— Ты что, с ума сошёл, Игорь? — Дарья даже не поверила своим ушам. — Серьёзно говоришь сейчас? Или опять шутишь, как обычно, когда не знаешь, как выкрутиться?
Игорь стоял у кухонного стола, переминаясь с ноги на ногу, будто ученик, которого застукали без домашки.
— Да чего ты сразу взрываешься, Даш? Я ж по-человечески. Зойке негде ночевать, понимаешь? Всего пару недель — пока работу найдёт, ну, или пока с хозяйкой старой квартиры помирится. Ты же не зверь, в конце концов.
Дарья выпрямилась, поставила чашку так резко, что та звякнула.
— В моём доме — никто «временно» жить не будет. Мы же договаривались, Игорь! Сколько можно одно и то же мусолить? У нас не общежитие и не пункт временного размещения твоих родственников.
Он вздохнул, глядя куда-то мимо неё.
— Ну, она ж не чужая, — пробормотал. — Родная кровь, всё-таки.
— А я кто тебе? Враг народа? Или так, временная прописка до лучших времён?
Она сама услышала, как в её голосе дрогнула усталость. Эту кухню она обустраивала своими руками — от цвета плитки до формы ручек на шкафах. Сколько ночей не спала, считая копейки, чтобы добить ипотеку. А теперь он хочет превратить всё это в проходной двор.
— Игорь, ты хоть понимаешь, что я за эту квартиру спину надорвала? — продолжила она уже тише, но от этого слова звучали только тяжелее. — Когда ты говорил, что “жизнь не в деньгах”, я пахала как лошадь. Брала ночные смены, переводила грузы через три склада, пока у тебя был “творческий отпуск”. И теперь твоя сестра должна сюда въехать, потому что у неё, видите ли, с арендой не заладилось?
— Ты всё преувеличиваешь, — мялся он. — Она просто немного… ну, запуталась.
— Запуталась, ага. — Дарья усмехнулась. — В двадцать два года человек всё ещё «запутывается», зато телефон новый купить — всегда пожалуйста.
Молчание натянулось, как бельевая верёвка после дождя. За окном уже смеркалось, фонари щёлкнули, осветив двор, где подростки гоняли мяч между припаркованных машин. В комнате пахло свежим кофе и нарастающим раздражением.
— Я просто хочу помочь, — тихо сказал Игорь. — Она ведь у нас одна. Мать волнуется, спать не может.
— О, вот и она, — Даша тяжело вздохнула. — Слышала я уже про эту «волнуется». Скоро позвонит, расскажет, что у неё давление подскочило, и без Зойки в доме, мол, не жизнь, а мука. Ты же её знаешь.
Так и вышло. На следующий день телефон зазвонил в самый разгар аврала. Дарья стояла над распечатками, когда экран высветил: «Светлана Анатольевна».
— Здравствуйте, — взяла трубку. — Что-то случилось?
— Дашенька, привет, родная! — свекровин голос, сладкий, как чай с вареньем, звучал так, будто они лучшие подружки. — Я ж недолго, золотце. Просто сердце, что-то колет, давление скачет… всё из-за этой ситуации с Зоенькой. Девочка без крыши осталась! Представляешь, хозяйка выгнала, злодейка эта!
Дарья сжала губы, стараясь не выдать раздражения.
— Игорь рассказывал, да.
— Вот и думаю: вы же с ним теперь в просторной квартире живёте, свет, уют, ремонт современный. Неужели родной сестричке нельзя у вас пару недель пожить? На раскладушке хоть!
— Светлана Анатольевна, — ровно произнесла Дарья, — мы с Игорем решили, что живём вдвоём. Без гостей. Это не обсуждается.
— Ну что ты, детка, — голос стал мягче, но в нём послышалась сталь. — Ты же женщина умная. Понимаешь, что родня — это святое. И потом, Игорь ведь тоже вложился в эту квартиру, хоть и не деньгами, так руками помогал! Так что и его слово что-то да значит.
Дарья чуть не рассмеялась. “Руками помогал” — это как? Ключи от доставщика принимал? Или стоял над мастером с кружкой чая, давая ценные советы?
— Извините, но я не готова обсуждать это на работе. У меня совещание. — Она оборвала разговор, чувствуя, как в груди поднимается волна злости.
