Алина стояла у окна, глядя на темнеющую улицу. Шел шестой час, а Михаила все не было.
Впрочем, его отсутствие стало новой нормой. Алина устало провела рукой по волосам.
Еще месяц назад их семейная жизнь была другой, шумной, полной и иногда суматошной.
Щелкнул ключ в замке, и вошел Михаил. Он не просто был усталым, он был выжатым, как лимон.
— Привет, — тихо сказал мужчина, повесив куртку.
— Привет, — отозвалась Алина. — Как отец?
— Сегодня был очень тяжелый день. Почти не вставал, — коротко бросил Михаил.
Мужчина прошел на кухню, открыл холодильник и, посмотрев на содержимое пустым взглядом, закрыл его.
— Я не голоден.
— Миша, нам нужно поговорить, — голос Алины дрогнул. — Саша сегодня спросил, когда папа будет ночевать дома?
Михаил обернулся. В его глазах она прочла мучительную смесь вины, усталости и упрямства.
— Алина, я не могу бросить отца. Ты же понимаешь? Он не может сам даже в туалет сходить.
— А я могу? — вспыхнула она. — Я одна с ребенком! Я тоже не могу! Или ты считаешь, что я справлюсь, а твой отец — нет?
— Это не соревнование! — голос Михаила сорвался. — Он умирает, Алина! У него последняя стадия. А мама… мама просто сбежала…
История этого побега до сих пор была неприятна. Галина Ивановна, некогда полная сил женщина, объявила о своем решении холодным ноябрьским утром.
В тот день они все были в больнице, у постели Семена Леонидовича. Врач только что объяснил, что выписка близка, но больному потребуется круглосуточный уход.
Галина Ивановна, услышав слова доктора, усмехнулась и нервно сжала руку сына.
— Миша, я не намерена губить свое здоровье. У меня давление. Я столько лет тянула эту лямку, пока он пил. Хватит. У меня есть дача, я хочу пожить в тишине. Ты мужчина, сам справишься.
Михаил посмотрел на мать, не поверив своим ушам.
— Мама, о чем ты? Одному мне не справиться! Нужно хотя бы вдвоем с сестрой…
— Катя занята своей семьей, — отрезала Галина Ивановна. — И я не прошу тебя, я тебе сообщаю.
Алина тогда онемела. Она посмотрела на свекровь, на ее новую стрижку, на дорогую шубу, и не смогла вымолвить ни слова.
Предательство было таким циничным, что не поддавалось никакому осмыслению.
С тех пор Михаил жил на два дома. Вернее, он жил в квартире своего отца, превратившись из сына, мужа и отца в сиделку, медбрата и добытчика.
На свою собственную семью у него просто не оставалось ни времени, ни сил.
— А где твоя сестра? — не унималась Алина. — Катя? Она хотя бы раз пришла? Помогла?
Михаил горько усмехнулся.
— Звонила, сказала, что у нее дети, кружки, муж требует внимания и что она, видишь ли, морально не готова видеть отца в таком состоянии. Предложила скинуться на платную сиделку, но не больше десяти тысяч.
— Десять? С ума сойти! Она в курсе, сколько они на самом деле стоят? У нас нет таких денег…
— Я знаю, Алина! — Михаил схватился за голову. — Я уже сам схожу с ума… Я не сплю ночами, на работе засыпаю за столом…
Алина молчала, почувствовав, как жалость и обида борются в ней. Она подошла к мужу и обняла его. Он был напряжен, как струна.
— Прости, — прошептала женщина. — Просто я скучаю по тебе. Наш дом умер без тебя.
— Я знаю, — он опустил голову ей на плечо. — Я знаю, но он мой отец. И кроме меня, ему некому помочь.
*****
В квартире Семена Леонидовича пахло лекарствами и болезнью. Михаил разогрел бульон на кухни.
Из спальни доносилось тяжелое, прерывистое дыхание. Семен Леонидович был тенью самого себя.
Когда-то крепкий, громогласный мужчина, мастер на все руки, он теперь лежал, прикованный к постели, его тело высохло и стало беспомощным.
Инсульт забрал у него не только здоровье, но и достоинство. Михаил вошел в комнату с тарелкой.
