«Альфонс», — бросали мне в лицо. «Просто кошелек на ножках», — шептали за спиной, когда я, 47-летняя владелица бизнеса, выходила замуж за 36-летнего Игоря. А я верила, что у нас — настоящая любовь. Я, сильная и состоявшаяся, наконец-то позволила себе быть просто счастливой женщиной. Я вложила в него всё: деньги, связи, душу. И он предал меня. Так я думала, когда он начал врать, прятать телефон и пропадать по ночам. Я была готова к скандалу, к разводу, к слезам его молодой любовницы. Я наняла детектива, чтобы получить доказательства его измены. Но доказательства, которые я получила, заставили меня выть в подушку не от обиды, а от жгучего стыда за собственное недоверие. Правда оказалась такой, что лучше бы он мне и правда изменял.
***
Зеркала в нашей спальне отражали успех. Огромные, от пола до потолка, они удваивали пространство пентхауса с видом на огни ночной Москвы, удваивали количество подушек на гигантской кровати и удваивали меня. Марина Вольская, сорок семь лет, владелица одного из топовых PR-агентств столицы. Женщина, которая сделала себя сама из ничего. И сейчас, глядя на свое отражение, я видела не морщинки у глаз, а следы бессонных ночей, которые привели меня сюда, на вершину.
— Ты опять любуешься собой? — прозвучал за спиной молодой, бархатный голос, от которого по коже до сих пор бежали мурашки.
Я обернулась. Игорь стоял в дверях, одетый только в домашние брюки, с мокрыми после душа волосами. Тридцать шесть. На одиннадцать лет моложе меня. В его руках была чашка моего любимого травяного чая. Он всегда помнил, что я пью перед сном.
— Я любуюсь нами, — улыбнулась я, принимая чашку. — И тем, что мы построили.
— Пока что это построила в основном ты, — он подошел и обнял меня сзади, уткнувшись носом в шею. Его тело было теплым и сильным. — Я пока только учусь класть кирпичи.
Я рассмеялась. Игорь был талантливым архитектором, но в мире больших денег и связей одного таланта мало. До встречи со мной он перебивался мелкими заказами на дизайн квартир. Сейчас же, благодаря моим контактам, у него забрезжила надежда на серьезный проект.
Наше знакомство было банальным до смешного. Я заказала у его маленького бюро редизайн загородного дома. Он приехал на встречу сам — горящие глаза, растрепанные волосы, эскизы, нарисованные от руки с такой страстью, что я заслушалась. Он говорил не о стенах и мебели, а о свете, воздухе, о том, как пространство влияет на душу. Я, привыкшая к циничным бизнесменам, была обезоружена. Через месяц мы ужинали, через два — он переехал ко мне. Через год мы поженились, несмотря на хор осуждающих голосов.
Главной солисткой в этом хоре была моя лучшая подруга Света.
— Марин, очнись! — говорила она мне за бокалом просекко в нашем любимом ресторане. — Ему тридцать шесть! У него ни кола ни двора. Ты — его билет в красивую жизнь. Ты умная женщина, как ты не видишь очевидного? Он пересядет с твоей шеи в кресло начальника, которое ты ему обеспечишь, и помашет ручкой.
— Он не такой, — упрямо отвечала я. — Ты его не знаешь. Он любит меня.
— Он любит твой статус, твои деньги, твою квартиру с видом на Кремль! А любит ли он тебя, когда ты без макияжа, уставшая после двенадцатичасового рабочего дня и с головной болью?
Я вспоминала, как Игорь делал мне массаж плеч, когда я валилась с ног от усталости, как варил куриный бульон, когда я простужалась, как слушал мои бесконечные рассказы о нерадивых клиентах и коварных конкурентах. Он любил. Я была уверена.
Даже моя младшая сестра Катя, обычно во всем меня поддерживавшая, и та смотрела с сомнением. «Марин, я за тебя рада, правда. Но… будь осторожна. Мужская гордость — штука сложная. Когда женщина настолько успешнее, это может плохо кончиться».
Я отмахивалась от них, как от назойливых мух. Они просто завидуют. Они не верят в чистое, бескорыстное чувство, потому что сами погрязли в браках по расчету. У Светы муж был старым и богатым папиком, а Катя жила с ровней — таким же унылым менеджером среднего звена. Они не понимали, что такое страсть, что такое, когда на тебя смотрят не как на ходячий банковский счет, а как на женщину.