Вечером дома Игорь сидел угрюмый, молча ковыряя вилкой ужин.
— Мама звонила, — наконец произнёс. — Сказала, у неё давление.
Дарья поставила бокал на стол.
— Ну конечно. Давление. Классика жанра. И что она сказала?
— Что ты черствеешь, и если Зоя окажется на улице — это будет на твоей совести.
Дарья устало откинулась на спинку стула.
— Вот уж нет. На моей совести я сама разберусь. А вот на твоей — постоянное желание быть “хорошим сыном”, даже когда ради этого приходится предавать жену.
— Не передёргивай! — вспыхнул он. — Я просто хочу, чтобы всё было по-человечески.
— По-человечески? А кто обо мне по-человечески подумает, когда меня выживают из моего же дома?
Он встал, прошёлся по кухне, сжал кулаки.
— Знаешь, иногда мне кажется, ты сама ищешь повод для скандала.
— Нет, Игорь. Поводов ты сам мне подкидываешь, как мусор из окна.
Прошла пара дней. Суббота выдалась пасмурная, с мокрым снегом — октябрь в этом году капризничал. Дарья как раз вешала бельё, когда в домофон зазвенел звонок.
— Кто? — спросила она.
— Это мы, Дашенька! — пропел знакомый голос.
Она даже не успела что-то ответить, как дверь подъезда уже хлопнула. Через минуту — стук в квартиру.
На пороге стояла Светлана Анатольевна с широкой улыбкой, держа торт в коробке. Рядом — Зоя, с глянцевым чемоданом цвета фуксии. А позади, виновато сутулясь, Игорь.
— Сюрприз! — свекровь шагнула внутрь, даже не дожидаясь приглашения. — Решили заглянуть, отметить новоселье, а то всё времени нет!
Дарья застыла. Сердце стучало где-то в горле.
— Мы не договаривались ни о каком визите.
— Да ладно тебе, родная, — Светлана махнула рукой. — Мы же семья!
Зоя опустила глаза и, не говоря ни слова, откатила чемодан к стене.
— Игорь, покажи сестре, где она поживёт, — уже распорядилась свекровь.
Игорь, не поднимая глаз, буркнул:
— В гостиной, на диване…
Дарья медленно вдохнула.
— Стоп. — Голос её был тихий, но резкий. — Никто у меня здесь жить не будет.
Зоя тут же расплакалась.
— Но мне некуда идти!
— Тогда ищи, куда идти, — холодно сказала Дарья. — Взрослая уже, а ведёшь себя, как школьница.
— Даша, ты перегибаешь! — взорвался Игорь. — Она же не навсегда!
— А хоть бы и на день! — отрезала она. — Я не обязана спасать всех твоих родственников.
Светлана Анатольевна при этом побагровела.
— Как ты смеешь так разговаривать? Это мой сын, мой дом, моя семья!
Дарья повернулась к ней, ледяная и спокойная.
— Это мой дом. На него оформлены мои документы, куплен он на мои деньги. Ваш сын здесь только прописан.
Тишина звенела, как натянутая струна.
— Если вы сейчас же не уйдёте, — добавила она, — я вызову полицию.
Свекровь побледнела, но вскоре собралась.
— Ты ещё пожалеешь. Женщины, как ты, потом одни стареют, никому не нужны!
— Посмотрим, — ответила Дарья спокойно.
Она стояла, пока они медленно собирались. Зоя всхлипывала, Игорь метался между ними и женой, но было поздно. Когда дверь захлопнулась, он остался один — и весь его вид кричал: “Что ты наделала?”
— Ну что, довольна? — процедил он. — Мою мать унизила, сестру выгнала, теперь легче?
Дарья посмотрела на него так, будто видела впервые.
— Нет, Игорь. Не легче. Но, по крайней мере, я снова чувствую, что это мой дом.
Он ничего не ответил. Просто взял куртку и вышел.
Потом шла неделя — холодная, липкая. Дни тянулись серыми лентами. Дарья возвращалась с работы, включала чайник, и в квартире звенела тишина. Первое время было странно — будто все звуки куда-то делись. Но потом появилось спокойствие.
Она могла включить музыку, что ему всегда не нравилась. Могла не готовить, если не хотелось. Могла оставить чашку на столе и знать, что никто не подойдёт с ворчанием.
