плевать на бизнес Игоря. И на то, что ты всю жизнь считала меня неудачником. Бабушка оставила квартиру Мише. Точка.
— Как ты смеешь…
— Смею. И вот что еще. — Он сделал шаг вперед, Тамара Леонидовна попятилась. — Больше не приходи сюда без приглашения. И не звони с претензиями. Я тебе ничего не должен.
Мать открыла рот, но слова застряли. Лицо побагровело, руки затряслись.
— Ты… ты пожалеешь! Игорь тебе этого не простит!
— Игорю на меня наплевать уже лет двадцать. Как и тебе, если честно.
Тамара Леонидовна схватилась за сердце — привычный жест, которым она годами манипулировала семьей. Но Антон не дрогнул. Спокойно открыл дверь.
— Тебе нужно уйти.
***
Вечером Антон долго сидел на кухне. Лана тихо подошла, положила ладонь на его плечо.
— Ты молодец, — сказала она просто. — Очень.
— Устал, — признался он. — Знаешь… будто последние двадцать лет с меня сняли.
Она присела рядом.
— Это была самая честная твоя фраза за всё время, что я тебя знаю.
Антон усмехнулся.
Два дня спустя Антон узнал через соседку Тамары Леонидовны, что она швырялась тарелками, ругалась с Игорем и кричала, что «все вокруг предатели». Но это уже его не трогало. Он не участвовал в этой драме — впервые в жизни.
И главное — он не чувствовал вины.
Впервые.
Совсем.
Антон посмотрел в окно — снег падал ровно, без ветра, светло и почти торжественно.
Ему казалось, что этот снег — как новая страница, чистая, без чернил чужих требований.
И он был готов её заполнять — сам.