Кладбище. Ноябрь. Мокрый снег липнет к чёрным зонтам. Раиса стоит у края могилы, смотрит, как опускают гроб. Олежка. Её мальчик. Тридцать девять лет — и всё.
Наталья держит Мишу за руку. Крепко, словно он может убежать. Мальчик тянется к бабушке, но мать не пускает.
— Баб Рая плачет, — шепчет он.
— Тише. Стой спокойно.
Раиса делает шаг к внуку. Наталья отступает, уводит ребёнка на другую сторону могилы. Между ними теперь яма с гробом.
Священник читает молитву. Раиса не слышит слов. В ушах шум — как море. Олег умер три дня назад. Просто упал на работе. Сердце остановилось. Молодой, здоровый — и вот.
После похорон все идут на поминки. Раиса — тоже. В ресторане накрыты столы. Наталья усаживает Мишу рядом с собой, подальше от свекрови.
— Можно я к бабе Рае? — спрашивает мальчик.
— Нет. Ешь котлету.
Раиса сидит через три стула. Смотрит на внука. Последний раз виделись месяц назад — Олег привозил на выходные. Играли в железную дорогу, пекли блины. Миша смеялся, размазывал варенье по щекам.
Теперь Олега нет. И Миша сидит далеко, как чужой.
Вечером, когда гости начали расходиться, Раиса подошла к невестке в коридоре.
— Наташа, нам нужно поговорить.
— О чём? — Наталья застёгивала пальто. Движения чёткие, отработанные.
— О Мише. Дай мне его хоть на выходные. Он же мне тоже родной.
Наталья подняла глаза. Холодные, как стекло.
— Теперь он только мой. Ты своё уже “воспитала”. Видишь, что получилось? Олега нет — и ты больше никто.
— Наташа…
— Всё. Разговор окончен. Миша, идём.
Мальчик подбежал к бабушке, обнял за ноги.
— Баб Рай, ты придёшь к нам?
— Нет, — отрезала Наталья. — Бабушка не придёт. Пошли.
Увела. Раиса осталась стоять в пустом коридоре. На вешалке забытый кем-то шарф. Чёрный, как всё в этот день.
Дома тишина. Раиса сидит на кухне, смотрит на телефон. Набирает номер Натальи — длинные гудки. Не берёт.
Пишет сообщение: “Наташенька, давай поговорим спокойно. Миша — всё, что у меня осталось от Олега.”
Прочитано. Ответа нет.
Утром снова звонит. Номер заблокирован.
Идёт к ним домой. Звонит в домофон — никто не открывает. Хотя машина Натальи во дворе.
Соседка выходит с собакой.
— Раиса Петровна? Вы к Наташе? Так они уехали вчера. С чемоданами.
— Куда?
— Не сказала. Только попросила почту забирать.
Неделя. Две. Раиса пишет письма — обычные, бумажные. Знает, что Наталья получит, когда вернётся. Пишет про Олега в детстве. Как боялся темноты. Как любил конструктор. Как просил братика.
Ответа нет.
Покупает игрушку — железную дорогу, о которой Миша мечтал. Идёт к их дому, встречает ту же соседку.
— Передайте Наташе, пожалуйста. Для Миши.
— Конечно, передам.
Через день соседка звонит.
— Раиса Петровна, приходите. Надо поговорить.
Раиса спешит. Может, Наталья смягчилась? Может, разрешит увидеться?
Соседка открывает дверь, ведёт на кухню. На столе — та самая коробка с железной дорогой.
— Она вернула. Сказала — не надо.
— Но это же для Миши…
— Я ей говорила. Она ответила: “У моего сына всё есть”.
Месяц после похорон. Раиса идёт в магазин за хлебом. В молочном отделе видит знакомую фигурку — Миша разглядывает йогурты.
— Мишенька!
Мальчик оборачивается, лицо светлеет.
— Баба Рая!
Бежит к ней, обнимает. Раиса гладит по голове — отросли волосы, надо подстричь.
— Как ты, родной?
— Нормально. Мама сказала, папа теперь на небе. Это правда?
— Правда, солнышко.
— А ты почему не приходишь? Я жду.
Раиса не успевает ответить. Наталья появляется из-за стеллажа, в глазах — ярость.
— Миша! Ко мне! Быстро!
Хватает сына за руку, тянет.
— Мам, это баба Рая!
— Не разговаривай с ней. Это чужая тётя. Понял? Чужая!
— Но мама…
— Я сказала — чужая! Запомни!
Уводит. Миша оборачивается, в глазах — непонимание. Раиса стоит посреди магазина. Покупатели обходят стороной. Кто-то сочувственно качает головой.
Домой идёт без хлеба. Забыла зачем приходила.
Ещё месяц. В почтовом ящике — конверт. Без адреса, без марок. Внутри — банковский чек на десять тысяч. И записка почерком Натальи:
“Хочешь «погулять» с Мишей — начни с оплаты игрушек. Потом — подумаю.”