Постепенно привычка быть «удобной» стала отступать. Она училась снова быть собой.
Прошёл месяц. Октябрь уже докатывался до конца, деревья облезли, как старые шубы, дождь то моросил, то хлестал стеной. Дарья привыкла к пустой квартире — к шороху батарей, к каплям на подоконнике, к запаху стирального порошка по вечерам. Тишина стала чем-то вроде фона, не пугающего, а даже нужного.
Но однажды вечером, когда она возвращалась домой с работы, у подъезда стоял он.
Игорь.
Выглядел он так, будто через мясорубку его пропустили — щеки впали, взгляд потухший, куртка не глаженая, а под глазами синяки. Стоял, курил, нервно мял пачку.
— Привет, — сказал он тихо, будто боялся спугнуть.
Дарья застыла на секунду, потом просто кивнула.
— Что-то случилось?
— Можно поговорить?
Она пожала плечами.
— Ладно. Только быстро, я устала.
В лифте ехали молча. Он стоял, прижавшись к стене, а она глядела на своё отражение — чужое, чуть постаревшее лицо с упрямыми глазами.
В квартире всё было так же — аккуратно, по полочкам, чисто до скрипа. Дарья включила свет, поставила чайник, молча достала две чашки.
— Чай будешь?
— Буду, — кивнул он и сел за стол. Долго смотрел на кухню, будто впервые её видел. — У тебя тут… уютно. По-другому как-то.
— По-другому, потому что спокойно, — сказала она.
Он глубоко вздохнул, потом заговорил быстро, будто боялся, что его перебьют:
— Я живу у мамы. Это… ад, Даша. Просто ад. Она пилит с утра до ночи. «Ты опозорился, ты тряпка, жена тобой командовала, сестра на улице, всё из-за тебя». Зоя ноет, что не может устроиться, что я ей должен помочь. Они обе из меня верёвки вьют. Я понял, от чего ты тогда хотела отгородиться.
Дарья молчала. Внутри у неё всё перевернулось, но снаружи — спокойствие.
— Я понял, — продолжал он, глядя ей прямо в глаза. — Я всё осознал. Ты была права. Надо было сразу тебя слушать. Я был трусом, дураком… Я хочу всё исправить. Вернуться. Начать сначала.
Он говорил искренне, без фальши, с той простотой, от которой когда-то она и влюбилась. Но теперь каждое его слово звучало как запоздалое “прости”, когда поезд уже ушёл.
— Игорь, — начала она спокойно. — Я рада, что ты понял. Но, понимаешь… это не тот случай, когда можно просто сказать «начнём сначала» и всё откатится. Так не бывает.
— Почему не бывает? — в голосе прозвучала паника. — Я готов на всё! Поставлю мать на место, скажу, чтобы в нашу жизнь не лезла. Квартиру Зое найду, хоть кредит возьму! Главное — чтобы ты меня простила.
Дарья усмехнулась устало.
— Не в этом дело, Игорь. Проблема не в квартире и не в твоей матери. Проблема в том, что я перестала тебе верить.
Он поднял голову.
— Верить?
— Да. Верить, что я для тебя — приоритет. Что ты способен быть рядом, даже когда это неудобно. В тот день, когда ты привёл их сюда, ты выбрал их. Я это поняла сразу.
Он схватился за голову.
— Да Господи, я просто не хотел, чтобы мать расстроилась! Ты же знаешь, как она переживает…
— Вот именно, — перебила она. — Ты всё время живёшь так, чтобы кто-то не расстроился. Мама, сестра, сосед, начальник. Только не я. Потому что со мной можно. Я всё пойму, я же “умная”. А я устала быть умной.
В комнате повисла густая тишина. За окном шелестел дождь, как будто кто-то пальцами по стеклу барабанил.
— Даш, — наконец сказал он тихо. — Я люблю тебя. Я правда люблю. Я без тебя жить не могу.
— Любовь — это не слова, Игорь, — ответила она. — Любовь — это когда человек стоит рядом, даже если против него весь свет. А ты стоял против меня, потому что так было проще.
Он молчал. Потом вдруг встал, прошёл по кухне, остановился у окна.
