Зимнее утро встретило Дашу ледяным ветром и серым рассветом. Она шла от остановки к своему подъезду, едва волоча ноги после двенадцатичасового дежурства в больнице. Пальцы замерзли, несмотря на перчатки, а спина ныла от усталости. Все, о чем она мечтала — добраться до тёплой постели и провалиться в сон хотя бы на несколько часов.
Но у подъезда её ждал сюрприз.
На обледенелой скамейке сидели три фигуры, закутанные в зимнюю одежду. Даша узнала их ещё издалека — характерная осанка матери, широкие плечи брата, округлый силуэт его беременной невесты.
Галина Ивановна первой поднялась со скамейки. Лицо её было красным от мороза, но взгляд — твёрдым и решительным.
— Даша, — произнесла она без всяких приветствий, — мы пришли решить вопрос с бабушкиной квартирой. Роману с Катей негде жить. А у тебя их две. Справедливо делиться, Даша.
Роман встал следом, держа в руках папку с документами. Катя подняла глаза, но тут же отвела взгляд в сторону, словно пытаясь стать невидимой.
— Мы отсюда не уйдём, пока не договоримся, — добавил Роман, и в его голосе прозвучала непривычная жёсткость.
Даша остановилась в трёх шагах от них, чувствуя, как усталость мгновенно испарилась, уступив место холодку тревоги. Она поняла — это не случайный визит. Это тщательно спланированная операция.
***
Подняться в квартиру пришлось всем вместе. Даша открыла дверь, пропустила непрошенных гостей в прихожую, и они молча прошли на кухню.
Пока Даша снимала куртку и вешала её на крючок, Галина Ивановна уже хозяйничала на кухне: включила чайник, открыла несколько шкафчиков, разглядывая содержимое с видом знатока.
— Порядка у тебя не прибавилось, — заметила она, доставая чашки. — Одинокие женщины всегда так: работа, дом, работа. А жизнь мимо проходит.
Даша опустилась на стул, чувствуя, как накатывает волна бессилия. Не время. Совсем не время для этого разговора. Но выбора не было.
— Мама, вы сидели на морозе? Почему не позвонили? — спросила она, пытаясь сохранить нормальный тон.
— Звонили, — отрезал Роман, устраиваясь напротив. — Ты не брала трубку. На работе была.
Даша вспомнила — да, действительно, видела несколько пропущенных с маминого номера. Но во время дежурства она не могла отвечать на личные звонки.
Галина Ивановна поставила перед каждым по чашке с растворимым кофе и села во главе стола, как когда-то садилась в их старом доме, когда Даша была ещё подростком.
— Давай к делу, — начала она, отпив из своей чашки. — Ты знаешь, в каком положении Роман с Катей. Ребёнок скоро родится, а они в однушке ютятся, где даже кроватку толком не поставишь.
Катя молчала, глядя в свою чашку. Роман положил папку на стол и раскрыл её, демонстрируя какие-то распечатки.
— У тебя две квартиры, — продолжила Галина Ивановна. — Две! Эта от бабушки, вторая в ипотеке. В новой ты не живёшь — она пустует. А здесь ты одна. Ну скажи, разве это справедливо?
Даша медленно обвела взглядом всех троих. Роман смотрел на неё с плохо скрываемым раздражением. Катя всё так же изучала дно своей чашки. Галина Ивановна ждала ответа, выпрямившись и сложив руки на груди.
— В новой я пока не живу, потому что она требует ремонта. А бабушкина квартира досталась мне по дарственной, — тихо сказала Даша. — Это был её выбор. Она сама решила, кому её оставить.
— Она была больной! — вспылил Роман. — Старой! Ты же знаешь, она к концу уже плохо соображала. Что она там подписывала, не понимала!
— Роман, — Даша почувствовала, как внутри что-то сжимается, — я ухаживала за бабушкой семь лет. Семь! Каждый день. Кормила, купала, водила по врачам. А ты даже не звонил ей.
— Я работал! — огрызнулся брат.
— Работал, — эхом повторила Галина Ивановна, — вот именно. Он семью создавал, жизнь строил. А ты около старухи сидела, потому что тебе больше нечем было заняться.
«Старухи». Бабушка, которая воспитала её, когда мать ушла. Которая научила её всему важному. Которая до последнего дня сохраняла ясность ума и твёрдость характера.