— Пап, поешь немного.
Старик с трудом открыл глаза. Взгляд был мутный, неосознанный.
— Галя? — просипел мужчина
— Нет, папа, это я. Миша.
— А… Миша. Где Галя?
— Она… на даче. Отдыхает.
Семен Леонидович медленно покачал головой.
— Бросила она меня. Знаю. Все знаю.
Михаил присел на край кровать и взял отца за руку. Кожа была пергаментной, холодной.
— Никто тебя не бросил. Вот, поешь.
Он начал кормить отца с ложки, терпеливо, по капле. Процесс занял долгие полчаса.
Потом — смена белья, протирание кожи, уколы. Михаил делал все это на автомате, его движения были точными и выверенными, как у опытной медсестры.
Не было ни брезгливости, ни раздражения, только глубокая, всепоглощающая усталость.
Телефон завибрировал в кармане, пришло сообщение от Алины: “Саша нарисовал нас втроем. Ждет тебя”.
Он прикрыл глаза, почувствовав, как к горлу подкатил ком. Спустя пару минут позвонила Катя.
— Миша, привет! Как дела? — ее голос был легким, будто она звонила поболтать о погоде.
— Нормально, — сухо ответил Михаил.
— С папой как?
— Так же. Тяжело.
— Слушай, я тут подумала… Может, правда, нанять кого-то? Я могу попросить денег у Сергея.
— Катя, мы уже говорили. Твои десять тысяч — это капля в море. Нужен человек на полный день. Это стоит как вторая ипотека.
— Ну, не знаю… Мама говорит, что ты преувеличиваешь и что она сама справлялась, когда он болел раньше.
У Михаила потемнело в глазах.
— Мама сбежала на дачу, Катя! Она сбежала! А папа сейчас не болеет, он умирает! Понимаешь? Умирает! И единственное, что его держит — это то, что рядом хоть кто-то есть…
На другом конце провода повисло неловкое молчание.
— Ну, ты же мужчина… Ты сильный. А я… я не могу этого видеть. Мне плохо становится.
— И мне нехорошо, — сквозь зубы проговорил Михаил. — Представляешь? Но я тут, потому что он мой отец.
Он резко положил трубку. Его руки задрожали. Он вышел на балкон, чтобы глотнуть холодного ночного воздуха.
Где-то там, в тридцати километрах от города, его мать, наверное, пила чай с вареньем на своей уютной даче, смотрела сериал и берегла здоровье.
А его сестра укладывала своих детей спать в чистой, пропахшей цветами и свежестью квартире.
Их жизнь не изменилась, а его мир сузился до размеров больной комнаты, до запаха смерти и чувства вины перед собственной семьей.
*****
Прошло две недели. Алина, заручившись поддержкой своей матери, которая переехала к ним пожить, решилась на отчаянный шаг.
Она поехала к Галине Ивановне, чтобы поговорить. Дача, действительно, была райским уголком.
Аккуратный домик, застекленная веранда, дымок из трубы. Галина Ивановна, загорелая и помолодевшая, открыла дверь.
На ее лице мелькнуло удивление, быстро сменившееся настороженной вежливостью.
— Алина? Какой сюрприз! Проходи! — Галина Ивановна пригласила ее на веранду. — Как Миша?
— Он на грани срыва, — прямо сказала Алина. — Он худеет, не спит, работает на износ. Я его почти не вижу, Галина Ивановна, из-за вас и ради вашего мужа, которого вы бросили.
Свекровь поморщилась, будто услышала неприличное слово.
— Я никого не бросала. Я сохраняю себя. Ты не представляешь, что я пережила с Семеном. Сколько лет он пил, унижал меня, тратил деньги. Теперь, когда он слег, я должна снова положить свою жизнь на его алтарь? Нет, милая. Я отработала свою повинность.
— Но это же ваш муж! Вы давали клятву! — не выдержала Алина.
— Клятвы кончаются там, где начинается реальность, — холодно парировала Галина Ивановна. — И потом, Миша — его сын. Это его долг. Он мужчина, он сильный и со всем справится.
