В квартире пахло жареной курицей и укропом. Марина крутилась у плиты, как заведённая: на автомате переворачивала ножкой бедрышки, бросала в кастрюлю лаврушку, гладила глазами салфетки на столе, но внутри — всё кипело, как тот суп, забытый на второй конфорке.
Артём задерживался.
Как всегда, между работой и «на полчасика к Лене».
Он вошёл, как будто ничего не произошло. Скинул туфли, чихнул, пошёл мыть руки. Всё как обычно. Даже слишком как обычно.
— Привет, — сказал, вытирая руки о кухонное полотенце.
— Где был? — Марина не обернулась, но голос у неё был такой, что даже соседский кот под дверью вздрогнул.
— Заезжал к Лене. Слушай… Нам надо поговорить.
Слова «нам надо поговорить» в браке после 10 лет совместной жизни — это как услышать от стоматолога: «ну тут без удаления никак».
— Пожалуйста, только не говори, что ты опять дашь ей деньги, — спокойно, но с таким металлическим оттенком в голосе, что сковорода на плите почувствовала конкуренцию.
— Нет, не «дам». Буду отдавать часть зарплаты каждый месяц. Регулярно. Чтобы она могла вытянуть ипотеку.
Марина повернулась. Медленно. Резко. И опасно.
Как поворачиваются люди, которые в этот момент ментально снимают кольцо и пишут заявление на развод у себя в голове.
— А ничего, что у нас тоже ипотека? Что я пашу, как проклятая, чтобы мы за эту «трешку» в Химках расплатились до пенсии?
— Лена одна, Марина. У неё нет никого. Я её брат. У меня есть ты. Мы справимся.
— У тебя есть мозг? Или ты его тоже решил отдать ей в рассрочку?
Он вздохнул. Отвернулся. Посмотрел на семейное фото на стене — где он и Марина, счастливая и загорелая, ещё в Геленджике. Пять лет назад. До Лениных ипотек, разводов, кредитов и духовного поиска через массажные курсы и кристаллы.
— Ты же понимаешь, как ей сейчас тяжело. Она осталась с этой квартирой после развода, муж сбежал…
— И что? Это теперь наш семейный долг — залатывать чужую глупость? Я ей кто — поручитель?
— Нет, но… Марина, ну ей негде жить будет. Куда она пойдёт?
— Может, к тому самому мужу, если найдет. Или к тебе. О, кстати! Пусть переезжает к нам. У нас ведь три комнаты! Вот и снимем одну — из обращения. Как в «Совке». Ты с сестрой, я в зале. Гостиная всё равно сто лет как не видела гостей.
Он замолчал.
А Марина села за стол, нарезала укроп с такой яростью, будто шинковала Ленины аргументы.
— Я просто хочу помочь, — выдохнул Артём.
— А я просто хочу жить с мужем, а не с банком щедрых братьев.
Они ели молча. Курица остыла, а вместе с ней и вечер. Телевизор работал в фоне, но никто не смотрел. Марина думала, как это возможно — быть рядом с человеком, которого вдруг становится слишком много… не в твоей жизни, а в чужой.
— Он предал нас. А выбрал её, — мелькнуло в голове.
— Я не против помогать, — нарушила тишину Марина, глядя в его глаза. — Но не в ущерб. Не мне. Не нам.
Артём отвернулся.
Тогда она добавила:
— А знаешь, что самое интересное? Ты не спросил меня. Просто поставил перед фактом. Это даже не помощь сестре. Это — предательство жены.
Он встал. Подошёл к окну.
За окном было уже темно. Осень. Сырая, липкая, вечно недовольная — почти как свекровь.
— Если бы это была твоя сестра…
— Моя сестра не просила бы меня стать донором почки, когда у меня гипертония.
Он снова сел.
Неловкая пауза. Телевизор бубнит что-то про пенсии. В доме гробовая тишина, кроме голоса ведущей, радостно объявляющей об индексации на 3%.
Очень вовремя, — подумала Марина.
