Мысли у Лизы метались в голове, словно молнии над водой.
Она любила отца, ах, как она его любила, как гордилась им, до этого всего…что с ними произошло.
На данный момент Лиза всё делала, что требовалось, хорошо маму проводили…
Она думала раньше, что отец не любит мать, ненавидит и вообще терпеть не может, но…
Она наблюдала за его переживания, после ухода матери он, как-то сдулся, голова стала трястись, как и руки, и рот поехал сильно на бок.
Лиза раздавала распоряжения, Гриша метался туда- сюда, Лушка не отходила от деда.
А он, будто видя во внучке свою дочь, всю любовь нерастраченную, которую в сердце хранил, отдать спешил внучке, своей маленькой Лукерьюшке.
Высокая, стройная, белотелая, с хитринкой в глазах, так она ему внешне напоминала ту Лукерью, которую увидев однажды решил, что его будет.
Глупец, мужик, ханыжка, – ругает купец себя, – истоптал, разорвал , напугал…Думал, как с кабацкими девками, так с женой надо, ан нет…
Только это он потом понял, не сразу, да поздно уже было, уже боялась его, как зверя дикого, только – только забеременела, вздохнула с облегчением…
А он, как зверь со стрелой в лопатке ходил, ревел, словно бык раненый, любил, любил Лукерью свою, по своему, по мужицки, а любил. А сказать не знал как. Пугал только.
Лиза как родилась будто жизнь по -новой ключом забила всё, всё сделать готов бы для ангела своего и для жены.
Словно барышню знатную воспитывал, Лукерья всё отдалялась, не нашёл, не нашёл слов купчина, не повернул язык свой толстенный, чтобы приласкать, прощения у жены испросить…
Пошёл дальше куролесить.
Лизу любил, баловал шибко…
Так ведь и жену любил, всю жизню, а не мог признаться, даже себе, ирод…Как к Лукерье ехать, она тогда в свой дом переселилась, что от родителей достался, так принарядится, прифрантится…
Глашка, пас куд ница, ревновала дюже до Лукерьи.
Скажет иной раз слово резкое, а он ей в зубы, не тронь Лукерью языком своим поганым.
-Чем, чем она лучше? Богомолка твоя?- Глашка-то так не один раз вопрошала.
Чем лучше? Да всем.
Голубка нежная, которую ворон растерзал, вот и таскался к ней Иван Григорьевич, вот и старался искупить вину свою, возил деньги, давал на разные нужды.
А она…господи да она себе ничего и не брала, всё на церкву. Нехай молится думал так, может и мои грехи отмолит…
Лизу, Лизоньку, девочку милую, растоптал, растоптал ирод, зенки залитые…Как опомнился, поздно было…Как начал прозревать чего наворотил за то время, так с ума чуть не сошёл…
А Глашка…
Нет не оттого, что приворовывала, что парнишку от полюбовника родила, а на него спёрла, кстати, сам не питал любви к пацану, да и тот волчонком рос…Не потому, что сказала, что уходит от него, надоел старый хрыч.
А слова обвинения, что бросила в лицо…Всё высказала, что на душе у него было, вот отчего его разбил тот паралич.
-Девку загубил, жену загубил, ирод…Лизку -то, Лизку, в омут опустил…барышню воспитывал, сам волк и волкам отдал, нечто выживет девка нежная в крестьянских условиях.
Только об уде своём думаешь, старый хрыч, а туда же…Вот тебе, на старости лет, получи…
Ты же, Ванька, и не вспомнил меня…Я девкой была, в твоей Лизке возрасте даже меньше, когда ты меня попортил, да червонец кинул, дорого оценил…
А я ведь тогда забрюхатила, Ванька…А за меня заступиться некому было, бабка у меня, девкам да молодым бабам помогала, ну и мне помогла…Я ить думала, не будет у меня дитёв -то, да Бог смилостивился…
Вот я тебя и надоумила, чтобы ты от пацанёнка избавился…А я видела, как графчик тот, увивается около девки, видела…Граф…да он такой же граф, как я лебедь белая…
Я тогда поклялась тебе отомстить…Отомстила я тебе, Ванька…Всё, надоело с постылым в кровать ложиться…
Добилась я своего, жена от тебя, как чёрт от ладана бежит, девку свою ты сгубил, сам вон…пень трухлявый…Ухожу я от тебя, Вань…Сына забираю, нечто ты подумал, что я от ирода дитя родить смогу. Не твой он, от любимого, с которым ночки жаркие проводила опоив тебя истукана…
Тьфу на тебя, тьфу три раза…Искать надумаешь, мстить, все твои тёмные делишки наружу выверну…купец…
Перешагнула, через него валяющегося и пошла…
Хорошо, что девчончишка под кроватью затаилась, она убирала, как раз в комнате, когда они туда ввалились.