Раиса смотрит на чек. Десять тысяч. За право видеть внука. Как будто Миша — товар. Как будто любовь можно купить.
Рвёт чек на мелкие кусочки. Выбрасывает.
Но потом достаёт из мусора. Склеивает скотчем. Прячет в шкатулку, где хранит фотографии Олега.
Вдруг это единственный шанс?
Декабрь. В школе, где учится Миша, новогодний праздник. Раиса узнаёт от знакомой учительницы — та работает там же.
— Приходите. Посидите в последнем ряду. Наталья вас не заметит.
Раиса сомневается. Но желание увидеть внука сильнее страха.
Актовый зал украшен мишурой. Пахнет мандаринами и хвоей. Раиса садится в самый дальний угол, за колонну. Отсюда сцену видно плохо, но безопаснее.
Дети выходят в костюмах зверей. Миша — зайчик. Белые ушки, хвостик-помпон. Читает стишок про ёлочку.
Ищет глазами в зале. Находит маму в третьем ряду. Машет. Потом взгляд скользит дальше — и останавливается. Увидел.
Улыбается. Широко, радостно. Машет и ей — тайком, чтобы мама не заметила.
Раиса машет в ответ. Слёзы текут по щекам — не остановить.
После спектакля родители фотографируются с детьми. Раиса сидит, ждёт, пока все разойдутся. Может, удастся хоть словом перекинуться.
— Думала, не замечу?
Наталья стоит рядом. В руке — пакет с костюмом Миши.
— Я просто хотела посмотреть…
— Ты вон там, в темноте, и оставайся. Поняла? Сына потеряла — не хватайся за внука. Не получится.
— Наташа, зачем ты так? Что я тебе сделала?
— Воспитала Олега. Маменькиного сыночка. Который в тридцать девять лет бегал к тебе советоваться по каждой мелочи. “Мама сказала”, “мама думает”, “спрошу у мамы”. Тошно было.
— Он просто любил меня…
— Любил. И что? Где он теперь? Сдох в тридцать девять. Сердце не выдержало. А знаешь почему? Потому что ты его тепличным вырастила. Не научила бороться. Вот и сломался.
— Наташа…
— Всё. Хватит. Ещё раз увижу тебя рядом с Мишей — заявление в полицию напишу. За преследование.
Уходит. Раиса сидит в пустом зале. На сцене рабочие разбирают декорации. Дед Мороз курит у запасного выхода.
Весна. Лето. Раиса больше не пытается связаться. Не звонит, не пишет. Только иногда проходит мимо их дома. Смотрит на окна — шторы всегда задёрнуты.
В августе встречает ту самую соседку в парке.
— Как Миша? — спрашивает.
— Растёт. В футбол записали. Худенький стал — в отца пошёл.
— Спрашивает обо мне?
Соседка отводит глаза.
— Сначала спрашивал. Теперь нет. Дети быстро забывают.
Забывают. Раисе шестьдесят три. Олег был поздним ребёнком, единственным. Муж умер, когда сыну было десять. Растила одна. Жила для него.
Теперь не для кого.
Сентябрь. Первый учебный день. Раиса связала шарф для Миши. Синий, с белыми полосками. Олег в детстве такой носил.
Стоит у школы за деревьями. Ждёт.
Звенит звонок. Дети выбегают гурьбой. Родители встречают, обнимают, ведут домой.
Миша выходит один. Оглядывается — мамы нет. Достаёт телефон, звонит.
Раиса делает шаг из-за дерева. Миша её видит. Лицо меняется — узнал. Но не бежит, как раньше. Стоит, смотрит.
Раиса поднимает руку с шарфом. Показывает — для тебя.
Мальчик делает неуверенный шаг навстречу.
В этот момент подъезжает знакомая машина. Наталья выходит, быстро идёт к сыну.
— Прости, пробки. Пойдём.
Берёт за руку. Миша поворачивается к бабушке, тянет свободную руку.
— Мам, это…
Наталья видит Раису. Лицо каменеет. Резко разворачивает сына — как куклу. Уводит к машине.
— Мама, подожди!
— В машину. Быстро.
Миша садится. Смотрит через стекло. Наталья заводит мотор, уезжает.
Раиса стоит с шарфом в руках. Синий, с белыми полосками. Как у Олега в детстве.
Шарф падает на мокрый асфальт. Сентябрь, дождь начинается.
Раиса не поднимает. Идёт домой.
В пустую квартиру. Где на стенах фотографии сына. Где в шкафу детские игрушки — берегла для внука. Где тишина такая, что слышно, как тикают часы.
Садится на кухне. Смотрит в окно.
На улице мальчик в синей куртке идёт с мамой. Держатся за руки. Смеются.
Чужие люди. Чужая жизнь.
Как и её Миша теперь — чужой.