— Ладно, давай так, — устало начала она. — Ты хочешь ей помогать — окей. Но с этого месяца я не оплачиваю коммуналку. Не покупаю продукты. Не оплачиваю интернет, ремонт, кредит за холодильник. Всё это теперь твоя часть. Деньги ведь у тебя есть.
— Это ультиматум?
— Нет, Артём, — она встала и подошла ближе, — это реальность. Добро пожаловать в неё.
Он хотел возразить, но… не стал.
Слов у него больше не было. Остались только глаза — как у школьника, которого поймали на списывании, и он понял, что сдать экзамен уже не получится.
Марина прошла в спальню. Закрыла дверь.
Без хлопков. Без драмы. Тихо.
Иногда тишина звучит громче любой ссоры.
Утром на кухне лежала записка:
«Буду поздно. Не жди. Надо подумать».
И подпись, как всегда, короткая — «М.».
Раньше Артём обожал, как она так подписывается.
Теперь — этот инициал отрезал ему вечер, как нож.
Он сел, налил себе кофе, открыл банковское приложение.
Сумма перевода Лене уже ушла.
— Ну всё, брат, началось, — пробормотал он и впервые за долгое время почувствовал, что его трёхкомнатная квартира стала вдруг тесной.
Слишком тесной для троих.
На третий день после «того разговора» в квартире стало так тихо, что даже холодильник шумел с чувством вины.
Марина не хлопала дверцами, не включала чайник по сто раз в день и даже не включала стиралку в 11 ночи, как обычно. А ещё она перестала готовить. Совсем. И вот это уже было страшно.
Артём открыл банку тушёнки, глядя на неё как на символ собственного краха.
— И вот ты — мужик с высшим образованием, опытом работы и ипотекой, жрёшь свинину из банки, как студент после сессии, — пробормотал он, выковыривая холодный жир.
Марина в это время сидела на балконе. В пижаме. С пледом. И — внимание — с блокнотом.
— Если она начнёт вести дневник — значит, конец, — нервно подумал Артём. — Женщина с блокнотом — это не просто опасно. Это смертельно.
Он вышел к ней. Сел рядом.
Она даже не повернулась.
— Можем поговорить?
— Ты ж вроде уже всё решил, — спокойно ответила она, не отрывая взгляда от окна.
— Ну, мы же не можем жить, как… как соседи.
— Почему? Соседи, кстати, намного вежливее. Не тратят твою зарплату, не сливают деньги на чужие ипотеки, не приносят в дом проблемы чужих людей. Соседи вообще — мечта.
Он сжал кулаки. Но ничего не сказал.
Марина продолжила:
— Ты знаешь, что у Лены две сумки брендовых шмоток, но у неё «не хватает» на ипотеку?
— Это ты к чему?
— К тому, что она не нуждается. Она просто удобная. Пока ты — удобный.
Артём резко встал.
— Знаешь, ты говоришь, как будто я ей любовник.
— Не переживай. Ты бы не потянул вторую ипотеку. Ни физически, ни морально, — с тонкой усмешкой сказала Марина.
Он хотел сказать что-то обидное. Но вышло:
— Я просто хочу, чтобы ты поняла. Это временно.
— А я хочу, чтобы ты понял: пока ты помогаешь сестре — я не буду помогать тебе.
Он ушёл. Хлопнул дверью. По-дурацки. Так, что зеркало в прихожей дрогнуло.
Следующий вечер был хуже предыдущего.
Марина купила себе суши. Одну порцию. Впервые за 10 лет — без двойной.
Поставила кино. Лёгкий французский фильм. Смех. Любовь. Глупые мужчины.
Артём пришёл в восемь. Уставший, с пакетом продуктов. Специально. Типа, «мир».
— Это тебе, — поставил на стол клубнику.
— У меня аллергия, — спокойно отрезала Марина.
Он смотрел на неё, как на женщину, которую вроде знал полжизни, а теперь она — загадка, тест по математике и допрос с пристрастием в одном лице.
— Ты всегда ела клубнику.
— Пока не поняла, что от неё сыплет.