Игорь дарил мне это ощущение. С ним я забывала про свой возраст, про статус железной леди. Я снова становилась просто Маринкой, которая могла смеяться до слез над глупой комедией, есть пиццу руками и танцевать на кухне под старый рок-н-ролл. Он вернул мне жизнь, которую я почти похоронила под тонной отчетов и бизнес-планов.
И я была готова платить за это. Я купила ему хорошую машину, чтобы он не чувствовал себя неловко рядом с моим «Майбахом». Я оплачивала наши путешествия, обновляла ему гардероб. Я делала это не потому, что он просил — он никогда не просил ни копейки — а потому, что мне хотелось. Мне хотелось видеть его счастливым.
— О чем задумалась? — голос Игоря вернул меня в реальность.
— О том, как мне повезло, — я повернулась и поцеловала его.
В тот момент я была абсолютно счастлива. Я верила, что моя любовь, моя интуиция сильнее, чем ядовитый шепот завистников. Я еще не знала, что уже через несколько месяцев их слова начнут звучать в моей голове набатом, отравляя каждый день и каждую ночь.
***
Прорыв случился весной. Один из моих давних клиентов, с миллиардными оборотами, объявил конкурс на проект нового элитного жилого комплекса в Подмосковье. Я «случайно» организовала ужин, на котором Игорь смог пересечься с ним и показать свои наброски. Через неделю его скромное архитектурное бюро было допущено к участию в тендере, а еще через месяц, после нескольких бессонных ночей и моих деликатных «звонков друзьям», он выиграл.
Я ликовала. Это была наша общая победа. В тот вечер мы пили шампанское прямо из бутылки, сидя на полу в гостиной, и строили планы. Наконец-то мой Игорь покажет всем, на что он способен! Наконец-то заткнутся все эти Светы и Кати!
Первое время все было именно так. Игорь горел работой. Он уезжал рано утром и возвращался поздно вечером, его глаза блестели от азарта. Он взахлеб рассказывал мне о материалах, о планировках, о том, как он спорил с инженерами. Я с гордостью слушала его, чувствуя себя Пигмалионом, чья Галатея ожила и оказалась гением.
Но потом что-то изменилось. Очень медленно, почти незаметно.
Сначала его рассказы стали короче. На мой вопрос «Как прошел день?» он все чаще отвечал односложно: «Нормально. Устал». Блеск в глазах сменился какой-то загнанной усталостью. Он стал плохо спать, ворочался, а иногда я просыпалась среди ночи и видела его силуэт на балконе с сигаретой. Он бросил курить, когда мы начали жить вместе. А теперь снова начал, тайком.
Потом начались задержки на работе. Если раньше он предупреждал, звонил, писал сообщения: «Любимая, задержусь на час, совещание», то теперь мог просто не приехать к ужину. На мои встревоженные звонки отвечал раздраженно: «Марина, я же на работе! У меня встреча. Не могу говорить». И бросал трубку.
Однажды вечером он вернулся далеко за полночь. От него пахло не сигаретами, а какой-то чужой, дешевой едой, вроде чебуреков с вокзала.
— Где ты был? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я обзвонилась.
— Сказал же, встреча. С подрядчиками, — он бросил пиджак на кресло и пошел в душ, не глядя на меня. — Очень тяжелые переговоры.
В его голосе не было ни капли тепла. Только холодное, глухое раздражение. Я осталась одна в огромной гостиной, и слова Светы, как ядовитые змеи, зашевелились в моей памяти: «Как только встанет на ноги, он тебя бросит». Неужели она была права? Неужели этот проект, который я ему фактически подарила, стал началом нашего конца?
Самым страшным был телефон. Раньше он мог оставить его где угодно. Теперь же его мобильный был при нем постоянно. Он уносил его с собой даже в ванную. Когда я сидела рядом, он инстинктивно поворачивал экран от меня. Несколько раз я видела, как он сбрасывал входящие звонки с неизвестных номеров.
— Кто это? — спросила я однажды.
— Реклама, спам, — буркнул он, не отрываясь от своего ноутбука.
Ложь. Я видела, как напряглись его плечи. Я всю жизнь работала с людьми, я чувствовала ложь за километр. И мой муж, мой любимый мальчик, врал мне в лицо.
Я пыталась поговорить с ним. Выбирала момент, когда мы были вдвоем, в спокойной обстановке.