— Моё предложение простое, — Галина Ивановна наклонилась вперёд, переходя к главному. —Бабушкину квартиру отдаёшь Роману с Катей. По совести, по-семейному. Чтобы ребёнок родился в нормальных условиях. Сама переезжаешь в свою новую.
— Или вообще, — Роман придвинул к Даше один из листов, — можно оформить бабушкину квартиру на маму. Она всё честно разделит между нами, когда придёт время.
Даша взяла лист дрожащими пальцами. Это был черновик договора дарения. Её имя стояло в графе «даритель», имя Галины Ивановны — в графе «одаряемый».
— Вы это серьёзно? — прошептала она.
— Абсолютно, — подтвердила мать. — Семья — это святое, Даша. И в семье всё должно быть общим. Нельзя так, чтобы у одного — всё, а у другого — ничего. Это несправедливо.
***
Даша посмотрела на мать, на брата, на молчаливую Катю. И вдруг её пронзила мысль, отчётливая и пугающая: они действительно считают, что имеют право на бабушкину квартиру. Не просят. Не надеются. А именно считают, что она должна.
— Я не могу этого сделать, — произнесла она, стараясь говорить твёрдо.
— Не можешь или не хочешь? — Галина Ивановна прищурилась. — Понимаешь, в чём разница? Не можешь — значит, есть причина. Не хочешь — значит, жадная.
— Мама…
— Не мамкай мне! — голос Галины Ивановны повысился. — Я всю жизнь одна пахала, чтобы вас с Ромой поднять. Твой отец ничего не дал тебе, кроме фамилии. А теперь ты сидишь на двух квартирах и нос воротишь, когда родной брат о помощи просит!
Роман тоже включился в наступление:
— Ты всё равно одна живёшь. Никого у тебя нет. Может, лет через десять встретишь кого, может — нет. А у нас семья. Ребёнок! Тебе что, жалко?
Даша почувствовала, как горло сжимается от невысказанных слов. Да, она одна. Да, личная жизнь не сложилась — работа, усталость, бесконечные дежурства. Да, иногда ей было страшно думать о будущем, о старости, о том, что не на кого будет опереться.
И мать это знала. И именно поэтому сказала следующее:
— Ты подумай хорошенько, Даша. Кто тебе поможет потом, когда тебе самой плохо станет? На кого рассчитывать будешь? — Галина Ивановна выдержала паузу. — На семью только и можно. Если правильно себя вести. А если против семьи пойдёшь — сама виновата будешь.
Это прозвучало почти как угроза. Даша посмотрела матери в глаза и увидела там холодную решимость. Это был шантаж. Тонкий, но шантаж.
«Отдай квартиру — или мы от тебя отвернёмся окончательно».
Внутри что-то перевернулось. Страх остаться совсем одной смешался с обидой и неожиданной яростью. Бабушка оставила ей квартиру не просто так. Она хотела, чтобы у Даши была опора. Защита. То, что нельзя отнять.
И сейчас её просили эту защиту добровольно отдать.
— Нет, — сказала Даша. Голос прозвучал глухо, но твёрдо. — Нет, я не подпишу это.
Роман стукнул кулаком по столу:
— Ты понимаешь, что творишь?!
— Понимаю, — ответила Даша и встала. — Понимаю лучше, чем вы думаете.
Галина Ивановна поднялась следом, сверля дочь тяжёлым взглядом:
— Тогда знай: мы не оставим это так. Найдём свидетелей, докажем, что бабушка была не в себе, когда подписывала дарственную. Она хотела оставить квартиру Роману — я это докажу. Закон на нашей стороне.
Роман кивнул, сжимая папку с документами:
— Будет суд, если по-хорошему не хочешь.
***
В этот момент раздался звонок в дверь.
Все замерли. Даша, не зная, радоваться ли прерыванию или нет, пошла открывать.
На пороге стоял дядя Паша, сосед с пятого этажа — крепкий пенсионер с добродушным лицом.
— Дашенька, привет! — Он протянул ей небольшой пакетик с лекарствами. — Вот, в аптеку вчера сходил, ты же мне список давала. Купил себе и тебе заодно взял — говорила, что твоё закончилось.
Даша взяла пакетик, пытаясь собраться с мыслями.
— Спасибо, дядь Паш…
Но он уже заглянул через её плечо в прихожую и увидел гостей на кухне.
— О, родственники? — Его лицо сразу изменилось. — Опять квартиру делите, что ли?
Он прошёл в квартиру, не дожидаясь приглашения, и направился на кухню. Даша поспешила за ним.
