— Позор! Выгнала родную сестру с младенцем!
Полина держала телефон и читала сообщения в общем семейном чате. Десятки обличающих фраз сыпались одна за другой, словно град камней в библейской притче о грешнице.
— Да как у тебя сердце не дрогнуло?! — это была тётя Света из Саратова, которую Полина видела последний раз лет пять назад.
— Бессердечная! Эгоистка! — добавлял дядя Миша, отец трёх детей и обладатель четырёхкомнатной квартиры.
У Полины дрожали руки — не от стыда, а от злости, которая поднималась откуда-то из груди горячей волной. В последнем сообщении появилось голосовое от матери. Полина нажала на кружок, и знакомый голос заполнил тишину крошечной студии:
— Полина, ну ты и каменная! Мы тебя не узнаём… Как можно было так поступить с Валей? Она же твоя сестра, единственная!
Полина выключила звук, не дослушав. Села на подоконник, прижалась лбом к холодному стеклу и посмотрела на городские огни за окном. Её студия на девятом этаже открывала вид на спальный район — бесконечные коробки домов, редкие фонари и чёрные пятна деревьев между ними.
«Интересно, — подумала она, — а кто-нибудь вообще спросил меня, хочу ли я делить двадцать метров с младенцем? Или моё мнение по умолчанию не считается?»
***
Пятнадцать лет назад семья Климовых переехала из тесной двухкомнатной квартиры при заводе в родительский дом отца в посёлке Сосновка. Николай Иванович тогда говорил, что детям нужен свежий воздух и простор, а не бетонные стены. Лидия Сергеевна согласилась — в посёлке был огород, сад, можно было держать кур.
Полина помнила тот первый день в новом доме. Отец мастерил скамейку у крыльца, мать варила варенье из крыжовника, а они с Валей бегали по двору, смеялись, кидались недозрелыми яблоками. Вале было шестнадцать, Полине — тринадцать, но уже тогда были видны различия в характерах.
— Полинка, иди помоги маме с вареньем! — крикнула Валя, сама направляясь к летней кухне.
— Ещё чего! — отозвалась Полина, забираясь на старую яблоню. — Я лучше папе помогу!
Валя покачала головой, но не стала спорить. Она любила домашний уют, мечтала о большой семье, о детях. Могла часами вышивать крестиком или вязать, слушая радио. Полина же была другой — деятельной, упрямой, вечно куда-то рвущейся. Ей хотелось в город, к людям, к движению.
После школы их пути разошлись окончательно. Валя поступила в местный техникум на бухгалтера, осталась в Сосновке, устроилась в администрацию посёлка. В двадцать три вышла замуж за Серёжу — тихого парня из соседней деревни, работавшего на лесопилке. Поселились они в доме Серёжиных родителей — те уехали к дочери в Москву, оставив молодым хозяйство.
Полина же рванула в областной центр. Поступила на дизайнера, хотя родители были против — говорили, что профессия несерьёзная, денег не принесёт. Первые годы снимала углы, комнаты, делила квартиры с такими же студентами. Работала по ночам над проектами, днём подрабатывала в кафе. Копила каждую копейку.
И вот, в двадцать восемь лет, стоя в пустой комнате с ключами в руке, Полина шептала:
— Теперь у меня есть свой дом.
Студия была крошечной — всего двадцать квадратных метров. Одна комната с нишей для кухни, санузел размером с телефонную будку, балкон, на котором едва помещался стул. Но это было её. Купленное в ипотеку на пятнадцать лет, с переплатой в два раза, но своё.
***
Звонок от Вали пришёл в начале марта. Полина как раз заканчивала большой проект — дизайн интерьера для нового ресторана.
— Сестрёнка, можно я у тебя поживу? — голос Вали звучал устало. — Только до родов, чтобы к больнице ближе быть. У нас тут в Сосновке роддом закрыли, а до районного — сорок километров по разбитой дороге.
Полина поколебалась. В студии и одной-то тесно, а тут беременная сестра. Но отказать не смогла — Валя редко о чём-то просила, да и беременность у неё шла тяжело.
— Конечно, приезжай, — сказала Полина. — Только учти, места мало.
