— Я не могу, Настя. У меня и так всё вверх дном. Миша мотается по командировкам, младший все время болеет, свекровь дома, проходу не даёт . Куда я маму возьму? На балкон?
Марина говорила быстро, нервно теребя край кофты. Голос дрожал, но Настя хорошо понимала: не от волнения, а от нежелания брать на себя заботу о матери.
— А я, значит, могу? — тихо спросила Настя.
— Ну ты же одна живёшь. Врач, график у тебя удобный, квартира просторная. К тому же… вы всегда были ближе с мамой ,чем я. – проговорила Марина.
Настя опустила глаза. Она не хотела упрекать сестер, хотела по хорошему договориться с ними .
Вчера мама упала прямо в коридоре, и теперь речь шла о постоянном уходе. Сиделки просили за работу большую оплату.. Да и не каждый пойдёт ухаживать за старой, капризной, в подгузниках старушкой.
— А ты, Лена, почему молчишь ? — перевела Настя взгляд на младшую сестру.
Та пожала плечами.
— У меня ипотека, работа в две смены. Ты же знаешь. Я не справлюсь с мамой. Да и мамина пенсия — это слёзы, а мне платить ипотеку.
Все трое молчали.
Мать лежала в соседней комнате на диване, под пледом. Дыхание — тяжёлое, хриплое. Иногда она звала Настю, путала имена, жаловалась на сквозняк, на шум, на людей ,которые ходят туда – сюда и садятся рядом с ней на диван.
— Хорошо,я заберу маму, — сказала Настя. — Но не на день. Навсегда. И чтоб потом — без претензий. Поняли?
— Да с чего ты взяла, что будут претензии?! — удивилась Марина. — Наоборот, спасибо скажем. Что бы мы без тебя делали?
Настя только кивнула. Но в голове она уже знала — так никогда не будет. Претензии будут. Да ещё какие .Обязательно. Но не сейчас.
Прошло почти полтора года. Матери становилось всё хуже. Она практически не вставала с кровати. Её приходилось кормить, мыть, подстригать ногти, менять памперсы. Иногда по ночам она звала давно умершего мужа, не узнавала дочь. Один раз попыталась выйти в подъезд босиком — “на рынок”решила сходить, как объяснила она потом.
Настя тихо сходила с ума. Она отказалась от отпусков, от курсов, от новых отношений. Иногда ей казалось, что она не живёт — она умирает раньше времени. Вместе с матерью.
И вот однажды, когда мама провела целый день в ясном сознании, она тихо сказала:
— Настя,пригласи нотариуса .Мне очень нужно. Квартиру хочу тебе подарить ,и она будет твоя. Только твоя. Ты не сиделка, ты — моя дочь, и я тебе за всё благодарна.
Настя замерла.
— Мама, ты что… А Марина и Лена…?
— А где они, когда ты мне бульон подаёшь? Когда мне надо памперсы менять ? Я никого не обвиняю. Но я вижу, кто рядом со мной.
— Мама, они не поймут…
— А мне всё равно. Я старая. Мне жить — полтора часа максимум. Пусть потом пойдут и подают в суд. У меня совесть ,перед ними совершенно спокойна.
Дарственную оформили на следующий день.
Мать умерла в ноябре. В понедельник. В четыре утра. Настя была рядом с ней до последней минуты.
Похороны были скромные, как и хотела мать . Настя все расходы оплатила сама. Ни Марина, ни Лена не спросили — нужна ли помощь. Зато после сороковин позвонили почти одновременно.
— Ты что, серьезно? — крикнула Лена. — Дарственная?! Это что шутка? Нас ведь трое, а не ты одна !
— Это была мамина воля, — спокойно ответила Настя. — Я ничего у неё не просила. Это её решение.
— Да не ври ты! Она бы не додумалась! Ты её уговорила! Ты ею воспользовалась!
Лена бросила трубку.
Марина позвонила тут же, после Лены.
— Мы обсуждали, что квартира — это не предмет споров. Что ты, как старшая, будешь всё честно решать. А ты вот как решила! Подло! Тихо! Пока никто не видел!
— Подло? — Настя глотнула воздух. — Знаешь, что подло? Это смотреть, как мать ест с ложки и задыхается, а вы — в Египет! Это подло! Подло — писать “держись, мы с тобой” и вешать трубку!
— Ты знала, чем это закончится, — сказала Марина, уже холодно. — Надеюсь, ты будешь счастлива в маминых хоромах.
И отключилась.
Кухня в маминой квартире всё ещё пахла сушёным укропом. Настя сидела у окна, руки на коленях, чай стынет в кружке. Через пять минут должны были прийти Марина и Лена. Они сами настояли: «Хотьпоговорим нормально». Хотя ничего нормального Настя уже не ждала.
Пришли вдвоём. Не с пустыми руками — Марина притащила торт, Лена — кофе. Как будто шли на праздник.
— Ну что, — начала Марина, сев напротив. — Много говорить мы не будем. Ты и так всё понимаешь. Квартира — мамина. Общая. Нас трое. И ты обязана… хотя бы предложить продать ее и разделить.
— Я ,вам, ни чем не обязана, — тихо сказала Настя. — Всё оформлено законно. По воле мамы. Я ухаживала. Я была с ней рядом до конца.