— А его семья? Его сын? Это не его долг? Вы не видите, что губите жизнь собственному сыну?
— Он сам сделал свой выбор. Я свое здоровье поставила во главу угла и вам советую. А то скоро и ты останешься без мужа, а твой сын — без отца. По разным причинам, конечно, — она многозначительно посмотрела на Алину.
Молодая женщина встала. Она вдруг поняла, что разговаривала с глухой стеной.
— Вы эгоистичная женщина. Вы потеряете сына…
— Мы все в итоге остаемся одни, дорогая, — философски заметила Галина Ивановна. — Заранее учись быть одна.
Алина покачала головой и уехала, почувствовав себя разбитой. Она ждала от свекрови прозрения, раскаяния, но нашла лишь ледяное самооправдание.
*****
Кризис наступил в пятницу. У Михаила на работе был срочный, важный проект. Он не спал две ночи, готовя презентацию.
Утром у Семена Леонидовича поднялась температура. Михаил сбил ее, но понимал, что оставлять одного отца нельзя.
Он в отчаянии обзвонил всех: Катю, соседку, знакомых медсестер. Все были заняты. Тогда мужчина позвонил Алине.
— Я не могу уйти с работы. Это катастрофа. Папе плохо.
Она помолчала секунду, а потом сказала тихо и четко:
— Хорошо, я еду.
Когда Алина вошла в квартиру, ее охватила тоска. Михаил, бледный, с лихорадочным блеском в глазах, уже стоял в дверях с ноутбуком.
— Спасибо, — он схватил ее за руку. — Я… я не знаю, что бы я без тебя делал.
— Езжай, — она мягко высвободила руку. — Мы поговорим потом.
Она осталась одна с умирающим свекром. Сначала было страшно и неловко. Но потом включился материнский, человеческий инстинкт.
Она так же, как и Михаил, кормила Семена Леонидовича, меняла белье, разговаривала с ним тихими, успокаивающими слова.
Он смотрел на нее мутными глазами и иногда называл Галей. Вечером пришел Михаил.
Дело было сделано, проект сдан. Он был на грани полного истощения. Увидев Алину, сидящую у кровати отца и читающую ему вслух газету, он остановился в дверях.
Несколько минут мужчина тихо стоял, а затем опустился на колени и заплакал. Он плакал об отце, о матери, о предательстве сестры и о своих силах, которых больше не осталось.
— Все, хватит, — сказал Михаил, поднявшись. Голос его был хриплым, но твердым. — Хватит. Так больше не может продолжаться.
Он взял телефон и набрал номер Галины Ивановны.
— Мама, — сказал сын, не дожидаясь приветствия. — Завтра я привезу папу к тебе на дачу. Если ты не примешь, я оформлю его в государственный хоспис.
Он не стал слушать ответ, а просто положил трубку. Галина Ивановна тут же перезвонила, но он отклонил вызов и посмотрел на Алину.
— Прости меня, я был слеп. Я думал, что несу крест, а, на самом деле, просто позволял другим пользоваться моей жертвенностью.
В этот момент пришло сообщение от матери, в котором говорилось о том, что она не станет забирать к себе мужа.
На следующее утро Михаил договорился с частной паллиативной службой. Пока решались организационные вопросы, он позвонил Кате и высказал все, что копилось месяцами.
Он высказал все о ее эгоизме, о равнодушии, о том, что сестрой ее больше не считает.
Через неделю Семена Леонидовича перевезли в небольшую, но хорошую частную клинику, специализирующуюся на паллиативном уходе.
Деньги на это собрали все, кого только смогли уговорить, включая стыдливый взнос от Кати и невероятные, по меркам пенсионерки, накопления Галины Ивановны, которую ультиматум сына так и не смог пронять.
В первую же ночь, которую Михаил провел дома, в своей постели, он проспал двенадцать часов подряд.
Алина просыпалась и посмотрела на него — на его разгладившееся во сне лицо, на спокойно поднимающуюся грудь.
Утром их разбудил Саша, влетевший в комнату с криком: “Папа дома!” Михаил обнял сына, а потом жену.
За окном был обычный пасмурный день. Но в их доме, после долгой зимы, наконец-то снова запахло жизнью.