— Я понимаю. Спасибо, Полинка. Я ненадолго, честное слово.
Валя приехала через два дня с небольшой сумкой. Полина купила раскладушку, поставила её у стены напротив дивана. Первые дни всё было терпимо. Валя старалась не мешать, готовила простые обеды, пока Полина работала за компьютером. Но постепенно начались проблемы.
— Полин, можно окно закрыть? Дует очень, — просила Валя, кутаясь в плед.
— Валь, тут же душно без проветривания!
— А можно кофеварку не включать по утрам? От запаха тошнит.
— Но мне нужен кофе, чтобы проснуться…
Ночами Валя ворочалась на раскладушке, стонала от изжоги, вставала в туалет по пять раз. Полина лежала без сна, смотрела в потолок и считала дни до родов. В студии стало тяжело дышать — не физически, а морально. Воздух загустел от недосказанности, от вынужденной близости двух взрослых женщин, привыкших жить по-разному.
***
Валя родила в конце апреля. Мальчик, три килограмма двести граммов, назвали Артёмом. Полина приехала в роддом с цветами и фруктами, искренне радовалась за сестру.
— Он такой хорошенький, — говорила она, глядя на сморщенное личико племянника. — Весь в тебя.
— Спасибо, что приютила, — Валя выглядела измученной, но счастливой. — Серёжа завтра приедет, заберёт нас домой.
Полина облегчённо выдохнула. Наконец-то всё закончится, она вернётся к своей жизни.
Но через два дня, вернувшись с работы, Полина застала в своей квартире родителей. Николай Иванович собирал детскую кроватку, Лидия Сергеевна раскладывала пелёнки и ползунки, а Валя сидела на диване и кормила Артёма.
— Что происходит? — спросила Полина, замерев в дверях.
— Хорошо, что лифт большой, а то как бы мы всё это подняли! — весело сказала мать, не оборачиваясь. — Кроватку еле втащили.
— Мам, а вы вообще спросить не думали, куда это всё ставить?
Лидия Сергеевна обернулась, нахмурилась:
— Детёнок должен спать в чистом и тёплом месте. Ты же не зверь, Полина. Валентине нельзя сейчас трястись по дорогам.
— Но это моя квартира! Я тут живу, работаю! Мне нужно высыпаться!
Николай Иванович выпрямился, посмотрел на дочь тяжёлым взглядом:
— Мы думали, ты умная девка. А выходит, зря… Сестре помочь не можешь.
— Да я же не говорю, что не хочу помогать! Но можно было хотя бы спросить! Предупредить! Обсудить!
— Что тут обсуждать? — мать всплеснула руками. — Семья есть семья. Или ты уже забыла, что это такое?
Валя молчала, стояла у окна с Артёмом на руках, качала его. Потом тихо сказала:
— Ты даже не представляешь, как тяжело мне было… Серёжа на вахте, я одна, беременная…
— А мне легко? — взорвалась Полина. — Я пятнадцать лет ипотеку плачу за эти двадцать метров! Это МОЙ дом! Единственное место, где я могу быть собой! И вы приходите сюда, как к себе домой, решаете, что и как будет! Мне не легче, когда в моём доме решают без меня!
Повисла тишина. Даже маленький Артём перестал попискивать. Отец молча начал разбирать кроватку. Мать собирала вещи, поджав губы. Валя прижимала к себе сына и смотрела на Полину с таким выражением лица, словно видела её впервые.
***
Вечером, после того как родители с Валей уехали, в квартире стояла звенящая тишина. На полу у дивана лежала забытая детская соска. Полина подняла её, повертела в руках, потом села на диван и заплакала. Слёзы текли сами собой — от усталости, от злости, от чувства вины.
«Неужели чтобы быть хорошей дочерью, надо отдать всё, что у тебя есть? — думала она. — Почему я должна жертвовать своим пространством, своим покоем, своей жизнью? Почему никто не спрашивает, чего хочу я?»