Лушка…Лукерья, как узнала, про беду с ним случившуюся, так и примчалась.
Ругалась очень, мол, из-за образа жизни и винища поганого таким стал.
А он лежал и улыбался благостно, словно дурачок.
-Дочу, дочушку, Лизоньку погубил, – заплакал было.
-Не плачь, вместе сгубили дочушку, молюсь денно и нощно, свечки ставлю…Живёт Лизонька, хорошо живёт… да не так, как привыкла, дети у неё, мужа уважает и может даже, любит…Ну чего зенки крутишь, да, тоже об любви говорю…Богомолка…
Живая, здоровая. Так хочется иной раз поехать, обнять, в ноги упасть…не примет, знаю дочку свою, не примет, меня точно не примет…Тебя может и простит, любит она тебя сильно…любила.
-Любила…Луша, а…я, я предал…
-Вместе предали, чего уж там…
Выходила Лукерья его, вынянчила.
Да сама и заболела, болела она сердешная и до этого, а потом и совсем, последние силы оставили…И лишь почти перед самим уходом, призналась сердешная, что всю жизнь любила его, окаянного…
Слово взяла, дочушку приблизить с внуками, зять мол, хороший. Сестра евойная, у Лукерьи служила она, Лизе тогда сбечь помогла…Так случилось в жизни, что уж теперь…
Аки в мороке все годы был, спохватился…и…эх…жить бы с женой, с Лукерьей, всё забыть, сызнова начать, да не привелось…
-Дедуня, отдохнёшь?
– Колокольчик родимый, голубка ясная, сколько же дед ваш потерял времени…
А с другой стороны, не случись этого всего, кто знает, как бы жизнь повернулась? Были бы такие у него рази внуки…
-Нет, дочушка, мы сейчас гулять пойдём с тобой, врач сказал двигаться надо больше.
Смотрит на свою дочку, повзрослевшую, что раздаёт указания, правит твёрдой рукой, на своих внуков, Гриша возмужал, Ваньша-то Ваньша ,вырастит ну точь – в точь русский богатырь, Василий- зять, благородный, даром что мужик…
Эх, Луша бы порадовалась, а может её уход и скрепит семью.
-Вы куда, – Лиза спрашивает, не называет никак, а всё же тщательно блюдит.
-Мамочка, мы с дедой на речку сходим.
-Не долго…домой пора собираться.
Как ножом резанули слова дочери, а ты что же дурень старый думал что всё забудется, да? Думал вот так, враз и всё образумится…нееет…надо заслужить ещё, прощение -то…да не деньгами, подарками, а делами добрыми.
-Мы не долго, дочка…
-Можно с вами?- Гриша спрашивает.
-Конечно, конечно, – ажно руки затрусились у старого – идём, Ваньша, пойдёшь?
-Я дедуня, с Яшкой лошадей почищу…
Дети…дети мои деточки…
Дочушка Лизонька, голубка ясная и внученька Лушенька, а парнишки, что орлы—гордые…
-Деда…А это же Лиссавета, – спрашивает Гриша.
-Помнишь, милый? Помнишь? А смотри, что ещё есть, а ? Гляди…
-Лукерья, – читает Лушка, – дедушка…
-Ооо, тото же…
Видит Гриша, ранее другие буквы были, потом уже переделали название, да и ладно…
-Да то поди в честь бабушки, – поддевает Григорий сестру.