— А если я всё брошу? Съеду от мамы, сниму что-то сам, докажу тебе, что могу быть самостоятельным. Ты тогда дашь шанс?
Дарья посмотрела на него внимательно, долго. Потом мягко сказала:
— Игорь, не надо ничего доказывать. Делай, как считаешь нужным. Только не ради меня. Ради себя.
Он обернулся — растерянный, как мальчишка, потерявший игрушку.
— Значит, всё?
— Всё, — просто сказала она. — Я не злюсь, не обижаюсь. Просто… всё кончилось.
— И квартира, — начал он тихо, — значит, тоже не моя история?
Дарья чуть улыбнулась краешком губ.
— Квартира — это стены. Я же тебе говорю про жизнь.
Он замолчал. Несколько секунд просто стоял, потом кивнул, накинул куртку.
— Ну… прощай тогда.
— Прощай, Игорь.
Когда дверь за ним закрылась, Дарья не заплакала. Даже не дрогнула. Только прислушалась — как замок щёлкнул, как лифт проехал вниз, как улица за окном шумит. И вдруг стало так легко, будто из комнаты вынесли шкаф, давивший на воздух.
Прошла ещё неделя.
На работе навалилось всё сразу — отчёты, дедлайны, проверки. Домой Дарья приходила поздно, ужинала на ходу, ставила сериал фоном, чтобы не было слишком тихо.
В какой-то момент заметила, что снова начала смеяться. Сначала над коллегами, потом над случайной глупостью из интернета. Смех был немного хриплый, чужой, но настоящий.
В один вечер подруга позвала её на кофе. Сидели в маленькой кофейне возле метро, где пахло корицей и мокрыми куртками. Подруга слушала её молча, потом сказала:
— Ты знаешь, Даш, ты сейчас говоришь по-другому. Спокойно как-то. Раньше всё время срывалась, а теперь будто отпустило.
Дарья задумалась, глядя на окно, где отражались огни города.
— Может, потому что я больше не живу в страхе, — ответила она. — Не думаю, кто что скажет, кто чем будет недоволен. Просто живу.
Однажды вечером, возвращаясь домой, она встретила Светлану Анатольевну. Та стояла у подъезда, закутавшись в шарф, и явно ждала.
— Дарья, можно на минутку? — голос уже не звучал мёдом. Он был уставший, тихий.
Дарья остановилась, но близко не подошла.
— Что случилось?
— Я, может, раньше была резковата, — начала свекровь, — но ты пойми, я мать. Я хотела как лучше. Думала, вы помиритесь. А он… он съехал от меня, говорит, сам будет. Молчит. Ни звонка, ни слова. Я теперь не знаю, как быть.
Дарья слушала внимательно, не перебивая.
— Он взрослеет, Светлана Анатольевна. Пусть сам разбирается.
— А ты его… совсем не пустишь обратно? — спросила та с надеждой.
— Нет, — тихо ответила Дарья. — Не потому, что злюсь. Просто назад дороги нет.
Свекровь вздохнула, будто тяжесть с плеч сняла.
— Понимаю. Ну… держись тогда, Даша. Всё равно ты девка с характером, прорвёшься.
Дарья кивнула.
— Спасибо. Вы тоже берегите себя.
Они разошлись.
Вечером она вернулась домой, включила свет, сняла пальто. Поставила чайник. Комната встретила её привычной тишиной. На подоконнике стояла чашка с засохшими ромашками, которые она всё никак не выбросит — почему-то жалко.
Она села на диван, укрылась пледом. В окно было видно, как моросит дождь, и редкие прохожие торопятся под зонтами. Город жил своей жизнью, не зная, что где-то здесь, на пятом этаже, одна женщина наконец перестала бояться быть одной.
Дарья взяла телефон, включила музыку — старую, добрую, без навязчивых слов. И вдруг улыбнулась. Ненадолго, но искренне.
Да, пусто. Да, непривычно. Но спокойно.
А значит — всё правильно.
И пусть теперь ноябрь хоть снегом засыпает. Она своё место в этой жизни наконец отвоевала — не громко, без скандалов, но твёрдо.
И когда в окне мелькнули огни вечернего автобуса, она подумала:
«Ну вот, Даша, дожила. Своя квартира. Своя жизнь. И впервые — своя тишина».
Конец.