А от тебя, между прочим, тоже. Только не на коже, а на душе, — подумала она, но вслух не сказала.
— Ты изменилась, — выдохнул он.
— Нет. Я просто сняла фасад. Ты не замечал, что я всё тянула сама? Что ты всё перекладывал — от платы за свет до разговоров с сантехником?
Он молчал.
Она встала.
— Знаешь, сколько стоит моя усталость, Артём? Она стоит дороже твоей помощи Лене. Потому что ты потеряешь не только деньги. Ты потеряешь меня.
И вот это — прозвучало.
Через пару дней Марина сменила аватарку в мессенджере.
Теперь там была не их общая фотка, а какая-то лавандовая поляна с цитатой:
«Любовь — не про “жертвы”, а про выбор друг друга каждый день».
— Господи, начинается, — выдохнул Артём, глядя в телефон.
А потом он увидел, что Марина подписалась на блог «Женщины после 40: как заново родиться».
И тут его реально накрыло.
Он позвонил Лене.
— Лена, послушай, нам нужно перестать.
— Что перестать?
— С этими переводами. С этой всей историей. У нас… с Мариной трещит.
— То есть твоя жена важнее родной сестры?
— Да, Лена. Сейчас — да. Потому что если я потеряю Марину, ты не получишь ни копейки.
Молчание. Потом:
— Ну хорошо. Переживу.
— Вот и умничка.
Он повесил трубку. Сел на кухне.
Сердце стучало. Как перед ЕГЭ. Или перед операцией.
Вечером он сам приготовил ужин.
Картошка с грибами, салат, чай. Без понтов. Просто. По-домашнему.
Марина вошла. Увидела стол.
— Кто умер? — спросила с иронией.
— Никто. Пока.
Он пододвинул стул.
Она села. Осторожно. Не расслабляясь. Как в присутствии человека, который однажды уже подвёл.
— Лене я больше не помогаю.
— Правда?
— Да. Я сделал выбор.
— Поздновато.
Он кивнул.
— Знаю. Но всё ещё надеюсь, что не слишком поздно.
Марина посмотрела на него. Долго. Потом сказала:
— Ты же понимаешь, что я тебе больше не верю?
Он кивнул.
— А ты? — спросила она. — Ты хоть немного понимаешь, что значит быть женщиной, которую всегда отодвигают на потом?
— Теперь — да.
Они ели молча. Уже без злости. Но и без нежности.
Как бывшие партнёры, которые решили доработать смену до конца, чтобы не подставить друг друга.
Позже, уже ночью, он подошёл к кровати. Стоял в дверях.
— Можно лечь рядом? — тихо спросил.
— Ложись. Только это ещё ничего не значит, — не глядя, ответила Марина.
Он лёг. Осторожно.
И лежал, не двигаясь.
Как будто знал: каждое слово, каждый жест — теперь заново на вес золота. И ошибки второго шанса уже никто не простит.
Всё началось с того, что кто-то позвонил в дверь.
Суббота, 10 утра, никто не должен приходить. Значит — либо сектанты, либо самое страшное: Лена, — подумала Марина, закручивая волосы в кривой пучок.
Она медленно подошла к глазку.
— Ну здравствуйте, родная семья! — широко улыбнулась Лена, сияя, как будто это не она была поводом для семейного кризиса последнего месяца.
— Ты чего здесь? — Марина открыла дверь, не пряча ни удивление, ни раздражение.
— Артёма позови, — скривилась Лена, протискиваясь мимо. — У нас срочный разговор. Семейный.
— А, ну конечно. Ваша же семья — это ты и его зарплата, — Марина скрестила руки.
— Мариночка, не начинай. Я не из-за денег. Я — за ключами.
— Какими ещё ключами?
— От той трёшки. Я решила, что пока не продам, поживу в ней. Имущество всё равно оформлено на меня.
В этот момент из спальни вышел Артём.
Лена сразу вскинула руки:
— Артём, скажи ей! Я имею право! Ты же сам говорил, что мне нужно на время где-то устроиться.