-Дедааа.
-В честь обоих, Лушу в честь бабушки назвали, а я пароход… в честь обеих имя получил.
-Деда…да ты поди и не знал, что я есть на свете…
-Поначалу не знал, голуба моя, а потом, как узнал, так бабушке и сказал, быть новому пароходу, под названием Лукерья…
-Деда, а ты к нам приедешь?
-Так приеду…вы ко мне приезжайте, а то все переезжайте…А, Гриша…вы чай, не бедные…
-Не знаю, дед, – серьёзно говорит парень, – как отец с мамой решат…
-Ой, а я бы переехала, только бабуню жалко, и подружек…но дедушку тоже жаль…Если бы меня оставили, я бы с дедой осталась.
Тепло на душе у Ивана Григорьевича…
-А ты, Гришанька? – смотрит испытующе Лушка на брата.
-Я бы тоже – помолчав отвечает Гриша.
-А как же Акулина?
-А как же твой Егор?- парирует брат.
-Да, что там Егор тот…мы так…в шутку поцеловались два раза.
-Ага, то ты и ходила вот с такими губищами…
-Луша?
-Деда, не верь ему…Ты не думай, – смотрит глазами ясными, – я вольностей не допускаю…
-Верю тебе, голуба моя…верю…Что ребятушки, може прокатимся? А?
-Мама недолго сказала, – с сожалением говорит Гриша.
-И то правда, Гринь…Ладно…дети, в следующий раз тогда…
-Эх, я бы прошёл…до Нижненго, а может и далее.
– Пройдёшь, сокол мой, ещё как пройдёшь…всё ваше будет, всему обучу…
Провожая своих, держался старик, а как поехали то и повалился…Недалеко отъехали, Ваньша оглянулся…
-Дедушка упал, – вскричал и на ходу из телеги выпрыгнул. Вернулись.
-Отца может к нам?- спрашивает Василий.
Лиза качает головой.
-Поезжайте…Я останусь…
-Мамочка, можно я тоже с дедушкой останусь, – смотрит Лушка жалостиво, хотела было отправить с отцом и братьями, да поймала взгляд Василия, тот кивает едва заметно, мол оставь девку, не гони от себя.
-Ладно, останемся мы Вася, ещё…
Остались, так всю осень и мыкались туда – сюда, всё решится не могли к переезду, по очереди с Иваном Григорьевичем жили, а Лушка неотлучно при дедушке была.
Выходили, крепкий старик.
-Пора решать чавой-то…дети?- говорит мать Василия – о робятах подумайти, а? Их учить надоть, ну? Ведь по миру всё пойдёть, что Гриша ещё наживал, упокой его душу, Лиза? Василий…поезжайте.
Решили, едут…
-Матушка, а вы что лежите на печи?
-А чавой мене, плясать что ли -ка?
-Собирайте свои мешки с травами, я вам там рощу покажу, там травы той…а грибы, а ягоды…
-Ты ково мелешь, Лиссавета…
-Баба, – говорят парни, собирайся, поедем в город жить.
-Я?
-Ну нет, соседи…
-Эт что же, вы и меня, старуню, в барыни записали?
-Давай, поехали…
Едет Елизаровна на узлах своих, ну что барыня со всеми раскланивается.
-Вот уподобилась, дети везуть и меня, кочку старую с собой на старости лет, поживу побарствую, – говорила так, прощаясь с соседями.
-Ой куды там, – треплет языком соседка, сплетница Кузминична, – куды в чулан поселють, взвоет ишшо, барыня…
А не угадала, не в чулан, а в самую большую, да просторную комнату и девчонку дали, в услужение, от как…Отмахивалась, на что мол мне? Я не барыня…
Куды там слухать не стали…
Барыня, барыня, сударыня – барыня…
-Привыкай, бабунечка, ты у нас старшая в роду, – Лушка говорит. Ах, какая она, тоненькая, что берёзка, красивая… в платье нарядном, видно, что хозяйка, прислуга -то с ней учтиво говорит…Ну ты посмотри…барыня ты моя, сударыня ты моя, – крутится песня в голове у старухи…