— Игорь, что происходит? Мы отдаляемся. Ты все время уставший, нервный. Если у тебя проблемы на работе, просто скажи мне. Я помогу.
— У меня все в порядке, — отрезал он. — Просто много работы. Ты же сама этого хотела, чтобы у меня был большой проект. Вот он у меня есть. Не надо делать из мухи слона.
Он обвинял меня. Делал меня виноватой в моей же тревоге. Это был классический прием, и я, специалист по коммуникациям, распознавала его, но ничего не могла с собой поделать. Сердце сжималось от боли и страха.
Первые трещины на фасаде нашей идеальной жизни расползались, грозя превратиться в зияющую пропасть. И я с ужасом понимала, что лечу в нее, а мой любимый человек даже не пытается протянуть мне руку. Или, что еще хуже, сам же меня туда и толкает.
***
Лето в Москве выдалось душным и липким, как и мои мысли. Каждая ночь превратилась в пытку. Я притворялась спящей, лежа без движения, и слушала его дыхание. Как только оно становилось ровным и глубоким, я, затаив дыхание, брала его телефон с тумбочки. Руки дрожали так, что я с трудом вводила пароль, который однажды подсмотрела — дата нашего знакомства. Как иронично.
Я открывала мессенджеры, список звонков, галерею. И ничего. Абсолютно ничего подозрительного. Переписки с прорабами, звонки от матери, фотографии чертежей. Эта чистота пугала еще больше. Она была неестественной, вычищенной. Словно он знал, что я буду проверять, и методично заметал следы. Или я просто сходила с ума от ревности, превращаясь в ту самую подозрительную стареющую жену из анекдотов.
Однажды я не выдержала и разбудила его среди ночи.
— Игорь, скажи честно. У тебя кто-то есть?
Он сел на кровати, долго смотрел на меня уставшими, покрасневшими глазами. В свете луны, пробивающемся сквозь панорамное окно, он выглядел измученным.
— Марина, ты серьезно? — его голос был тихим, но в нем звенел металл. — В три часа ночи? У меня завтра сдача эскизов инвестору, я спал три часа за последние двое суток. А ты спрашиваешь это.
— Так ответь!
— Нет, — сказал он жестко. — У меня никого нет, кроме тебя и этой проклятой стройки, которая высасывает из меня все соки. А теперь, пожалуйста, дай мне поспать.
Он отвернулся к стене. Я осталась сидеть, чувствуя себя полной идиоткой. Но интуиция, которая никогда меня не подводила в бизнесе, кричала: он врет. Что-то происходит.
Через пару дней я разбирала вещи для химчистки и машинально проверила карманы его пиджака, который он надевал на ту самую «встречу с подрядчиками». Внутри лежал скомканный кассовый чек. Я развернула его. Кафе «Уют», проспект Вернадского. Время: 22:47. Сумма: 240 рублей. Кофе и пирожок.
Мое сердце пропустило удар. Проспект Вернадского находился на другом конце Москвы от его офиса и строящегося объекта. Что он там делал почти в одиннадцать ночи? И почему в таком дешевом, затрапезном кафе? Мы ужинали в ресторанах, где один только кофе стоил в три раза дороже. Это не вязалось с образом успешного архитектора на встрече с важными людьми. Это вязалось с чем-то другим. Тайным. Дешевым. Возможно, с тайной встречей, которую не хотелось афишировать. С женщиной, которую стыдно привести в приличное место?
Я положила чек на туалетный столик, чтобы он его увидел. Вечером, когда Игорь вернулся, я молча указала на бумажку.
Он взглянул, и на долю секунды я увидела в его глазах панику. Он тут же ее подавил, нацепив маску усталого безразличия.
— А, это… Да, заезжал перекусить. Встреча была в том районе.
— Встреча с кем? В одиннадцать вечера?
— Марина, прекрати допрос! — он повысил голос. — Я не обязан отчитываться за каждый свой шаг! Я взрослый человек. Да, я был там. Да, я пил кофе. Это преступление?
— Ложь — это преступление, Игорь! — закричала я, уже не в силах сдерживаться. — Твой офис на Кутузовском, объект в Одинцово! Какого черта ты делал на Вернадского?
— Я тебе все сказал, — он прошел мимо меня, снял пиджак и бросил его на кресло. — Если ты мне не веришь — это твои проблемы.
