Наталья Николаевна всегда пекла “Шарлотку”, когда дочь приезжала к ним на выходные.
Диана, устроившись на табуретке у стола, с наслаждением отламывала маленькие кусочки от еще теплого пирога.
Она приехала утром, и несколько часов все было прекрасно: обсуждение работы, родственников, плана ремонта в квартире.
Мать была спокойна и улыбчива. Отец, как обычно, большую часть времени молча разбирал и собирал старый телевизор, лишь изредка вставляя реплики.
Наталья Николаевна вытерла сухую тарелку, глядя в окно. Ее спина, всегда такая прямая, сегодня казалась чуть ссутуленной.
— Мама, да брось ты уже, иди лучше пирог ешь, остынет ведь, — позвала ее Диана.
Наталья Николаевна медленно повернулась. На ее лице не было улыбки. Только тот особый, тяжелый взгляд, который Диана знала с детства — взгляд перед серьезным, неприятным разговором.
— Дианушка, я тут все думаю, — начала она тихо, подойдя к столу и садясь напротив дочери. — Вот ты устраиваешь свою жизнь. Квартира, карьера… Все хорошо, а Андрей твой… Он ведь серьезно к тебе относится?
Диана насторожилась. Разговор плавно, но неумолимо тек в сторону, которую она старалась обходить в беседах с матерью.
— Мам, мы уже полгода вместе. Разумеется, серьезно. Но мы никуда не торопимся.
— Как это — не торопимся? — голос Натальи Николаевны зазвенел, как перетянутая струна. — Вам бы уже и под венец давно. Дети… В твоем возрасте я уже тебя пеленала.
— Мама, это было в твоем возрасте. Сейчас другие времена. Я не хочу замуж, потому что “пора”. Я выйду, когда буду готова и когда захочу. Если вообще захочу, и с детьми та же история.
Наступила пауза. Наталья Николаевна перевела дыхание, и Диана почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она приготовилась к монологу от матери.
— Точно не собираешься замуж? А то выйдешь, родишь, а нам кто помогать будет? — слова вырвались резко, отрывисто, будто мать долго их держала за зубами.
Диана онемела. Она ожидала упреков в стиле “я в твои годы”, ожидала нравоучений о тяжести карьеры без семьи, но такого… такого прямого, циничного эгоизма она не ожидала.
— Что? — это было все, что девушка смогла выжать из себя.
— Я говорю, что мы останемся одни, если ты надумаешь выйти замуж! — голос Натальи Николаевны сорвался на крик. — Петя с гаражом своим вечным, я – с больными суставами! Ты будешь со своим мужем, со своими детьми возиться, а мы тут одни, как пни старые, доживать будем? Кто в магазин сходит, когда будет гололед? Кто с врачами разберется, в этих электронных очередях? Кто просто позвонит? Ты нам нужна здесь!
— Не понимаю, мама, ты же только наоборот говорила о том, что мне уже пора, — Диана вскочила с табуретки, словно ее ударило током.
— Я проверяла тебя, — захихикала Наталья Николаевна.
— То есть я, ваша дочь, вся моя жизнь — это всего лишь… приложение к вашей старости? Запасная батарейка? Ты сейчас серьезно?
— Не переворачивай! Я говорю об ответственности! Дети должны помогать родителям! — Наталья Николаевна тоже встала, ее щеки запылали.
— Ответственность или удобство? — тихо спросила Диана. — Я должна отложить свою жизнь, свою возможность быть счастливой, родить детей, которых я пока не хочу, чтобы бегать за тебя в магазин? Это твой план на мою жизнь?
— Пока мы живы, да, — женщина пожала плечами. — Я хочу, чтобы ты подписала договор…
— Какой еще договор? — оторопела Диана.
— Что ты не выйдешь замуж и не родишь ребенка, пока мы живы! — с гордостью проговорила Наталья Николаевна.
— Договор? Нет, я против. Я не откажусь от своего счастья, от своих планов ради того, чтобы быть вашей сиделкой и социальным работником! Я буду вам помогать, но не в ущерб себе…
Петр Алексеевич оторвал взгляд от телевизора и уставился на Наталью Николаевну.
— Петя! — обратилась к нему женщина, ища поддержки. — Ну скажи хоть ты ей! Объясни, что она уже совсем от рук отбилась!
Петр Алексеевич встал с места, подошел к столу и молча налил себе воды в стакан. Две пары глаз — взволнованных, полных слез и гнева — посмотрели на него.
— Дочь права, — тихо, но очень четко произнес он.
Наталья Николаевна ахнула, будто ее резко ударили наотмашь. Диана вытаращила глаза.
— Что? — выдохнула женщина.