— А ты думаешь, мы бы не ухаживали?! — вскинулась Лена. — Просто у каждой были свои проблемы, своя жизнь! У меня двое детей! У Марины бизнес! У тебя — ничего. Вот и удобно было…
Настя выпрямилась.
— Да, у меня — ничего. Потому что я выбрала маму. Потому что я день за днём подтирала ей зад. Потому что она умирала у меня на руках! А вы тогда решали, куда ехать: в Турцию или в Сочи! Я не жалею, поняли?! Но и делиться я не буду. Ни… за…. что….
— А у нас нет выбора, Настя, — Марина сдерживала ярость. — Мы будем подавать на тебя в суд.
— Суд не примет иск .Это дарственная. Всё чисто.
— Тогда готовься ,что ты останешься одна. Навсегда. Смотришь в зеркало — и видишь предательство.
— Я не предатель, — выдохнула Настя. — Я — дочь. Единственная, кто помнил об этом до конца.
Сестры встали. Без прощаний выскочили в подъезд .Дверь хлопнула. Чай остался нетронутым на столе.
Через неделю Марина прислала СМС для Насти :
> «Мы консультировались. Есть шанс признать маму недееспособной на момент оформления дарственной. Надеюсь, ты понимаешь, чем это грозит. У нас — дети. Мы не позволим тебе всё забрать.»
Настя не ответила. Всё удалила. Но всю ночь не спала.
Она ходила по квартире. По старому ковру в маминых тапочках которые нашла возле её кровати. Открыла альбом — на первом фото мама с тремя дочками на берегу речки. Им тогда было 10, 8 и 5. Лена в круге, Марина с брызгалкой, Настя держит всех за руки.
«Вы ведь были мои… родные сестры..», — прошептала она в темноте.
Сундук стоял в кладовке. Старый, с ободранной крышкой, с висящим ключиком на нитке. Настя открыла его, перебирая вещи. Платок, нитки, вышивка, связка открыток.
И — письмо. Желтоватый конверт. Подпись:
> «Моим девочкам. Если вы поссоритесь — откройте.»
Настя дрожала. Сунула письмо в карман. Потом достала. Потом снова положила.
Открыла она его только ночью. Одна, под светом ночника
> «Девочки мои, доченьки,
если вы это читаете — значит, я уже разговариваю с богом .. Простите, если сможете. Я всё видела: кто рядом со мной , кто звонил, а кто и не вспоминал.
Я отдала квартиру Насте не ради квартиры. А ради правды. Она была со мной, постоянно .Терпела меня. Любила — даже когда я была невыносима.
Не ругайтесь. Вы — сёстры. Не повторяйте мой путь. Я потеряла родного брата из-за двух ведер картошки. А потом всю жизнь жалела.
С любовью,
Мама.»
Настя так и уснула с письмом на груди.
Но — не отнесла его сестрам. Испугалась, что не поймут. Или, хуже, засмеют. Потому что чувство обиды, уже сильнее правды.
Настя сильно постарела. Хотя ей было всего пятьдесят два, выглядела она на все шестьдесят. Не красилась. Говорила мало. Состояла на учёте в поликлинике, часто болела, всё реже стала выходить на улицу.
Соседи уважали, но не дружили. Она всё чаще вспоминала маму. И — всё реже вспоминала своих сестер.
Они исчезли. Ни звонков. Ни вестей. Лишь однажды на Рождество пришла смс от Лены:
> «Ты довольна?»
Больше не писали.
Племянники и племянницы выросли. Кто-то уже женился. Но никто не знал “тётю Настю”. Она стала персонажем-мифом, “той самой, что квартиру забрала”.
Воскресенье. Настя стояла у почтовых ящиков.
— Извините… вы… вы Анастасия Николаевна? — раздался позади юношеский голос.
Она обернулась. Высокий парень, в чёрной куртке. Лицо до боли знакомое.
— Я… Гриша. Сын Марины.
Настя растерялась. Он смотрел на неё внимательно, но не враждебно.
— Я искал вас. Мы писали работу по семейной родословной. И я понял… что ничего не знаю о вас.
Она хотела что-то сказать — и не смогла. Только кивнула.
—тетя Настя , можно… увидеть ту самую квартиру?
Он прошёл внутрь. Остановился у окна.
— Мама говорила… что вы всё испортили. Но здесь… здесь так хорошо, как будто бабушка рядом.
Настя заплакала. Молча.
Потом достала из шкафа письмо.
— Забери. И отдай своей маме. Там всё написано.
Марина читала письмо за столом. Читала дважды. Потом — молча сидела.
Муж её спросил:
— Марин, всё в порядке?
— Нет, — ответила она. — Я была не права. Мы все были не правы
Марина Насте не позвонила. Не извинилась. Но впервые за пять лет — взяла альбом с фотографиями в руки , где Настя была рядом.
Настя умерла весной. Тихо. Соседи даже не сразу узнали .Просто Настя не выходила пару дней на улицу.
Похороны организовал местный храм. У неё остались сбережения, всё было оплачено.
Марина и Лена приехали на похороны.
— Мы сами её убили, — сказала Лена.
— Она умерла от одиночества. Мы только подтолкнули её к этому.
Поздно говорить. Поздно просить у нее прощения.
Поздно всё.