«Твои проблемы». Эта фраза стала ледяной стеной между нами. Он больше не пытался меня успокоить, не пытался обнять. Он просто отгораживался. Спираль подозрений закручивалась все туже, высасывая из меня воздух. Я плохо ела, почти не спала. На работе все валилось из рук. Моя верная ассистентка Лена смотрела на меня с сочувствием.
— Марина Игоревна, может, вам в отпуск? Вы выглядите ужасно.
Я хотела крикнуть ей: «Какой отпуск, Лена?! У меня рушится жизнь! Мой любимый муж, которому я отдала всю себя, превращается в чужого, лживого человека, а я не знаю, почему!»
Но я молчала. Я всегда решала свои проблемы сама. И эту тоже решу. Я должна была узнать правду, какой бы горькой она ни была. Лучше страшная правда, чем эта мучительная неизвестность. Я начала думать о крайних мерах. О том, что раньше мне казалось унизительным и недопустимым. Я начала думать о слежке.
***
Приближалась наша вторая годовщина свадьбы. Я ухватилась за эту дату, как утопающий за соломинку. Я решила, что это наш шанс. Шанс все исправить. Я втайне от Игоря забронировала тур на Мальдивы на четыре дня. Наш любимый отель, вилла на воде, белый песок, бирюзовый океан. Я думала, что там, вдали от Москвы, от его «работы» и моих подозрений, мы сможем снова найти друг друга.
Я приготовила праздничный ужин, надела его любимое платье, зажгла свечи. Когда Игорь пришел домой, я встретила его с бокалом шампанского и сияющей улыбкой.
— С годовщиной, любимый!
Он выглядел удивленным. Кажется, он забыл. Это кольнуло, но я прогнала дурную мысль.
— И у меня для тебя сюрприз, — я протянула ему папку с билетами и бронью отеля. — Завтра в десять утра мы улетаем в рай.
Он взял папку, открыл ее. Его лицо не выразило радости. Оно стало напряженным, почти серым. Он молча смотрел на билеты, а потом поднял на меня глаза. В них была неловкость и что-то еще, похожее на отчаяние.
— Мариш… Я не могу.
Мир качнулся. Свечи на столе оплыли, превратившись в уродливые кляксы.
— Что значит «не могу»?
— Я не могу лететь. У меня завтра… у меня завтра важнейшая встреча с инвесторами. Как раз на десять утра назначили. Ее нельзя перенести. Никак.
Ложь. Наглая, беспардонная ложь, произнесенная глядя мне прямо в глаза. Инвесторы не назначают встречи на утро субботы. Тем более главный инвестор, которого я знала лично и который сейчас, я была уверена, отдыхал на своей яхте в Монако.
— Игорь, не ври мне, — сказала я тихо, почти шепотом. Все силы ушли на то, чтобы не разрыдаться. — Пожалуйста. Просто скажи правду. Если ты хочешь уйти, просто скажи. Не мучай меня.
— Я не вру! — он вдруг взорвался, его голос сорвался на крик. — Почему ты мне не веришь?! Я вкалываю как проклятый, чтобы доказать, что я чего-то стою, а ты устраиваешь мне проверки! Тебе нужен муж-подкаблучник, который будет сидеть у твоей юбки? Я не такой!
Он схватил ключи от машины со стола и пошел к двери.
— Ты куда? — крикнула я ему в спину.
— Мне нужно проветриться! Я не могу находиться здесь, в этой атмосфере тотального недоверия!
Дверь хлопнула. Я осталась одна посреди роскошной гостиной, которая внезапно стала похожа на склеп. Праздничный ужин остывал на столе. Билеты на Мальдивы казались насмешкой.
В тот момент что-то во мне сломалось. Вся любовь, нежность, все оправдания, которые я ему искала, рассыпались в прах. Осталась только холодная, звенящая пустота и обжигающее желание узнать правду. Уничтожить эту ложь, вскрыть ее, как гнойник, чего бы мне это ни стоило. Даже если под ней окажется то, что разрушит меня окончательно.
Это была точка невозврата.
Я взяла телефон. Нашла в контактах номер, который дала мне Света полгода назад со словами: «На всякий случай. Лучше иметь и не нуждаться, чем нуждаться и не иметь». Это был номер частного детектива.
— Алло, здравствуйте. Меня зовут Марина Вольская. Мне нужна ваша помощь. Я хочу знать каждый шаг моего мужа.