— Я сказал, что Диана права, — повторил Петр Алексеевич, поставив стакан на стол с таким стуком, что вздрогнула посуда в серванте. — Мы ее родили, Наташа. Мы, а не она нас. Мы не имеем никакого права решать за Диану ее судьбу.
— Но как же мы? — голос Натальи Николаевны задрожал, в нем послышались слезы. — Мы одни…
— Мы не одни! — впервые за вечер он повысил голос. — Мы есть друг у друга! Или мы уже настолько чужие, что даже друг другу не опора? Ты хочешь приковать к себе дочь страхом и чувством вины? Это же эгоизм чистой воды!
— Я эгоистка? А она? — Наталья Николаевна ткнула скрюченным пальцем в сторону дочери.
— Она молодая женщина, которая хочет жить! Наша задача была — вырастить ее, дать ей все, что можем, и отпустить, а не висеть на ее шее гирей. Помогать — это одно, а требовать, чтобы она отказалась от своего будущего, — это другое. Это подло…
В кухне воцарилась тишина. Было слышно, как за окном щебечут воробьи. Наталья Николаевна опустилась на стул, будто все силы ее мгновенно покинули. Она посмотрела на мужа с немым вопросом и обидой.
— Мы… мы столько для нее сделали… — прошептала Наталья Николаевна.
— И она не должна расплачиваться за это всю свою жизнь, — голос Петра Алексеевича снова стал тихим и усталым. — Мы делали это из любви. Или нет? Может, это была инвестиция в будущую сиделку?
Эти слова повисли в воздухе. Диана посмотрела на отца, и сердце ее сжалось от боли и любви.
Она всегда считала его молчуном, человеком, погруженным в свой мир, а он оказался единственным, кто увидел правду.
— Пап… — начала Диана.
— Молчи, дочка, прошу! — он мягко остановил ее. — Это наш с мамой разговор. Наташ, послушай меня. Мы справимся. Мы всегда справлялись. Да, нам будет тяжело, но мы будем покупать продукты с доставкой. Я научусь этим твоим электронным очередям. Будем друг за другом ухаживать, а Диана… она будет приезжать к нам не потому, что должна, а потому, что хочет и потому что любит. Разве это не лучше?
Наталья Николаевна не ответила. Крупные, редкие слезы покатились по ее щекам и упали на сложенные руки.
— Я… я боюсь, Петя, — призналась она. — Я боюсь старости, болезней и того, что ты уйдешь раньше меня, и я останусь совсем одна.
— Я никуда не собираюсь, — пожилой мужчина с любовью потрепал ее по руке. — А бояться — это же нормально, но давай бояться вместе, а не перекладывать свои страхи на ребенка. Диана не должна страдать из-за них.
Диана подошла к родителям. Гнев уже прошел, осталась только щемящая жалость и понимание.
— Мама, я же никогда вас не брошу. Я люблю вас, но я не хочу, чтобы вы распоряжались моей жизнью и заставили подписывать меня какие-то договоры…
— Мне бы было так легче, — проворчала Наталья Николаевна. — Я хочу определенности. Что тебе стоит это сделать? Нам, может, осталось жить всего два понедельника?
— Глупости какие, — резко одернул жену Петр Алексеевич. — Не пугай ни меня, ни Диану.
Женщина высвободила свою руку и быстрыми шагами удалились из кухни. Назад она вернулась через пару минут, сжимая в руках бумажные листы.
— Вот! Ты прочитай сначала! — Наталья Николаевна сунула их в руки опешившей дочери.
— Не стану, — Диана вернула бумаги матери. — Чушь какая-то! Мама, успокойся, а? Не порти наши отношения!
— Наташа, угомонись! — скомандовал Петр Алексеевич. — Выбежала тут с этими бумагами…
— Тогда пусть запишет голосовое, что она не выйдет замуж и не родит, пока мы живы! — Наталья Николаевна придумала новый способ заставить дочь сделать так, как она хотела.
— Нет! — категорично проговорила Диана. — Даже слушать этот бред больше не хочу и, тем более, вестись на него! Я уезжаю. Знала бы, что будет такой разговор, вообще бы не приезжала, — добавила она с горечью и вышла из кухни.
Спустя пару минут хлопнула входная дверь, что означала только одно: Диана уехала.
Наталья Николаевна медленно опустилась на стул и обиженно поджала губы. Нервно застучав по столу, она пробасила.
— Не поддержал ты меня, Петя… вот и останемся одни…
— Твой план – чушь! — парировала в ответ мужчина. — Условия такие ставишь, что не дай Бог. Теперь дочь с нами общаться не будет.
— И не нужна нам такая дочь! — проворчала Наталья Николаевна и, взяв бумажные листы, удалилась в комнату.
Действительно, отношения матери и дочери ухудшились. Диана звонила раз в неделю, но разговор всегда заканчивался тем, что она обязана подписать материнский договор.