— Ты с ума сошла? — выдохнула Марина. — Ты решила, что просто зайдёшь сюда и заселишься?
— Это не твоя квартира, Марина.
— Ага. Только мебель моя, ремонт мой, кредит — наш. А ты просто… паразит с претензиями.
— Хватит! — крикнул Артём. — Вы обе сейчас ведёте себя, как… как чужие!
— О, а это новость для тебя? — Марина бросила в сторону Лены взгляд, от которого вянут даже искусственные цветы. — Она мне чужая. Всегда была. А ты — с сегодняшнего дня.
— Я просто хочу немного времени, — пробормотала Лена уже тише. — Куда мне идти?
— В съёмную. Или к тому духовному гуру, с которым ты медитировала в Таиланде.
— Ты такая злая, Марина.
— Я — взрослая. А ты — 42-летний подросток, который всё ещё думает, что ему «все должны».
Лена хотела что-то сказать, но Марина подошла к комоду. Достала комплект ключей. Подошла к двери.
И, сжав кулак, смачно выкинула их в подъезд.
— Ищи. Если найдёшь — получишь.
Артём замер. Лена ахнула.
— С ума сошла?! — закричала она.
— Да. Потому что жить с вами — это сойти с ума. И я выбираю выздоровление.
— Марина… — попытался вмешаться Артём.
— Не смей. Даже не пытайся. Ты столько раз выбрал её — выбери до конца. Иди. Помогай. Плати. Спасай. А я — себя спасаю.
Лена метнулась в коридор, босая, как есть, побежала вниз по лестнице, и только её голос эхом:
— Психи! Реально психи! Я ж просто жить хотела!
Марина закрыла дверь.
Артём стоял, как после аварии. Не знал, куда руки деть.
— Ну и что теперь? — хрипло спросил он.
— А теперь… — она выпрямилась, — теперь ты идёшь к Лене. И забираешь её ключи. И возвращаешь мне мои. Потому что, Артём, ты больше не живёшь здесь.
— Что?
— Ты не выбрал меня, когда был шанс. Ты не понял. Ты не боролся. Ты торговался. Ты объяснял, оправдывался. А я хотела, чтобы ты просто — стоял за меня.
Он сел. Голова в руках.
— Я всё осознал. Но, Марин, поздно?
Она долго молчала. Потом присела рядом. Села так, как раньше, когда у них были маленькие ссоры — «по мелочи». Но взгляд был уже чужой. Как у женщины, которая научилась спать одна.
— Ты знаешь, Артём, я себя спросила: а если я умру, ты кому будешь первым звонить — мне или Лене? И поняла, что не хочу умирать в браке, где я — не первая.
Он закрыл глаза. Молча.
Марина встала. Пошла собирать его вещи. Спокойно. Без истерик.
Собрала два пакета, аккуратно положила носки, футболки, даже зубную щётку в чехол.
— Куда мне идти? — спросил он, стоя в коридоре.
— Туда же, куда ты хотел отправить наши деньги, — сухо ответила она. — В чужую ипотеку.
Он ушёл. Без крика. Без сцен. Сел в такси, поехал к сестре.
Всё.
Прошёл месяц.
Марина сменила замки. Купила себе кресло — большое, мягкое.
Теперь каждое утро она пила кофе в тишине. Без нервов. Без запаха чужих жертвенности и оправданий.
Она даже улыбалась.
А Артём… он однажды позвонил.
— Привет. Я просто… хотел узнать, как ты.
Марина ответила спокойно:
— Я хорошо.
— А я скучаю.
— Ты скучаешь по привычке. А я — нет. Я научилась жить без тебя.
И нажала «сбросить».
Финал.
Марина осталась в своей трёшке. Одна. Но не одинока.
Она наконец стала жить так, как хотела: без тех, кто считает, что ты — запасной аэродром.
Артём остался с Леной.
С деньгами. С совестью. С полной свободой делать то, что хочет.
Только вот ночами — часто просыпался от одного и того же сна:
как он возвращается домой, а ключ уже не подходит.
Конец.