***
Детектив, бывший сотрудник МУРа по имени Валерий Павлович, оказался человеком немногословным и деловитым. Он не задавал лишних вопросов, не лез в душу. Взял фотографию Игоря, данные машины, расписание, которое я смогла составить по его «легенде», и мой аванс.
— Завтра утром начнем, — коротко сказал он. — Отчеты буду присылать вам в зашифрованный мессенджер каждый вечер.
Первый отчет пришел на следующий день, в день нашей несостоявшейся годовщины. Я сидела в пустой квартире, механически отменяла бронь в отеле, и когда телефон пиликнул, мое сердце замерло. Я ожидала увидеть фотографии Игоря, входящего в подъезд чужого дома, или в ресторан с какой-нибудь длинноногой блондинкой.
Но отчет был странным.
«09:00. Объект покинул дом на автомобиле Mercedes-Benz.
10:30. Прибыл в офис на Кутузовском проспекте.
18:15. Покинул офис.
19:00. Припарковался у ТЦ “Европейский”. Зашел в гипермаркет. Купил: хлеб, молоко, кефир, творог, упаковку куриных грудок.
19:40. Покинул ТЦ. Направился в сторону МКАД.
20:50. Прибыл по адресу: ул. Бирюлевская, д. 14, корп. 2. Припарковался во дворе. Вошел в 3-й подъезд с пакетом продуктов.
22:10. Покинул подъезд. Без пакета.
23:30. Вернулся домой».
К отчету прилагались фотографии. Вот Игорь с тележкой в супермаркете. Вот он заходит в обшарпанный подъезд типовой панельки в Бирюлево. Никаких женщин. Никаких ресторанов. Просто поездка на край географии с пакетом еды.
Я была в полном замешательстве. Что это значит? Может, у него там престарелые родственники, о которых он стесняется рассказать? Но почему тогда такая таинственность? Почему нельзя было просто сказать: «Марина, мне нужно съездить к тете, отвезти продукты»?
Следующие два дня отчеты были как под копирку. Офис, а вечером — поездка в Бирюлево. Иногда он заезжал в аптеку по дороге. Покупал лекарства от давления, обезболивающие. Все это было так… буднично и непонятно. Это не походило на жизнь человека, у которого бурный роман. Это походило на какую-то вторую, тайную, очень унылую жизнь.
На четвертый день Валерий Павлович позвонил мне сам.
— Марина Игоревна, есть кое-что новое. Сегодня ваш муж после визита на Бирюлевскую не поехал домой. Он доехал до промзоны в районе Капотни, пересел в другой автомобиль — старая “Лада Гранта”, белая — и уехал в неизвестном направлении. Мы ведем его.
Мои руки похолодели. «Лада»? Промзона? Что за бред?
— Я понимаю ваше удивление, Марина Игоревна, — продолжил детектив своим ровным, бесстрастным голосом, который в этот момент казался мне верхом хладнокровия. — Мы не стали терять времени. Машину уже пробили по своим каналам. Автомобиль зарегистрирован на ООО «Такси-Ривьера». Имеет действующую лицензию на перевозку пассажиров.
Я молчала, не в силах произнести ни слова. Информация, которую он сообщил, повергла меня в настоящий шок. Такси? Мой муж, успешный архитектор, по ночам работает таксистом на старой «Ладе»? Зачем? Зачем ему это унижение? Денег, которые я ему давала на карманные расходы, с лихвой хватило бы на жизнь, даже если бы он вообще не работал.
В голове не укладывалось. Я пыталась найти логическое объяснение. Может, он собирает материал для какого-то проекта? Изучает жизнь «простых людей»? Или он влез в какие-то долги, о которых я не знаю? Игровые автоматы? Ставки?
Эта версия показалась мне более правдоподобной. Долги. Огромные долги, которые он боится мне показать. Поэтому и работает ночами, унижаясь, чтобы тайно их гасить.
Вечером пришел финальный отчет. Игорь таксовал до трех часов ночи по южным районам Москвы. Потом вернулся в промзону, оставил “Ладу”, пересел в свой “Мерседес” и поехал домой.
Я смотрела на его спящее, измученное лицо и не чувствовала ни злости, ни ревности. Я чувствовала только ледяной страх. Мой муж был в беде. В огромной, страшной беде, о которой он мне не говорил. И завтра я должна была узнать, в какой именно. Я решила больше не прятаться за отчетами детектива. Завтра я поеду на Бирюлевскую сама.
