— Ты слышал? Мы оба — в порядке. Абсолютно.
— Лара говорила ровно, будто читала инструкцию.
Олег кивнул, не сводя взгляда с дороги. Густой сосновый лес за окном будто размывался не от скорости, а от того, как расплывалось внутри: реальность, надежды, страх.
Клиника осталась за спиной, но тяжесть визита сидела в машине между ними.
— Значит, дело не в здоровье, продолжала она, глядя в переднюю панель.
— И не в образе жизни. И не в питании. Не в возрасте.
Олег молчал. Он знал, что ей нужно говорить. А ему — слушать. Пока.
— Она сказала, что мы можем… оба. Только не друг с другом.
— Голос дрогнул, но Лара быстро проглотила комок. — Это как? Это вообще что?
Он сжал руль сильнее.
— Я не знаю, Лара.
— Зато теперь мы всё знаем. Оказалось, есть такая штука биологическая несовместимость. Почти как при аллергии. Только мы не чихаем друг на друга, а просто не можем стать родителями. Ни при каких обстоятельствах.
Машина въехала в посёлок. Их дом, уютный, белый, с резными ставнями, как с картинки, выглядел спокойно и стабильно. Будто всё в порядке.
На крыльце сидела Марта Павловна, мать Олега. В руках чашка с чаем, глаза тревожные.
— Вы рано — сказала она, вставая. — Как всё прошло?
— Потом, мам. Хорошо?
Лара прошла мимо, даже не взглянув.
Олег вздохнул.
— Что-то случилось? — Тихо спросила Марта.
Он не ответил, только обнял мать за плечи, на секунду задержавшись.
— Лара устала. Дай ей время.
Лара заперлась в спальне. Переоделась в мягкий свитер, легла, свернувшись комком, и смотрела в потолок. Мысли били беспорядочно — обрывками, как куски льда в мутной воде.
Шесть лет. Шесть попыток. Исследования, процедуры, надежды. Она ждала, что врачи найдут причину. Что скажут: вот, это лечится. Или вот, есть шанс.
А они сказали: «Причина — вы вместе. Просто не подходите.»
Никакой вины. Ни с одной стороны. Это должно было утешить.
Не утешило.
На следующий день Лара встала раньше всех. Варила овсянку, как обычно, молча.
Олег вошёл в кухню в пижаме, растрёпанный.
— Утро. — Он поцеловал её в висок.
— Прости. Я не хотела быть резкой вчера. Просто…
— Всё нормально. Я понимаю.
Он сел напротив, на краю табурета, будто не решался полностью занять своё место.
— Что мы будем делать дальше? — Спросил он осторожно.
Она подняла на него взгляд. Тёмные круги под глазами, сухие губы.
— Ты хочешь продолжать? Искать пути?
Он пожал плечами.
— Я хочу тебя. Всё остальное — вторично.
Это было честно. И больно.
— А я… я не знаю, кто я теперь. — Голос у неё сорвался. — Я столько лет шла туда, где должна быть я — мама. А теперь… Если этого нет, то я куда вообще шла?
Он протянул руку, но она отодвинулась. Не резко, а словно издалека.
— Мне нужно подумать, Олег. Я правда не знаю, что теперь.
Он кивнул.
— Я рядом. Даже если молча. Даже если издалека.
Прошло несколько дней.
Марта Павловна не спрашивала. Варила компоты, приносила пледы, гладила по плечу — только если Лара позволяла. Женская, тихая, почти незаметная поддержка.
Но на четвёртый вечер, когда Лара вернулась с прогулки по лесу, Марта подошла к ней и сказала:
— Когда я ждала Олега, мне сказали, что родов не будет. Вообще.
Лара вскинула голову.
— Ты не рассказывала.
— Потому что всё обошлось. Но тогда я три недели не могла встать с постели. Думала: всё, смысла нет. А потом проснулась и поняла, что смысла — миллион. Просто не тот, который я придумала.
— Она мягко коснулась её руки.
— Ты не виновата. И не одинока. Просто у тебя сейчас другой маршрут.
Лара молчала. В груди защемило что-то острое.
Не жалость. Не совет.
Просто — опыт.
На пятый день Лара собрала рюкзак и уехала на три дня в маленький домик у озера, их «тихую гавань», куда они с Олегом ездили раньше.
Сказала прямо — я вернусь.
Просто хочу побыть одна и всё разложить по полочкам.
Олег не спорил.
Он знал: если не отпустить сейчас — потеряешь навсегда.
Озеро в конце октября было молчаливым. Ветер гнал рябь по глади, на берегу шуршали опавшие листья, а в маленьком домике пахло деревом и чем-то далёким, как старое письмо.
Лара разложила вещи, включила отопление, заварила травяной чай — и села у окна.
Молчание было плотным как шерсть. Сначала она пыталась «разложить всё по полочкам», как сказала Олегу. Взяла блокнот, попыталась описать, что чувствует. Получился лист с чернильным пятном посередине.
Во второй день она просто лежала, смотрела в потолок и думала о пустоте. Не драматической, а будничной о той, что появляется, когда рушится план.
«Значит, не будет ребёнка. От Олега — точно нет.
От донора? От суррогатной? Уйти? Остаться? Но тогда что я ему? Партнёр? Любовь? Сожитель?»
Мысли кружили как карусель. Всё казалось либо предательством, либо жертвой.
На третий день, под вечер, Лара услышала шаги у порога. Думала, Олег. Но когда открыла, замерла.