Она чувствовала себя одновременно и виноватой, и правой. Виноватой — потому что отказала сестре с младенцем. Правой — потому что имела право на собственную жизнь, на личные границы.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вали. Длинное, на целый экран:
«Ты разбила моё сердце. Я думала, мы семья. Думала, ты поймёшь, как мне тяжело. Но ты думаешь только о себе, о своих квадратных метрах. Да, это твоя квартира. Но я твоя сестра! Единственная! Неужели кусок бетона для тебя важнее? Я бы никогда так не поступила. Никогда! Да чтоб тебе пусто было в этой твоей квартире!»
Полина смотрела на экран и впервые за долгое время не стала отвечать. Не стала оправдываться, объяснять, просить прощения. Просто выключила телефон и легла спать на своём диване, в своей квартире, в тишине.
***
Прошло три недели. В семейном чате царила тишина — после бури возмущений все словно набрали в рот воды. Никто не писал, даже тётя Света с её вечными фотографиями внуков.
На день рождения отца Полина всё-таки поехала в Сосновку. Купила хороший коньяк — отец любил — и книгу по истории флота. Когда вошла в родительский дом, все сделали вид, что заняты: мать суетилась на кухне, Валя кормила Артёма в углу, даже дядя Миша уткнулся в телефон.
— С днём рождения, пап, — Полина протянула подарки.
— Спасибо, — Николай Иванович принял пакет, но не обнял дочь, как обычно.
За праздничным столом мать старательно изображала, что всё в порядке. Рассказывала о соседях, о ценах на рынке, о том, что огурцы в этом году уродились на славу. Валя не смотрела в глаза, передавала блюда через отца или мать. Воздух был такой густой от невысказанного, что можно было резать ножом.
Вечером, когда гости начали расходиться, отец вышел с Полиной на крыльцо. Закурил — хотя бросил пять лет назад — посмотрел на потемневшее небо.
— Ты, может, и права была, — сказал он тихо. — Твоя квартира, твои правила. Только вот не все умеют видеть, где право кончается, а где — тепло человеческое начинается.
Полина кивнула. Ей хотелось объяснить, оправдаться, но она промолчала. Потому что понимала: семья уже не будет прежней. Что-то сломалось, треснуло. И склеить это было невозможно — только принять и жить дальше.
— Езжай аккуратно, — отец потушил сигарету. — Дорога плохая.
Это было почти прощение. Почти, но не совсем.
***
Через год Полина поднималась по лестнице пятиэтажки с пакетом игрушек. Валя с Серёжей и маленьким Артёмом переехали в областной центр, сняли двухкомнатную квартиру недалеко от парка. Серёжа нашёл работу на стройке, платили неплохо.
Дверь открыла Валя. Секунду они смотрели друг на друга — напряжение всё ещё было, как невидимая стена между ними.
— Ну, заходи уже, — Валя отступила в сторону. — Мы пирог испекли. С яблоками, как ты любишь.
Артём уже ходил, цеплялся за мамину юбку и с любопытством разглядывал тётю. Полина присела на корточки, протянула ему плюшевого мишку.
— Привет, малыш. Помнишь меня?
За чаем говорили о пустяках — о работе, о ценах, о том, что Артём начал говорить первые слова. Не касались прошлого, не вспоминали ту весну. Это было мирное перемирие двух сестёр, которые учились быть рядом по-новому.
Когда Полина уходила, Валя обняла её у двери — быстро, неловко, но искренне.
— Приезжай ещё. Артёмке нужна тётя.
— Обязательно приеду.
Дома Полина поставила на полку новую фотографию: она, Валя и Артём в парке, все улыбаются. Рядом стояла старая — две девчонки-подростки на крыльце родительского дома. Между этими фото была целая жизнь, полная ошибок, обид, непонимания.
Полина села на свой любимый подоконник, посмотрела на вечерний город. Её студия всё так же была крошечной, но теперь она точно знала: дом — это не всегда про стены. Иногда это про умение отпустить и принять. Про границы, которые не разделяют, а помогают любить на правильной дистанции.
Каждая из них просто хотела, чтобы у неё был свой дом. Просто Полина поняла раньше — он строится не только из кирпича и бетона, но и из уважения к выбору другого человека. Даже если этот человек — твоя единственная сестра.