***
На следующий день я отменила все встречи. Сказала на работе, что заболела. Я сидела в своей машине, припаркованной через дорогу от унылой панельки на Бирюлевской, и ждала. Я чувствовала себя героиней плохого сериала, но остановиться уже не могла.
Около восьми вечера подъехал его «Мерседес». Игорь вышел, как обычно, с пакетом из «Перекрестка». Быстро зашел в подъезд. Я ждала. Час, полтора. Наконец, он вышел. Но это был не мой элегантный муж. Из подъезда вышел уставший мужчина в потертых джинсах, старой куртке и с бейсболкой, натянутой на глаза. Он сел в ту самую белую «Ладу», которая была припаркована тут же, во дворе, и медленно выехал на дорогу.
Я поехала за ним.
Я не знала, чего ожидала. Может, что он поедет встречаться с какими-то бандитами, которым должен денег. Но он просто включил на крыше фонарь «Такси» и поехал в сторону метро «Царицыно». Он работал. Просто работал.
Я смотрела, как он подбирает голосующих у метро, как помогает поднять в салон тяжелую сумку какой-то старушке, как ждет пассажира у подъезда. Это было так сюрреалистично, так дико, что мозг отказывался это принимать.
Не выдержав, я развернулась и поехала обратно, к тому дому. Я должна была узнать, кто там живет. Я вошла в подъезд. Запах был типичным для старых домов — смесь сырости, щей и кошачьей мочи. На третьем этаже я нашла нужную квартиру. Дверь была обита старым дерматином. Я нажала на звонок.
Долго никто не открывал. Наконец, за дверью послышались шаркающие шаги, щелкнул замок. На пороге стояла худенькая, бледная женщина лет шестидесяти с коротко стриженными седыми волосами. Она смотрела на меня большими, испуганными глазами, точь-в-точь как у Игоря.
— Вы к кому? — спросила она тихо.
— Здравствуйте. Я ищу… Игоря. Игоря Самойлова.
Женщина побледнела еще сильнее.
— А вы кто?
— Я его жена. Марина.
В ее глазах промелькнуло узнавание и ужас. Она оперлась о дверной косяк.
— Проходите, — прошептала она.
Квартира была крошечной и очень бедной, но идеально чистой. В воздухе стоял стойкий запах лекарств.
— Я Нина Викторовна. Мама Игоря, — сказала женщина, когда мы сели на старенький диван на кухне. — Он мне столько про вас рассказывал. Показывал фотографии. Вы очень красивая.
— Спасибо. Нина Викторовна, что происходит? Почему Игорь ездит сюда тайком? Почему он работает в такси?
Она опустила глаза. Ее руки, лежавшие на коленях, дрожали.
— Он убьет меня, если узнает, что я вам рассказала… Он просил молчать. Он такой гордый, мой мальчик. Всегда был таким.
И она рассказала. Год назад у нее диагностировали редкое прогрессирующее заболевание нервной системы. Московские врачи развели руками — стандартное лечение не помогало. Но нашелся профессор в Израиле, который проводил экспериментальную терапию. Шанс был, но стоимость… Астрономическая. Сотни тысяч евро.
— Я ему сказала: «Сынок, оставь. Сколько проживу, столько проживу». А он… он уперся. Сказал, что достанет эти деньги. Что он мужчина, он должен спасти свою мать. Я знала, что у него нет таких денег. Я думала, он просто говорит, чтобы меня успокоить. А он… он продал свою однушку, которую мы ему купили. Взял несколько кредитов. И тогда он устроился на вторую работу. Днем — свой проект, который отнимает все силы, а почти каждую ночь — в такси. Он спит по три-четыре часа в сутки, не больше.
Она заплакала, тихо, беззвучно.
— Я умоляла его рассказать вам. Говорила: «Игорек, Марина же твоя жена, она поможет!» А он мне: «Мама, я не могу. Она и так для меня сделала больше, чем кто-либо в жизни. Она дала мне шанс в профессии, она в меня поверила. Если я сейчас приду к ней и попрошу еще и денег, огромных денег на твое лечение… кем я буду в ее глазах? Очередным альфонсом, который присосался к богатой женщине. Я не могу ее так унизить. И себя. Я должен сам. Я мужик».