На крыльце стояла… Даша. Её младшая сестра.
— Привет. Я случайно узнала, что ты тут. Мама сказала, ты просила не звонить, но… Я всё равно приехала. Прости.
Даша улыбалась неуверенно, прижимая термос к груди.
— Я привезла борщ.
Лара впустила её молча. Обнялись — некрепко, но достаточно.
— Как ты узнала? — Только и спросила она.
— Олег написал. Сказал, что ты в домике одна, и что, может, тебе нужно не одиночество, а тёплый нос и борщ.
Лара фыркнула.
— Он всегда слишком добрый.
Они ели, пили чай. Потом сидели на диване под одним пледом. Даша рассказала, как пошла учиться на вечерние курсы психологии. Как уволилась из офиса и устроилась няней в семейный клуб.
— Удивительно, как чужие дети могут лечить.
Она замерла, поняв, что сказала. — Прости. Я не хотела…
— Ничего — сказала Лара. — Это правда. Я не злая. Просто… мне больно, что я больше не знаю, где моё место.
— А если бы ты могла помочь ребёнку, но не рождать его? Просто быть с ним? Спросила Даша.
Лара пожала плечами.
— Я хотела быть мамой. Ни нянечкой, ни подругой. Мамой.
— А ты уверена, что это одно и то же?
В ту ночь Лара долго не спала. Сидела на крыльце, вдыхала холодный воздух, слушала, как в лесу хрустят ветки. В голове медленно формировалась мысль. Без паники. Без боли. Просто идея, проблеск, странное ощущение: а если не всё потеряно?
На следующее утро она позвонила.
— Олег, ты можешь приехать? Сегодня. С тобой надо поговорить.
Он приехал к вечеру. Волнуясь, не зная, что услышит.
Лара сидела за деревянным столом, подложив под ноги плед. У неё был другой взгляд, не страдальческий, но и не победный. Просто внутренне собранный.
— Я не хочу тебя терять, — начала она. — Но я не хочу притворяться, что мне всё равно. Я не готова принять, что у нас никогда не будет семьи.
— Я тоже, — сказал он. — Я просто… не знаю, как иначе.
Она вздохнула.
— А если бы ты мог быть отцом? Без измены. Без предательства. Просто — иначе.
Он смотрел на неё, не понимая.
— Что ты имеешь в виду?
Лара открыла планшет, прокрутила несколько страниц.
— Есть фонд, который курирует детей, отказных младенцев, у которых нет ни шансов, ни статуса. Это не усыновление по блату, не младенец «под заказ». Это путь — долгий, сложный, с проверками. Но они дают шанс людям, которые готовы стать родителями не по биологии, а по решению.
Олег всё ещё молчал.
Она продолжила.
— Я не уверена, что готова завтра. Но… может, мы просто не туда смотрели всё это время?
Он встал, обошёл стол, сел рядом. Взял её за руку.
— Я люблю тебя, Лара. А если рядом с тобой окажется кто-то, кому мы оба нужны… может, это и есть семья.
Она заплакала — без истерики, тихо. Просто слёзы, сквозь которые начинал пробиваться свет.
Через два месяца после подачи документов в фонд, Лара вдруг почувствовала недомогание. Списала на усталость. Потом на осеннюю простуду. Но когда пропустила вторую менструацию, решилась на тест.
Две полоски.
Она сидела на краю ванной, скомканный тест в руках, и не знала, смеяться или плакать.
Врач в женской консультации только подтвердила: срок около восьми недель.
Олег сначала онемел от счастья. Но потом в его взгляде мелькнуло то, что Лара не сразу распознала. Сомнение.
— Скажи честно… — Он замер.
— Когда ты была в домике, ты… была одна?
Она посмотрела на него, как в первый раз. Словно заново.
— Ты думаешь, я тебе изменила?
Он отвёл взгляд.
— Я не хочу думать. Просто… даты совпадают. Прости. Я дурак. Просто мне страшно.
Она встала. Медленно, молча. И ушла в спальню.
На следующий день она собрала вещи.
Они не общались до родов. Олег пытался писать, но она не отвечала. Слишком больно было от того, что любимый усомнился в ней именно тогда, когда чудо всё же случилось.
Дочь родилась ранней весной. Лара назвала её Таисией.
Когда Олег узнал о рождении от общей знакомой, он не выдержал. Через юриста он подал заявление на проведение ДНК-экспертизы — официально, по установленной процедуре, без контакта с Ларой.
Через две недели он сидел с результатами на кухне, уронив голову на руки.
«99,99% — биологический отец».
Он приехал к ней сам. Стоял под дверью с цветами, с письмом, с глазами, в которых была только боль и стыд.
— Прости. Я не смог. Я сломался. Я не верил себе, не тебе. Но я вернулся. Если ты скажешь “уходи” — я уйду. Но я всё равно буду рядом. Всегда.
Лара долго молчала. Таисия спала в коляске, посапывая. Она смотрела то на ребёнка, то на него.
— Это не про прощение. Это про то, как жить дальше. — Она сделала шаг назад. — Заходи.
Прошло полгода.
Они учились быть родителями. Ссорились, мирились. Боялись. Смеялись. Жили, как могли. Но каждый вечер он гладил дочку по спинке, пока она не заснёт, а потом обнимал Лару и шептал:
— Я знаю, что вы — моя жизнь.
И она, впервые за долгое время, ему верила.