— Здравствуйте, здравствуйте, — громко сказал дядя Паша, окидывая всех тяжёлым взглядом. — Галина Ивановна, как я понимаю? А это, значит, Роман?
— А вы кто такой? — нахмурилась Галина.
— Сосед. Павел Степанович. — Он сел на свободный стул и сложил руки на груди. — Бабушку вашу хорошо знал, Зинаиду Фёдоровну. Святая была женщина. Бабушка не вынесла бы, Дашенька, если б знала, что они тут творят!
Роман попытался взять инициативу:
— Это семейное дело, не ваше…
— Семейное? — дядя Паша усмехнулся. — Когда бабушка болела, я вас тут не видел. Дашка одна с ней возилась. Одна! А теперь семья объявилась?
Галина Ивановна встала, пытаясь восстановить контроль над ситуацией.
— Послушайте, мы пришли по делу…
— Знаю я ваши дела, — оборвал её дядя Паша.
Тогда Галина достала телефон и включила аудиозапись. Из динамика донёсся слабый, дрожащий голос:
«Рома… помоги… квартира…»
— Слышите? — торжествующе произнесла Галина Иванвовна. — Это бабушка сама говорит! Она хотела, чтобы Роме досталась квартира!
Даша замерла. Она не знала про эту запись.
Но дядя Паша вдруг рассмеялся — коротко и зло.
— Это когда записано-то? — спросил он.
— Какая разница?
— Большая! — Он повернулся к Даше. — Даш, это же из больницы, после операции! Помнишь, когда её под наркозом держали, она что-то бормотала? Я тогда с тобой был! А эта… — он кивнул на Галину, — она тогда диктофон включила и записывала, что попало!
Даша вспомнила. Да, точно. Бабушка была в полубессознательном состоянии, говорила бессвязно, путала всех. И мать действительно тогда приходила — первый раз за год.
Роман побледнел. Галина Ивановна сжала челюсти.
— Это ничего не доказывает, — проговорила она, но голос дрогнул.
— Ещё как доказывает, — спокойно ответил дядя Паша. — Доказывает, что вы пытаетесь использовать запись больного человека, чтобы отнять у девочки квартиру.
Повисла тяжёлая тишина. Галина Ивановна открыла рот, чтобы что-то сказать, но не нашла слов. По её щекам текли слёзы, но в глазах горела не печаль, а ярость беспомощности.
Даша подошла к двери и распахнула её настежь.
— Всё, — сказала она устало, но твёрдо. — Уходите. Никаких документов я не подпишу. Никогда.
Галина Ивановна схватила сумку и с силой толкнула стул:
— Ты пожалеешь! Всё ещё будет по-моему! Я найду способ!
Она вылетела в коридор, громко топая каблуками. Роман собрал документы, сунул их в папку и пошёл следом, бросив на Дашу злобный взгляд. Катя задержалась на пороге, открыла рот, словно хотела что-то сказать, но только покачала головой и тихо вышла.
Дверь захлопнулась. Дядя Паша задержался ещё на минуту, положил руку Даше на плечо и тихо сказал: «Держись, девочка», — затем тоже ушёл, деликатно прикрыв за собой дверь.
Даша вернулась на кухню и опустилась на стул. Тишина после бури оглушала. Чайник продолжал кипеть — она забыла его выключить. Автоматически потянулась к кнопке, нажала, и в квартире стало совсем тихо.
Даша чувствовала странную смесь эмоций. Усталость — такая глубокая, что казалось, она никогда больше не сможет встать. И одновременно — освобождение. Словно огромный камень, который она несла на плечах, вдруг исчез.
***
Прошло три недели. Галина Ивановна больше не звонила. От знакомых Даша узнала, что Роман снова сменил работу и злится, что «не получилось выбить квартиру». Катя ушла от него окончательно — не выдержала его постоянных упрёков и агрессии, вернулась к родителям.
Однажды утром Даше пришло сообщение от Кати. Фотография крошечного сверточка в розовом одеяле.
Даша улыбнулась и заказала в интернет-магазине мягкий детский плед. Отправила с запиской: «Пусть растёт в тепле и честности».
А в выходные она затеяла генеральную уборку в бабушкиной квартире. Открыла окна, впустила свежий воздух, начала разбирать старые вещи. Теперь она видела это место не как бремя или память о боли, а как своё пространство. Корни. Защиту.
Стоя у окна и глядя на знакомый двор, Даша подумала: «Иногда лучше закрыть дверь — чтобы открыть правильную».