Я сидела, как громом пораженная. Картина мира, которую я себе нарисовала — с изменами, долгами, предательством — рассыпалась в пыль. А на ее месте возникла другая. Картина отчаянной, жертвенной любви сына к матери. И любви мужа к жене, которую он так боялся разочаровать, что предпочел загнать себя в ад, но не показаться ей слабым и зависимым.
Правда оказалась не просто страшнее измены. Она была сокрушительной. Она разбивала вдребезги мое сердце — от боли за него и от стыда за себя.
***
Я не помню, как попрощалась с Ниной Викторовной, как доехала домой. Я сидела в темной гостиной и ждала. Механически, как робот, налила в два бокала виски. Один для себя, другой — для него.
Игорь пришел в четвертом часу утра. Тихий щелчок замка, шаги в прихожей. Он вошел в гостиную, устало потер глаза и замер, увидев меня. Он был бледный, осунувшийся, с темными кругами под глазами. В этот момент я любила его так сильно, как никогда в жизни.
— Ты не спишь, — сказал он тихо. Это был не вопрос, а констатация.
— Я была у твоей мамы, — так же тихо ответила я.
Он вздрогнул, как от удара. Вся кровь отхлынула от его лица. Он опустился в кресло напротив, как будто ноги его больше не держали. Молчал.
— Такси. Кредиты. Израиль, — я перечисляла слова, и каждое было как пощечина — для нас обоих. — Почему, Игорь? Почему ты мне не сказал?
Он поднял на меня глаза. В них стояли слезы.
— Прости, — прошептал он. — Я… я не мог. Ты дала мне все. Карьеру, дом, уверенность в себе. Я каждый день просыпался с мыслью, что я не достоин тебя. Что все вокруг правы, и я просто приспособленец. А потом… мама. И я понял, что если я приду к тебе с этой проблемой, с протянутой рукой, я окончательно подпишусь под этим приговором. Я хотел доказать. Тебе. Себе. Всем. Что я могу сам. Что я не альфонс. Я хотел заработать эти деньги, вылечить маму, а потом прийти и сказать тебе: «Вот, я смог». Чтобы ты мной гордилась. А в итоге… я просто все разрушил.
Он закрыл лицо руками, и его плечи затряслись от беззвучных рыданий. Впервые за все время я видела его слезы.
Я встала, подошла к нему, опустилась на колени перед его креслом и убрала его руки от лица. Взяла его ладони в свои. Они были грубыми, с мозолями от руля.
— Дурак, — сказала я, и у самой по щекам потекли слезы. — Какой же ты дурак, Игорек. Мы же семья. Семья! Разве ты не понимаешь? Это не твоя проблема, это НАША проблема. Твоя мама — это МОЯ мама. И гордиться я тобой буду не тогда, когда ты принесешь мне мифические миллионы, а тогда, когда ты перестанешь бояться быть со мной слабым. Когда ты поймешь, что моя сила — это и твоя сила тоже.
Я прижалась лбом к его коленям. Он гладил меня по волосам, и мы плакали вместе. Обо всех тех днях и ночах, отравленных подозрением и ложью. О его гордости и моем недоверии. О том, как мы чуть не потеряли друг друга, заблудившись в лабиринтах социальных стереотипов и собственных страхов.
На следующий день мы сидели в офисе лучшей израильской клиники, который, к счастью, был и в Москве. Я переводила на их счет деньги, которых у Игоря не было. Он сидел рядом, держал меня за руку и молчал. Но это было правильное, теплое молчание. Молчание двух людей, которые стали единым целым.
Вечером мы забрали Нину Викторовну из ее бирюлевской квартиры. Она переехала к нам, в комнату для гостей с видом на город.
Наша жизнь изменилась. Она не стала прежней беззаботной идиллией. В ней появились больницы, процедуры, тревожное ожидание результатов. Но из нее ушла ложь. Ушел страх. Ушло недоверие.
Иногда по ночам я просыпаюсь и смотрю на Игоря. Он спит спокойно, как ребенок. И я понимаю, что шепот за спиной никуда не денется. Всегда найдутся те, кто скажет: «Он с ней из-за денег».
Но теперь я знаю правду. Правду, которая оказалась страшнее, сложнее и прекраснее любой измены. Я знаю, что мой молодой муж прятал от меня не любовницу, а свою боль и свою отчаянную, гордую любовь. И пройдя через этот ад, мы построили нечто гораздо более прочное, чем дом с видом на Кремль. Мы построили семью.